В. Что было потом?

Б. Однажды вечером, когда мамы не было дома, отчим, и вправду стал приставать ко мне, ну совсем как мне во сне снилось. Я испугалась и начала кричать. Он побил меня и отпустил. Тогда я убежала к Георгине.

В. Сколько тебе тогда было лет?

Б. Семнадцать. Отчим сказал, что я дура дурой и что так и помру старой девой.

В. Ты рассказала матери о случившемся?

Б. Нет, но кто-то подкинул ей записку про это. Она спросила: «Правда?» Но я испугалась и стала кричать, как в тот раз, когда отчим полез ко мне.

В. А Георгина что сказала?

Б. Что это из-за него со мной приключился нервный припадок, что я должна отомстить ему, убить. И что она мне во всем поможет.

В. Ты убила своего отчима? Или кто-то другой это сделал?

Б. Георгина.

В. Где ты была в это время?

Б. Там же, на месте… Я хотела ему отомстить, но мне не хватало смелости. А Георгина мне обещала помочь. Отчим тогда как раз заболел. Мамы не было дома, она уехала в деревню. Врач велел сделать ему укол, я и позвала Георгину. — «Детка, — сказала она мне, — пришло твое время!» Но…

В. Рассказывай все подряд, не торопись… Что тогда произошло?

Б. Георгина вместо укола, который прописал ему врач, вколола ему морфий. А я стала вся дрожать от страха.

В. Ты потеряла сознание?

Б. У меня сделалось темно в глазах, и потом я будто в яму какую черную провалилась…

В. Когда ты пришла в себя, кто был рядом с тобой?

Б. Георгина.

В. Что она делала?

Б. Она обняла меня, поцеловала, стала хвалить. Сказала, что я оказалась очень смелой… в что сделала все точь-в-точь как она меня учила. И тогда я увидела, что он висит в петле… И опять я как в яму провалилась.

В. Что было потом?

Б. Больше я ничего не помню, а когда я очнулась, мне сказали, что я в полиции, потому что убила человека.

В. Кто разговаривал с тобой в полиции?

Б. Комиссар… он велел, чтоб я ему все рассказала.

В. Что же ты ему рассказала?

Б. Все, что узнала от Георгины.

В. Тебя спрашивали, отчего ты это сделала?

Б. Да.

В. Что ты ответила?

Б. Что я убила его из-за любви.

В. Откуда ты могла знать, что именно ты его убила?

Б. Мне Георгина сказала.

В. Где сейчас Георгина?

Б. Не знаю, с той ночи я ее больше не видела.

Заключение: психическая природа пациентки обусловлена развитием ее личности в психогенной среде, в условиях, способствовавших повышенной внушаемости со стороны. На этом фоне и произошел стресс, вызванный попыткой к изнасилованию со стороны отчима. Невротический срыв объясняется болезненными сексуальными отклонениями пациентки и агрессивностью отчима. Их совокупность дала толчок к появлению у Лукреции Будеску патологических наклонностей, непосредственно связанных с проявлениями эротомании. Давление, осуществленное со стороны Георгины, подтолкнуло пациентку на совершение преступления, якобы разрешающего психический конфликт и воспринимаемого больной как допустимое и возможное, подготовило тем самым сферу подсознания к его совершению. И хотя преступление было совершено другим лицом — а именно Георгиной, — внушить девушке мысль, что это она убила отчима, не представляло особого труда. Следует отметить, что во время совершения самого убийства и непосредственно после него Лукреция Будеску потеряла сознание и не могла отдавать себе отчет в происходящем.

В переводе на общедоступный человеческий язык выводы доктора Спиридона звучали бы приблизительно так: убийство совершила Георгина, с преступной изобретательностью свалив вину на душевнобольную Лукрецию Будеску. Если это было действительно так, то можно предположить, что и в нашем случае кто-то другой убил Кристиана Лукача и старается ввести следствие в заблуждение, будто это сделала все та же бывшая пациентка Титуса Спиридона.

