— Что именно, Ончу? Не понимаю, почему ты так побледнел. Кто знает, куда ты сунул бумаги, может быть, в другое место. Пойди поищи…

Все! — сказал про себя Виктор. Сейчас машина завертится. Телефоны, начальство, расспросы, лучше сказать — допросы, а возможно, еще и похуже. Но так должно быть, этого я хотел — это я и сотворил, господь милостив, а я удачлив, посмотрим, к чему это приведет в конце концов… Возможно, мне удастся то, что не удавалось другим, возможно, я выиграю партию, возможно, что…

— Как вы не понимаете, товарищ инженер, как вы не понимаете? Здесь не до шуток… Как я мог положить в другое место? Что я мог положить в другое место? Три дня назад вы мне отдали работу. Вот посмотрите. Здесь мной записано черным по белому и ваша подпись стоит. Как же я мог положить работу в другую папку? С другой стороны, вы же сами прекрасно видите, что она на месте…

— Что, Ончу, что? Папка! А работа? Где работа?

— Не знаю. Честное слово, не знаю…

Оба замолчали.

— А теперь… Теперь что будем делать? — спросил Виктор.

Разговор стал ему надоедать. Хотелось покончить с неприятной процедурой, чтобы сразу же все началось. В это мгновение Виктор подумал о ней. Она знала и ждала. Хотя было совершенно ясно, что ждать ей нечего, что узнать что-нибудь она сможет только гораздо позже, когда они встретятся. Она страдает, в этом не было сомнений, волнуется, тщетно спрашивает себя, правильно ли поступила. Но она любит его… Это единственное было надежно в океане неопределенности, и, вспомнив об этом, Виктор почувствовал себя увереннее.

— Я должен поставить в известность генерального директора товарища Попэ. Так написано в инструкции. Я знаю ее наизусть, хотя ничего подобного до сих пор со мной никогда не случалось.

Ончу поднял телефонную трубку, услышал гудок и набрал помер из двух цифр. Ему ответил игривый голос молодой женщины.

— Да, вас слушают…

— Алло! Марианна? Привет. Это Ончу. Скажи, пожалуйста, шеф у себя?

— Ончу, дорогой… Как дела? Почему у тебя такой официальный тон? Боишься Моники? Уже?

— Марианна, прошу тебя, брось трепаться. Поговорим в другой раз. Можешь ты мне сказать хотя бы: шеф у себя?

— Могу сказать, что у себя, и могу сказать, что он очень занят с товарищем из вышестоящей инстанции.

— Хорошо. Тогда передай ему, пожалуйста, что я, Ончу, товарищ из нижестоящей инстанции, срочно хочу поговорить с ним. Вопрос чрезвычайной важности. Так ему и скажи: чрезвычайной важности.

— Подожди.

В трубке что-то щелкнуло, и наступила тишина. Ончу весь подергивался от нетерпения. Он нервно барабанил пальцами по стеклу, накрывавшему письменный стол, и время от времени откидывал голову далеко назад, словно пытаясь превозмочь какую-то боль. У Виктора постепенно сползла с губ улыбка. Он присел на подлокотник и пристально смотрел на Ончу, как это можно было бы подумать со стороны. На самом же деле он смотрел сквозь Ончу, куда-то в пространство, далеко-далеко, сам не зная куда. Он чувствовал себя опустошенным. Силы покинули его. И зачем все это? — думал он. Лучше было бы…

— Алло? Товарищ генеральный директор? Прошу извинить за беспокойство, но речь идет о чрезвычайно срочном вопросе… Что-что? А… Прошу извинить, но я думал, что Марианна, то есть товарищ Марианна доложила вам… Ончу, из отдела спецхранения, да, здравствуйте… Извините, я совсем запутался. Но видите ли, у меня здесь находится товарищ инженер Виктор Андрееску, и мы оба хотели бы вас просить — не сможете ли вы прийти сюда, как это положено в подобных случаях согласно имеющейся у меня инструкции. Иначе я бы вас не побеспокоил… Что? Товарища Андрееску? Конечно.

Ончу опустил трубку и обратился к Виктору:

— Хочет поговорить с вами.

Виктор подошел к телефону.

— Здравствуйте, товарищ директор… Да, кажется, ваше присутствие необходимо. Конечно… Мы все объясним вам здесь. Да, я тоже очень сожалею, но… Мы ждем вас, очень хорошо.

Виктор положил трубку.

— Сейчас придет.

