Поневоле создавалось впечатление, что горожане, все до единого, стремились лично выразить благодарность своим спасителям. Если бы не Соренсет, который вежливо, но твердо преграждал путь большинству признательных оспенсприйцев, путешественникам пришлось бы туго. Тем, кто не понимал сразу, лис доходчиво объяснял, что путники устали, а впереди у них долгая и трудная дорога.
Поток славословий слегка ослабел после пертурбации, которая случилась ближе к вечеру. Она не могла равняться с той, что притянула к городу черное облако, ни продолжительностью, ибо длилась всего-навсего минут десять, ни серьезностью, однако отрезвила жителей Оспенспри и остудила наиболее горячие головы. Горожане и все прочие превратились в разноцветных бабочек, а здания обернулись коконами всевозможных размеров и форм. Перед тем как пертурбация завершилась и мир возвратился в нормальное состояние, то тут, то там можно было заметить нервное трепетание сверкающих крылышек. Это событие несколько подпортило эффект, произведенный действиями Клотагорба. Внезапно оказалось, что Соренсету уже не нужно отгонять тех, кто рвался облобызать лапы чародея.
— Неблагодарные создания, — проронил волшебник, отправляя в рот ложку супа. — Им, видите ли, мало того, что я спас город! Изволь, мол, спасти мир, тогда посмотрим!
— Не судите их слишком строго, — произнес Джон-Том. Юноша доел то, что было у него в тарелке, и откинулся на спинку стула, ощущая приятную тяжесть в желудке. Сытный ужин в таверне, особенно по сравнению с торопливыми перекусами по пути, за которыми следовали казавшиеся бесконечными часы тряски на разболтанном джипе, напомнили ему, что еда — не только необходимость, но и блаженство. — Они не ведают, что происходит. Быть может, мы с вами единственные, кто знает истинную причину изменений, — мы и, конечно, тот, кто захватил пертурбатор.
— Невежество не извиняет дурных манер, — буркнул Клотагорб; тем не менее чувствовалось, что Джон-Тому удалось несколько успокоить волшебника.
К ним за овальный стол подсели Соренсет и прочие члены Магистрата. Клотагорб, который не успел еще переварить обиду, предпочитал отмалчиваться, а потому рассказывать о путешествии и планах на будущее пришлось юноше. Советники внимательно слушали. Когда Джон-Том кончил, председатель Магистрата, самец белки-летяги по имени Талла, летательную перепонку которого украшали многочисленные знаки отличия, заявил:
— Одно можно сказать наверняка. Тот транспорт, на котором вы приехали, дальше будет бесполезен. Путь пролегает по горам.
— А как насчет ездовых змей? — справился Джон-Том.
— Они не выдержат холода, который царит на Плато.
— Значит, пойдем пешком, — хмыкнул Клотагорб и принялся постукивать по столу пальцами обеих лап. — Перспектива, разумеется, малопривлекательная, однако она пугает меня гораздо меньше, чем то, что может ожидать нас, когда мы доберемся до цели.
— А что предлагаете вы? — спросил юноша.
— В Оспенспри, — отозвался после недолгого молчания Соренсет, — проживает немало тех, кто промышляет извозом. Но кто из них согласится отправиться на Плато в это время года, я не могу даже предположить. Мы постараемся узнать, нет ли среди них добровольцев, но не более того. Понимаете, одно дело припасы, и совсем другое — жизнь горожанина.
— Конечно, понимаем, — фыркнул Клотагорб.
— Я пойду узнаю, — вызвался нервозного вида бандикут. Он извинился перед гостями, выбрался из-за стола и поспешил к выходу.
— С нас хватит и одной-единственной лошади, чтобы везла поклажу, — продолжал Клотагорб. — Признаться, относительно добровольцев меня гложут сомнения.
— Вы же спасли город! — воскликнул Джон-Том.
— Мой мальчик, — изрек чародей, одарив юношу высокомерным взглядом, — поживи с мое на свете, и ты тоже придешь к выводу, что альтруизм не относится к числу самых распространенных добродетелей.
Установилась тишина. Неожиданно ее нарушило громкое чавканье, которое донеслось из-за соседнего с овальным стола. Джон-Том искоса поглядел на Маджа. Тот жадно поглощал здоровенную жареную рыбину, причем уткнулся в нее всей мордой, так что над тарелкой виднелась только его макушка. Джон-Том наклонился и прошептал на ухо приятелю:
— Ты что, не можешь жевать с закрытым ртом?
Мадж оторвался от рыбы и уставился на юношу. Из пасти выдра торчал недоеденный кусок, морда была вся в масле.