Прокурор Бериндей прибыл на место раньше и, как мы и условились, ждет нас на улице. По судорожному пожатию его руки я понимаю, как он взволнован. Он сразу вводит меня в курс событий:

— До сегодняшней ночи все нити, казалось бы, сходились к Лукреции Будеску… Теперь же, черт меня побери, совсем голова идет кругом! Кто, кто на этот раз сорвал печать и взломал дверь?! И что нас ждет там, наверху?.. Я не желаю новых трупов, капитан, хоть это вам понятно?!

Я отмалчиваюсь. Григораш же отвечает ему с вечной своей невозмутимостью:

— Было бы здоровье, все остальное приложится.

— Вам-то, конечно, море по колено! Знай щелкаете себе фотокамерой, снимаете отпечатки пальцев, делаете анализы — и все! А потом сваливаете все это на нас и умываете руки!

А у меня все не идут из головы эти несколько страничек записей доктора Спиридона. Вот почему я слушаю лишь вполуха то, о чем мне взволнованно толкует прокурор. Поднимаясь по лестнице, я продолжаю мучительно размышлять о выводах, к которым пришел доктор в результате проведенного им сорок лет назад эксперимента. В наше время подобные методы никого уже не удивляют и заключения, сделанные на их основе, не подвергаются сомнению. Да и «пентатол» давно широко применяется для лечения обширного круга психических заболеваний. Но что касается правовой стороны применения таких методов, то она далека еще от официального узаконения. В ходе судебного разбирательства их результаты не могут быть приняты в качестве улики или доказательства вины. Однако мне они могут быть полезными. Каким образом? Очень просто — мне следует сопоставить заключение доктора Спиридона с результатами экспертизы, которую провел Григораш. На чем настаивает психиатр? На том, что преступление в 1940 году совершила не Лукреция Будеску. Что доказала экспертиза? Что отпечатки пальцев на ампуле также принадлежат не ей. Отводя, однако, от нее подозрения, я обязан ответить на вопрос: возможно ли, чтобы по прошествии стольких лет было совершено преступление, повторяющее один к одному способ, которым был убит отчим Лукреции Будеску? Как объяснить это более чем странное совпадение?

Мы останавливаемся перед дверью мансарды Кристиана Лукача. Знакомая уже картина: печать сорвана, замок взломан, дверь полуоткрыта. Григораш первым входит в дверь со своей фотокамерой. Мы ждем по эту сторону порога. Прокурор молчит, едва сдерживая бешенство. Впрочем, и меня приводят в ярость эти бесконечные вторжения в опечатанную квартиру.

— Входите! — зовет нас Григораш.

Прокурор уступает мне право переступить порог первым. Входя в дверь, я вспоминаю о недавнем риторическом вопросе Бериндея: «Что нас ждет там, наверху?!»

Я оглядываю с порога комнату. В тусклом свете осеннего дня я все же ясно различаю все предметы обстановки. Постель, скажем, нетронута и подушки под покрывалом, как и прежде, походят на человеческое тело. В затылок мне возбужденно дышит прокурор.

На лестнице слышны шаги.

— Наверное, это женщина, которая сообщила, что дверь опять взломана, — предполагает Бериндей.

Так оно и есть — это домработница каких-то жильцов с первого этажа.

— Пусть пока не входит! — говорю я Бериндею, он кивает головой и спускается вниз, чтобы предупредить женщину.

Я нахожу выключатель, и мансарда сразу наполняется голубоватым неоновым светом, похожим на свет того же пасмурного осеннего дня. И сразу же в глаза мне бросается то, отчего я застываю на месте как вкопанный.

— Магнитофон! Магнитофон на месте!..

И в следующее же мгновение замечаю возле магнитофона несколько кассет и микрофон. По-видимому, тот, кто взломал дверь, торопился и не успел положить кассеты на обычное их место — в ночной столик.

Григораш и вернувшийся в мансарду прокурор поражены не меньше, чем я.

— Чудеса!.. — не может прийти в себя от удивления прокурор. И, совладав с собой, пытается пошутить: — Вы уверены, что Лукреция Будеску не сбежала из больницы?

Честно говоря, теперь я даже и в этом готов был бы усомниться, если бы не видел собственными глазами, как она спала глубоким сном под действием крепчайшего снотворного, если бы не видел, как Григораш взял у нее отпечатки пальцев, а она даже не почувствовала этого.