В кабинете я застаю Григораша, ведущего неторопливую беседу с Поварэ.

— Пришло письмо от доктора Спиридона? — спрашиваю я, на ходу пожимая Григорашу руку.

— Нет пока, — отвечает Поварэ. — Что нужно было от тебя генералу?

— Он хочет повысить меня в чине сразу на три звездочки и просил моего согласия. Я сказал, что не против.

Мои коллеги понимают, что мне не хочется говорить на эту тему.

— Мне очень жаль, Ливиу, — сообщает Григораш, — но все лабораторные исследования выводят Лукрецию Будеску из игры.

— Ясно, — говорю. — Кроме ее собственных признаний, которые не подошьешь к делу, поскольку это признания психически ненормальной, а значит, у нас нет ни одной улики против нее.

— Остается шприц… — напоминает Григораш. — Принадлежит ли он Петронеле Ставру?

Перед глазами у меня возникает госпожа Ставру, угрожающе посверкивающая золотыми сережками.

— Наверняка не принадлежит. Наверняка. Петронела отыскала свой пропавший шприц.

Я гляжу на задумчивые лица моих друзей. Они молчат, словно воды в рот набрали. Я считаю необходимым поделиться с ними своими намерениями:

— Некоторую надежду нам оставляют отпечатки на ампуле… Нам ясен круг подозреваемых лиц: Лукреция Будеску, Тудорел Паскару, Петронела Ставру и Валериан Братеш. Лукрецию Будеску приходится исключить из их числа… Остаются трое. Чтобы точно установить, кто из этих троих настоящий преступник, нам надо получить отпечатки их пальцев. Верно?

— Идея сама по себе замечательная… — отзывается Григораш.

— Вопрос в том, как их раздобыть, — добавляет Поварэ.

Конечно, сделать это не так-то просто, но не об этом я думаю. Я целиком в этом смысле полагаюсь на изобретательность Григораша. Мы встречаемся с ним глазами.

— Надо узнать, не располагают ли уже ребята из отдела борьбы со спекуляцией отпечатками Паскару, — говорю я ему.

— Да, я зайду в картотеку. Паскару Тудорел…

— Кличка Виски.

— Остаются двое — Петронела и Братеш, — заключает Поварэ, — не так-то уж и много…

Звонок телефона. Я поднимаю трубку — дежурный по управлению сообщает, что ему только что оставили для меня запечатанный конверт от доктора Титуса Спиридона.

— Пришлите его с кем-нибудь ко мне наверх.

— Не с кем, товарищ капитан.

— Хорошо, я спускаюсь.

Доктор Спиридон оказался человеком слова. Не успел я положить трубку, как телефон зазвонил опять.

— Это вы, капитан?

Я узнаю голос прокурора. Кроме меня, ему некого разыскивать, но я почему-то решаю поломаться:

— Какой именно капитан, нас тут двое?

— Капитан Роман.

— В таком случае это я.

— Послушайте! Если это дело Кристиана Лукача будет еще долго на нас висеть, я сойду с ума! — плачется мне в жилетку прокурор.

Я холодею в предчувствии какой-нибудь повой неожиданности.

— Случилось что-нибудь?!

— Все то же! Опять! Мне только что позвонили и сообщили, что с квартиры Лукача снова сорвана печать, дверь взломана… На этот раз именно взломана, а не отперта ключом. Понимаете?

Я остолбенел, будто меня хватили обухом по голове.

— Алло! Алло! — кричит мне прокурор в самое ухо. — Прервалась связь?

— Да нет… я слушаю…

— Заехать за вами?

— Не надо… Я немедленно выезжаю вместе с Григорашем. Встретимся на месте.

— Договорились.

Сообщаю своим коллегам эту сногсшибательную новость.

— Я сбегаю за своей аппаратурой и тут же спускаюсь! — ринулся было из кабинета Григораш.

Поварэ, обиженный тем, что ему не предложили ехать с нами, и чтобы доказать, что и его мучает эта загадка, спешит сообщить нам свои умозаключения:

— Надо непременно установить, как и где провели сегодняшнее утро все трое подозреваемых — Петронела, Паскару и Братеш.

Я заверяю его, что это замечательная идея и сразу по возвращении с моста происшествия мы примемся сообща за проведение ее в жизнь.

— Не будем терять времени! — тороплю я Григораша.