— Ну, ты даешь, начальник. Слушай, покажи-ка мне, как жуют с закрытым ртом, сделай одолжение. А ежели не можешь, тада не мешай. — Он снова погрузился по уши в рыбину. На зубах у него захрустели рыбьи косточки.
— Я имел в виду другое, — проговорил Джон-Том, еле сдерживаясь, чтобы не вспылить. — А именно: шум, с которым ты ешь.
— Чем он тебе не нравится?
— Это неприлично. Есть надо тихо, а когда жуешь — закрывать рот.
— Приятель, — вздохнул Мадж, — люди что, все такие чокнутые? Я не могу есть иначе, даже если б захотел.
— Почему?
— Потому что пасть у меня не как у обезьяны, понял? Тебе закрыть едальник проще простого, ведь твои челюсти не выпирают вперед. На, полюбуйся. — Выдр придвинулся к Джон-Тому. Юноша отшатнулся и сморщил нос: от Маджа буквально воняло рыбой. — Сам видишь, дело не в желании, а в конституции.
— Извини, я как-то не подумал. — Джон-Том помолчал, взглянул на выдра, вернувшегося к прерванному занятию, нахмурился и произнес: — Эй, погоди-ка...
Докончить фразу ему не удалось, ибо вновь заговорил Клотагорб. Слова волшебника предназначались не членам Магистрата Оспенспри, но новоявленному участнику экспедиции:
— Ты, там!
Все разговоры мгновенно прекратились. Мадж мало-помалу сообразил, что взоры присутствующих устремлены на него. Он повернулся и переспросил с набитым ртом:
— Кто, я?
— Ты, ты, водяная крыса, — отозвался волшебник, пристально глядя на выдра сквозь шестигранные стекла очков. Джон-Том переводил взгляд с одного на другого и нетерпеливо предвкушал продолжение.
Мадж, как видно, почувствовал, что дело пахнет керосином. Он аккуратно сложил остатки рыбы на тарелку и принялся облизывать пальцы.
— Что угодно его чародейству?
— Джон-Том сказал мне, что ты вызвался сопровождать нас на север.
— Угу. Раз Джонни-Том сказал, значица, так оно и есть.
— Интересно знать, с какой стати? — осведомился Клотагорб. — Что-то не похоже на тебя.
— Босс, может, не будем переходить на личности? — Мадж провел лапой по усам. — Я ж все растолковал Джон-Тому. Помогая здешним, вы помогли и мне. Я стал самим собой, и теперь мне не придется до конца жизни маяться с этим треклятым горбом. В общем, вы меня спасли, а долг платежом красен. Какой был, кривой да горбатый, я ведь не мог зарабатывать на хлеб.
— То есть лазить по карманам? — Будь у Клотагорба брови, они наверняка поползли бы вверх. — Или речь идет о воровстве вообще?
— Этта, сэрра, разве так встречают старого друга, который вдобавок по собственной воле вызывается сопровождать вас невесть куда? Ежели вы ни на что больше не годитесь, кроме как оскорблять меня, я...
— Никто не собирается преуменьшать благородство твоего поступка. Я всего лишь хочу уяснить для себя твои побудительные мотивы. Сдается мне, ты почуял, что опасность нам угрожает нешуточная, а потому, благо обладаешь зачатками разума, догадался, что спокойнее всего будет рядом со мной.
— Так, Мадж? — спросил Джон-Том.
— Приятель, ты меня обижаешь! Вы оба меня обижаете. Всякий раз, стоит мне предложить этим олухам свою помощь, тут же начинаются идиотские вопросы. Знаешь, парень, друзья так не поступают.
— Учти, тебе не поздоровится, если мы поймем, что ты втерся в нашу компанию только ради того, чтобы сохранить шкуру. Скажу откровенно, меня заботят не столько твои мотивы, сколько то, можем ли мы рассчитывать, что ты не сбежишь в решающий момент. Такого я допустить не могу. Я должен доверять всем своим спутникам. — Прежде чем Мадж успел возмутиться, Клотагорб наставил на выдра палец. Глаза волшебника за толстыми стеклами очков как будто потемнели, сменили природный карий цвет на тускло-рдяный. — Клянись, крысиный сын, отродье речной шлюхи, что отправляешься с нами по своей воле, что будешь исполнять, не прекословя, все распоряжения и что присоединяешься к нам не из трусости, а ради блага всех обитателей теплых земель. — Овальный стол, за которым сидели отцы города и гости, окутала алая дымка. Посетители не сводили глаз с Клотагорба. — Клянись кровью, которая течет в твоих жилах, разумом, который, может быть, обитает в твоем мозгу, вожделением, которое щекочет твои чресла. Клянись!
