— …теперь, не правда ли, вы во всем разберетесь. Я бы хотел надеяться, что мы напрасно вызвали вас и что мне придется приносить вам извинения… О, это было бы замечательно!

— Так-так… все может быть, — пробормотал Морару, — заранее никогда ничего не известно.

Но вскоре майор Морару убедился, что вызвали его не напрасно. Через десять минут секретарша генерального директора проводила его в отдел спецхранения. Здесь двое мужчин, приветствуя его, встали, и лица их прояснились. Майор окинул взглядом стол Ончу, заметил две папки, взял их, осмотрел со всех сторон и положил на место, не произнеся при этом, кроме «здравствуйте», ни одного слова. Потом снял соломенную шляпу, которую обычно носил летом, вытер платком вспотевшую лысину, поднял телефонную трубку, вызвал капитана Насту и распорядился, чтобы тот тоже приехал в институт.

— Есть у вас ключи от сейфа, товарищ…

— Ончу. Меня зовут Ончу. Да, есть.

— Пожалуйста, дайте их мне.

Ключи майор положил в карман.

— Пойдемте в ваш кабинет, товарищ Попэ. Не возражаете?

— Нот, конечно… но здесь…

— А здесь мы все запрем и опечатаем.

Майор достал из портфеля маленькую сумку, и не прошло и минуты, как он собственноручно запер и опечатал дверь. Все четверо отправились в кабинет директора. Морару, как бы извиняясь, попросил Виктора и Ончу подождать некоторое время и не обсуждать случившееся ни с кем. Конечно, он понимает, что сохранить все в тайне не-возможно: и печать на двери все увидят, и сам он не является совершенно незнакомым лицом для сотрудников института, но все-таки он попросил бы не вступать ни с кем в разговоры и выждать некоторое время. После этого Морару скрылся вместе с директором в его кабинете. Спустя пять минут появился капитан Наста.

Наста был на несколько лет моложе Морару и в отличие от него высокий и стройный. Непокорная прядь черных блестящих волос то и дело падала, ему на лоб. Взгляд у капитана был открытый, и он постоянно улыбался. Коллеги всячески острили на их счет, потому что Морару на целую голову был ниже своего подчиненного и при разговоре с ним вынужден был вытягивать шею. Морару был полным мужчиной, как он сам себя утешал, а Наста был сложен, как он сам выражался, по всем правилам искусства. Но если с точки зрения внешности они составляли пару, которая не могла не привлекать внимания и не вызывать улыбок, то с точки зрения профессии все обстояло иначе. Оба офицера работали на редкость слаженно. Наста мог бы даже поклясться, что от сияния лысины Морару в его голове зарождаются самые блестящие идеи, а Морару в свою очередь готов был дать расписку в том, что не может обойтись без того, что он называл суетливостью своего подчиненного, который и десяти секунд не мог посидеть спокойно, ерзал на стуле, вскакивал и шагал из угла в угол. Если кого-нибудь другого это выводило бы из себя, то Морару только успокаивало. Морару следил, как мечется Наста, бормотал что-то понятное только ему одному, но оба прекрасно знали, что если Морару вдруг грохнет во весь голос: «Садись!», значит, дело начало проясняться и пора уже все обсудить.

— Мне бы не хотелось вас беспокоить, — сказал Морару генеральному директору, — но я и мой коллега нуждаемся в некотором пространстве, и, чтобы не сидеть здесь и не морочить вам голову…

— Я понимаю. Инженер Войну, один из моих заместителей, в отпуске. Его секретарша тоже. Так что его кабинет полностью в вашем распоряжении.

Попэ встал и вышел в приемную. Ончу проводил его взглядом, полным надежды, Андрееску устало поглядел ему вслед. За директором вышли в коридор и оба офицера. Миновав несколько кабинетов, Попэ остановился, распахнул дверь, пересек просторную приемную и открыл вторую дверь.

Морару, а вслед за ним и Наста вошли в кабинет.

— Думаю, это как раз то, что вам нужно…

— Большое спасибо. Здесь нам будет удобно. Телефон есть, даже целых три, вода тоже есть. Нет воздуха — так его нигде нет, и это не ваша вина.

— Значит, я оставляю вас здесь, — решил Григоре Попэ.

— Так-так, — пробормотал Морару. — Большое спасибо. Вы очень любезны. Но если возникнет необходимость, мы побеспокоим вас, поэтому, пожалуйста, не отлучайтесь. А теперь можете заняться своими делами.