Ончу бросился к столу прибирать бумажки, одернул пиджак, поправил галстук. При виде этой суеты Виктору стало весело. И действительно, ему, умевшему сохранять присутствие духа в любых обстоятельствах, было смешно смотреть на этого тощего всклокоченного парня, бросавшего отчаянные взгляды на дверь, которая вот-вот должна была открыться, и нервно кусавшего нижнюю губу, которая даже посинела от этого.

Через несколько минут вошел инженер Григоре Попэ, генеральный директор Научно-исследовательского института автоматики. Это был мужчина за пятьдесят, высокий, совершенно седой, с тонкими чертами лица, которые всегда оставляют впечатление величественности. Не произнеся ни слова, он оглядел Ончу и Андрееску. Посмотрел на стол, увидел папки, сорванную печать и нахмурился. Он уже почувствовал, что заваривается весьма неприятная каша.

— Что случилось? — обратился он к Ончу.

Ончу, хотя и был очень взволнован, сумел воспроизвести достаточно точно и корректно ту сцену, которая разыгралась здесь несколько минут назад. Говорил он мало, и как только закончил, в комнате наступила глубокая тишина.

— Вы с ума сошли! — проговорил наконец Попэ. — Что все это значит?

— Возможно, что я не все объяснил как следует… — осмелился вновь заговорить Ончу.

— Наоборот, ты все точно объяснил, но в том-то и несчастье, что я не могу поверить. Виктор, это правда?

— К сожалению, да. Самая что ни на есть чистая правда. Видите ли… вот эти две папки.

Виктор поднял папки вверх, разжал пальцы, и они упали на стол.

— А вы знаете, что все это значит? — спросил директор, глядя то на одного, то на другого.

Оба молчали. Они все прекрасно знали. Попэ пожал плечами и шагнул к телефону. Рванув трубку, он приложил ее к уху. Послышался гудок коммутатора. На секунду Попэ растерялся, потом обратился к Ончу:

— Как это делается… чтобы поговорить с городом?

— Ноль… набирайте ноль.

— Спасибо.

Попэ дождался городского гудка и набрал номер. Он вызвал майора Морару и попросил его немедленно приехать в институт. Положив трубку, он обратился к обоим:

— Через десять минут приедет. Садитесь. У кого есть сигареты? Спасибо, Виктор.

Попэ подошел к окну, широко распахнул его и выглянул во двор. Он увидел ворота и Мардаре в будке, говорившего по телефону, и это напомнило ему о том, что вахтера следует предупредить о прибытии майора госбезопасности. Видел он и улицу, совершенно прямую и не застроенную еще домами. Здесь, в новом районе, пока возвышалось только здание их института, а жилые дома виднелись лишь за несколько сот метров отсюда. Будет теплый день, подумал Григоре Попэ, но вспомнив, что его ожидает сегодня, поправился: жаркий будет день… Дьявольщина! Неужели этот балбес Ончу совершил какую-нибудь глупость? Исключено! Во-первых, он вовсе не балбес и я не имею права называть его так. Во-вторых… Глупости. Беллетристика. Кто знает, что он здесь натворил, а может, просто папки у него содержатся в беспорядке. А я из-за этого оторвал человека от дел, и он сам же меня поднимет на смех… Попэ только собрался попросить Виктора, чтобы тот получше подумал и вспомнил, что же он все-таки сделал со своей работой, как зазвонил телефон. Ончу вопросительно посмотрел на директора.

— Отвечайте, вы здесь хозяин.

Ончу поднял трубку, что-то выслушал и сказал:

— Товарищ Марианна хочет поговорить с вами.

Попэ взял трубку, несколько минут внимательно слушал, а потом, как бы подводя итог, сказал:

— Пожалуйста, предупредите Мардаре, что с минуты на минуту должен приехать майор Морару. Пусть его проводят сюда, в спецхран. И не беспокойте меня, разве только будет спрашивать министр.

И повесил трубку.

Майору Винтилэ Морару было лет тридцать семь. Невысокого роста, с круглым, как луна, лицом, почти совсем лысый. Глаза у него были маленькие, но если он смотрел на вас, что, впрочем, случалось нечасто, вы замечали, какой у него проницательный взгляд. Если же он глядел в упор, это означало, что Винтилэ Морару удивлен сверх всякой меры. Обычно же он держался так, словно вовсе не заинтересован в разговоре, даже тогда, когда на самом деле проявлял к нему чрезвычайный интерес. Так было и на этот раз. Майор сидел в кабинете Григоре Попэ и слушал его, а тому казалось, что он разговаривает с каменной стеной. Майор пристально смотрел на директора, но тот никак не мог поймать его взгляда.