Боевой дух и энергия не всегда свидетельствуют о том, что человек счастлив. Он понял, что жалеет девушку.

Можешь и себя заодно пожалеть, напомнил Джон-Тому внутренний голос. Если тебе не удастся улизнуть от этих пигмеев-параноиков, жалеть скоро будет нечем.

Стараясь освободиться от пут, юноша пополз в поисках острого камня, но жирная глинистая почва содержала лишь гальку.

Не сумев отыскать ничего подходящего, он принялся пилить веревки ногтями. Прочные волокна и не думали поддаваться... Наконец тщетные попытки утомили его, и Джон-Том забылся глубоким тревожным сном.

Открыл глаза он уже наутро. От потухающих кострищ к облакам поднимались дымные струйки, призраками серея над лишенным травы кругом.

Вновь пущены были в дело шесты, и Джон-Тома оторвали от земли. Флор несли рядом с ним, остальных тащили сзади. Как и вчера, путешествие оказалось недолгим — три или четыре сотни ярдов от стоянки.

Собралась целая толпа любопытных. Шесты убрали. Мимпа обступили шесть недвижных тел. О чем-то треща между собой, они усадили пленников колесом — спина к спине, ноги торчали спицами. Руки связали так, чтобы никто не мог опуститься на спину или шевельнуться. Посреди установили огромный кол, рьяно вколотили его в землю и привязали к нему плечи пленников.

Теперь они сидели посреди новой расчистки, столь же вонючей, как и первая. Удовлетворившись состоянием места, мимпа расступились и принялись переговариваться на своей тарабарщине, указывая на привязанных к шесту пленников. Все это очень не понравилось Джон-Тому.

Невзирая на прохладу зимнего утра и плотные облака, ему было жарко без всякого плаща. Ногтями и движениями рук молодой человек пытался разорвать путы. Он поломал ногти, веревки покрылись пятнами крови, однако волокна не только не порвались, но даже не растянулись.

Наряду с прочими бесполезными фактами он заметил, что трава еще влажна после ночного дождя... и что ноги его указывала прямо на север.

Клотагорб хотел заговорить. Кляп мешал понять его, и сил в старческом теле не хватало, чтобы продолжить попытки.

— А ногами шевелить можно, — подметил Джон-Том, поднимая связанные ноги и с силой ударяя ими о землю.

— Действительно, лучшей позиции для обороны просто не придумаешь, — согласился Каз. — Спины защищены, мы не совсем беспомощны.

— Если сюда явятся нулпы, они узнают, какие у меня ноги. — Мрачная Флор для пробы брыкнула.

— Счастливчики, — позавидовал Мадж.

— Что у тебя за голова, выдр, la cabeza bizzara[35]. — Подобрав колени к груди, она вновь выбросила ноги вперед. — Любой хищник, оказавшийся около меня, поплатится за это зубами или поперхнется моим каблуком.

— Возможно, — заметил Каз. — Однако я полагаю, что все мы размечтались. — Он кивнул в сторону бормочущих внимательных кочевников. — Они не обнаруживают страха ни перед кем. По-моему, нас ждет противник настырный и близорукий.

Действительно, если ожидалось появление свирепого хищника, мимпа не стали бы крутиться неподалеку. Они держались спокойно и чего-то ждали — испытывая страх не больше, чем Дети на пикнике воскресной школы.

Какого же прожорливого божка они ожидают?

— А вы ничего не слышите?

Неуверенный вопрос Талей заставил всех примолкнуть. В выжидательных позах немедленно застыли и мимпа.

Значит, приближается. Джон-Том напрягся и подобрал ноги. Он будет отбиваться изо всех сил, а если кто-нибудь из этих хищников доберется до него, то, следуя совету Флор, он запихнет тому ноги в пасть и постарается задушить. Они будут отчаянно сопротивляться, и, если никто из шестерых не спасует, возможно, Им все же удастся отогнать этого хищника или хищников.

К сожалению, им грозили не пасти.

Напрягшись, Джон-Том мог увидеть гладь степи. Над зеленью высилась роща, усеянная роскошными голубыми и розовыми цветами. То, что она движется, он осознал не сразу.