Через пять минут мы с ним вновь встречаемся у милицейской «дачии», которая затем мчит нас на улицу Икоаней. В руке у меня конверт, полученный от доктора Спиридона. Я нетерпеливо распечатываю его и достаю оттуда визитную карточку доктора, исписанную чудовищным по неудобочитаемости почерком: «Внимание! Обычно подобные беседы с пациентами, подвергнутыми действию «пентатола», протекают гораздо сложнее и не за один раз. То, что вы найдете в моем послании, — выжимка из более обширной стенограммы. Не забудьте об идиоте в «рено». Услуга за услугу». Вслед за карточкой я извлекаю из конверта и самый документ. Забыв начисто о Григораше, о том, куда и зачем я еду, с жадностью читаю отпечатанные на машинке листки:

Врач: Ты любила свою мать?

Больная: Я обожала ее.

В. Что за человек был твой отец, первый муж матери?

Б. Отец был хороший человек, добрый. На рождество он дарил мне кукол. Он знал, что я люблю играть в куклы. Он был очень несчастен.

В. Что с ним случилось?

Б. Однажды он не вернулся домой. Я потом даже не могла найти ни одной его вещи. Я спросила маму: «Где папа?» Она накричала на меня: «У тебя больше нет отца!»

В. Сколько лет тебе тогда было?

Б. Одиннадцать.

В. Ты говоришь, что обожала мать. Отчего?

Б. Она была очень красивая, и я гордилась, что у меня такая красивая мама. Я сама была уродиной.

В. Об отце ты так ничего и не узнала?

Б. Мне рассказала о нем соседка.

В. Эта соседка была добрая? Злая?

Б. Очень злая. Она работала медсестрой в больнице. Она сказала, что отца выгнала из дома мама, что мама — распутная женщина. Потом она мне сказала, что Скоро у меня будет новый отец. Она не обманывала меня.

В. Эта соседка была замужем? У нее была семья? Как ее звали?

Б. Георгина. Нет, она не была замужем. Она, как и я, была ужасно некрасивая.

В. Потом у тебя появился отчим?

Б. Как сказала Георгина, так оно и случилось. Мама привела в дом другого мужа.

В. Как ты относилась к своему отчиму?

Б. Я ненавидела его… до смерти ненавидела. Но потом…

В. Говори, не стесняйся.

Б…потом, когда мне исполнилось шестнадцать лет, мне стали по ночам сниться сны… Мне снилось, что он хочет забраться ко мне в постель, что он хочет меня… Мне нравились эти сны… Но всякий раз кончалось тем, что мне снилось, будто сейчас в комнату войдет мама и… От страха я просыпалась в холодном поту.

В. И часто тебе это снилось?

Б. Каждую ночь. Мне нравилось, но я ужасно боялась… мама появлялась как раз, когда мы… и я просыпалась от страха.

В. Ты рассказывала кому-нибудь об этих снах?

Б. Георгине.

В. Ты рассказала ей и то, что ненавидишь своего отчима?

Б. Я ей все рассказывала. У Георгины я пряталась и тогда, когда мама сердилась на меня, повсюду искала и никак не могла найти.

В. Отчего ты боялась матери?

Б. Мне казалось, что она знает, какие сны мне снятся.

В. Кто тебя научил прятаться от нее?

Б. Георгина.

В. Чему тебя еще учила Георгина?

Б. Она говорила: «Если ты так ненавидишь его и хочешь избавиться от этих твоих снов — убей его… Избавься от него, и от снов своих избавишься. Иначе ты тронешься в уме».

В. Часто ли она тебе так говорила?

Б. Всегда. Я ходила к ней каждый день…

В. Она заставляла тебя рассказывать о том, что делается у вас дома?

Б. Да. И всякий раз хотела, чтобы я пересказывала ей свои сны. А потом советовала: «Если хочешь избавиться от него и от своих снов — убей его».

В. Она тебе советовала и как именно его убить?

Б. Да. Она научила меня сделать так, чтобы никто на меня не мог подумать. Она говорила, что знает, как это сделать.

В. Как?

Б. Сделать отчиму укол морфия, когда он спит… а потом взять веревку и закинуть ее за крюк, чтобы люди подумали, что он сам повесился.

В. Что ты ей ответила?

Б. Что разве же я могу такое сделать?.. У меня не хватит на это ни смелости, ни сил… Тогда она показала мне шприц. Сказала, что это совсем не трудно — сделать укол. Потом она сказала, что если я боюсь, то она сама мне поможет.