— Но в течение дня, где-нибудь после обеда, я надеюсь, мы еще поговорим?

— Поговорим, поговорим…

Попэ вышел.

Наста погрузился в глубокое кресло, но, не просидев и минуты, вскочил и подошел к окну.

Морару сел за письменный стол и подпер голову ладонями.

— Послушай, Наста, — заговорил он спустя некоторое время, — я тебя не спрашиваю, что ты думаешь, потому что ты никогда ни о чем не думаешь. Постой, помолчи, я знаю, что говорю. Но я хочу попросить тебя об одной вещи: можешь ли ты для меня достать вентилятор? Если у тебя есть сердце…

— Будет сделано! — откликнулся Наста, но даже не пошевелился.

— Не вижу никаких действий, — с отчаянием в голосе проговорил Морару, не переставая вытирать лысину платком, который уже можно было выжимать. Он очень страдал от жары.

— Я хочу вас спросить…

— Спрашивать будешь потом. Прежде всего операция «вентилятор».

— Будет сделано, я же вам сказал. Но я хочу задать один вопрос: после обеда, часов в пять… вы думаете, что…

— Исключено.

Наста больше ничего не сказал. Он вышел из кабинета, пропадал где-то минуты две и вернулся назад с маленьким вентилятором, который поставил на стол перед Морару.

— Браво, Наста, браво! Так-так… Теперь я чувствую, что еще жив… Что ты там говорил? Ты, кажется, пробормотал что-то о пяти часах.

— Я? Даже не думал.

— Так-так… Это все проклятая жара виновата. Возможно, мне показалось… Ну, хорошо! Начнем? Ты пригласил сюда наших гостей?

Не дожидаясь ответа, Морару вскочил, прошелся вдоль стола, остановился, вернулся на свое место, наклонился над вентилятором — причем на лице его отразилось безграничное удовольствие, — потом направился к двери, широко распахнул ее и застыл на пороге. Ончу морил шагами приемную. Андрееску же сидел и делал какие-то пометки в записной книжке.

— Товарищ Ончу, я в вашем распоряжении. Прошу.

Ончу вошел в кабинет. Морару остался па пороге, рассматривая Виктора. Тот поднял глаза. Казалось, он только что вернулся откуда-то издалека. Медленно вставая, он спросил:

— Я вам тоже нужен?

— Нужны, товарищ, нужны. Только чуть-чуть попозже.

— А до того я могу работать?

— Можете.

— У себя в кабинете?

— К сожалению, нет. Лучше, если вы подождете здесь. Здесь тихо, никто вам не мешает. — И Морару решительно закрыл за собой дверь.

Наста расхаживал по кабинету, который, слава богу, был просторным.

Морару уселся за письменный стол, поудобнее устроился в кресле, пододвинул поближе маленький вентилятор и закрыл глаза, целиком отдавшись единственной радости этого знойного дня. Могло показаться, что, кроме этой машинки и благотворного ее воздействия, для Морару нет больше ничего достойного внимания.

Ончу с любопытством смотрел на него, не зная, как к этому относиться. Однако он не успел сообразить, как нужно себя вести, потому что Наста, указав на кресло, пригласил его сесть и этим дал понять, что разговор начинается.

— Вы давно здесь работаете, товарищ Ончу?

— Четыре года.

— Случалось ли вам потерять какое-нибудь дело, неправильно зарегистрировать бумагу, получить замечание…

— Никогда! Такого никогда не случалось… А почему вы спрашиваете меня? Спросите генерального директора, пусть он скажет. Ведь я что угодно о себе могу наговорить!

— Это вы серьезно?

— Что?

— Вы можете что угодно о себе наговорить?

— Нет, конечно, я говорю только правду, но вы-то не обязаны верить мне на слово.

— Почему же? Вам оказано доверие, которое находится по меньшей мере на уровне слова чести. Почему вы исходите из предпосылки, что о вас мы должны разговаривать с другими людьми, а не с вами?

Ончу был обескуражен. Он смотрел на капитана, вернее сказать, следил, как тот мечется по комнате: от окна в правый угол кабинета и обратно, то прислонится к стене, то встанет у двери, то сядет на стул, то обопрется о стол, — и пытался хоть что-нибудь прочесть в глазах майора..