— Где ты видишь движение? — спросила Талея.

— Там, откуда доносится шум. — Он кивнул в сторону севера. — Где-то там.

— А что ты видишь?

— Не много. — Цветы продолжали приближаться. — Цветущие заросли, они становятся все ближе и ближе. Камуфляж или предохранительная окраска.

— Боюсь, что угроза окажется более основательной. — Нос Каза дергался.

Клотагорб испустил глухой требовательный стон.

— Боюсь, что пятками не отобьешься, — продолжил Кролик, явно упав духом. — Кажется, нас подложили на пути Бродячего Скачикорня.

— Что это такое? — удивилась Флор. — Язык сломаешь, прежде чем выговоришь.

— И не только язык, черноволосая. — Кролик усмехнулся в усы. — Боюсь, что очень скоро мы все с ним познакомимся.

Они вновь возобновили попытки освободиться, а тем временем вопли выжидающих мимпа усилились. Аборигены уже прыгали на месте, колотили по земле копьями и дубинками и, блаженствуя, показывали пленникам на цветы.

Обессилевшая Флор осела на землю, бросив попытки освободиться.

— Зачем они так поступили с нами? Мы же ничего им не сделали.

— Мозги примитивных созданий иначе понимают причинно-следственные связи, определяющие нашу жизнь. — Каз принюхался, опустил уши. Нос кролика находился в постоянном движении. — Да, Скачикорень. Вот-вот увидим.

Вопли и визги впавших в истерику мимпа начал перекрывать иной звук — жуткий, ровный, напоминающий треск мелких сучков под ногами... Или капли дождя, барабанящие по крыше... Или же ровный хруст сотни мышей, грызущих штукатурку. Но более всего он напомнил Джон-Тому собравшуюся в театре толпу, с хрустом жующую воздушную кукурузу, не отрываясь от зрелища. Шум явно был связан с поглощением пищи.

На севере зашелестела трава. С ужасом пленники пытались разглядеть, что творится за зеленью.

Вдруг между тонкими, привычными уже стеблями мечтравы появились иные — темные листья. Сперва они казались обычными, только принадлежавшими другому растению, однако на конце каждого змеей извивающегося оливкового стебля был округлый роток с мелкими зубами, впивающимися в стебли мечтравы. Ели рты неторопливо, но их были дюжины и дюжины, и трава исчезала столь же равномерно, как под косилкой.

Спутанные жутко живые стебли уходили в буро-зеленый лабиринт сплетенных ветвей, сучьев и стволов, над которыми трепетали прекрасные псевдоорхидеи с розовыми и голубыми лепестками.

У подножия медленно перемещающейся растительной массы змеились белые пушистые черви. Они глубоко зарывались в почву, а из зарослей постоянно появлялись все новые и, подобно лапкам сороконожки, втыкались в землю.

— Я никогда не видела ничего подобного, — с отвращением проговорила Талея.

— Это не животное. Во всяком случае, по-моему, — пробормотал Джон-Том. — Похоже на растение, подвижную колонию, замкнутую растительную экосистему.

— Зачем волшебные слова? — Талея без малейшего успеха рвалась из веревок. — Они нас не могут освободить.

— А видите, — сказал он, заинтересованный и устрашенный, — как оно движется? Выставляет вперед корни.

— Не просто движется, — заметил Каз. — Очищает землю от растительности. Выстригает в степи ровную и аккуратную тропинку — как сенокосилка.

— Но мы же не растения и не имеем к степи никакого отношения. — Флор тупо уставилась на приближающиеся растения.

— Вопросы гражданства и прочего Скачикорень не беспоко-ят, — устало отозвался кролик. — Он потребляет все, что попадется, и наверняка способен сожрать все, что не сможет убраться с его пути.

Теперь на расчистке уже оказалась большая часть Скачикорня. Мимпа отодвинулись назад, но тем не менее продолжали наблюдать за его приближением и воздействием на потенциальных жертв. Растение это оказалось много больше, чем поначалу показалось Джон-Тому. В ширину оно составляло около двадцати футов.

И если за ним, как только что объяснил Каз, пролегает лишь полоса голой земли, значит, вот-вот от них и косточек не останется.