До окончания института осталось несколько месяцев. Четыре студенческих года промелькнули как один миг. Мечты! Иллюзии! Разочарования! Радости! Горести! Петронела!.. Что же произошло со мной и во мне за эти четыре года? Повзрослел ли я, возмужал, а может быть, и постарел душой? Может быть, прав был отец, когда говорил: «В жизнь входишь, как в дремучий лес, приходится прокладывать себе путь топором»? Нет, он был неправ. Мне не нужен топор — я рассчитываю на свои способности, на свой талант. И на свою волю. Талант без твердой воли похож на ракету без топлива, нацеленную на звезды. Мой талант принадлежит только мне, и никогда я не употреблю его во вред моим друзьям и близким. Мне не нужен топор — мне нужна лишь бумага, лишь кисти и краски, которые помогли бы сделать зримой мою мысль.

Я посвятил себя Искусству, Искусству с большой буквы. Оно единственный мой бог. Петронела это поняла и испугалась, решив, что она играет в моей жизни лишь второстепенную роль. Я всегда буду верен моему искусству, моему богу, но мне нужно еще тепло и нежность настоящей любви. Я эгоист, признаюсь. Но для художника эгоизм — стена, за которой он чувствует себя в безопасности. Я это понимаю не как одиночество, не как бегство от жизни, а как способность к самозащите, как силу воли, чтобы оставаться всегда верным холсту и краскам. Я, как Одиссей, хочу не поддаться сладкоголосым сиренам повседневности. Привязать себя к мачте корабля и плыть в направлении, которое сам для себя избрал! И от любимой женщины я вправе ожидать, что она будет жить со мной в этом мире моего искусства, жить моими мыслями, увлечениями, работой. Петронела и это поняла и отступилась. Ей не по силам оказалось самопожертвование. Ведь и у нее тоже свой эгоизм, своя защитная стена. Но между моим и ее эгоизмом существенное различие. Я не укоряю ее, ни в чем не обвиняю… Просто мы очень разные. Все, хватит на сегодня…

Девятое сентября. На моем чердаке тишина, я опять один и…

Я наклоняюсь к магнитофону и выключаю его. Прокурор и Григораш уставились на меня в недоумении. Я встаю, делаю несколько шагов по комнате, смотрю на часы и оборачиваюсь к моим коллегам:

— Согласитесь, это слишком серьезно, чтобы… Три кассеты! Это наверняка не меньше чем три тетради, исписанные от первой строчки до последней. По-моему, не имеет смысла слушать это здесь. Я предлагаю взять с собой магнитофон и кассеты…

— Все кассеты, а не только эти три, — подчеркивает Григораш.

— Разумеется, все… Послушаем их у нас, без спешки… Кто знает, какие сюрпризы нас еще ждут?

— Хоть я и умираю от любопытства, что там еще в этом «дневнике», — заявляет прокурор, — но я согласен с вами. А с мальчишкой, кстати, что будем делать?

Я совершенно позабыл об этом воришке, снедаемом угрызениями совести.

— Послушаем для начала эти три пленки, там решим… Даже если и прощать его, придется все-таки с ним поговорить построже… правда, для начала его надо найти!

Мы покидаем мансарду, вновь опечатываем дверь. В какой же раз нам приходится этим заниматься?!

Времени у нас было предостаточно: мы внимательно и не торопясь прослушали «дневник» Кристиана Лукача, обсудили его, сличили с остальными данными, имеющимися в деле, и пришли к определенным заключениям, которые и суммировали в плане наших дальнейших действий. Вот в каком виде мы представили его на утверждение полковнику Донеа:

1. Послезавтра, в 18 часов, на следующий день после похорон Кристиана Лукача, в городскую прокуратуру будут приглашены для очной ставки: а) Паскару Тудорел; б) Ставру Петронела; в) Братеш Валериан; г) Мокану Виктория.

2. До очной ставки майор Григораш В. и капитан Роман Л. должны взять у Ставру Петронелы и Братеша Валериана отпечатки пальцев. Отпечатки третьего из проходящих по делу, Паскару Тудорела, уже имеются в отделе борьбы со спекуляцией.

3. Капитан Роман Л. разыщет малолетнего похитителя магнитофона и установит, есть ли необходимость его вызова в прокуратуру.

Итак, последнее «действие драмы» будет разыграно на «подмостках» прокуратуры. От «поднятия занавеса» нас отделяет не более десяти минут, «исполнители» — Тудорел Паскару, Петронела Ставру и Валериан Братеш — уже на месте. К сожалению, одно из главных действующих лиц, Лукреция Будеску, отсутствует по не зависящим как от нее, так и от нас причинам.

«За кулисами» дожидаются своей очереди еще два «артиста» на второстепенные роли — Виктория Мокану и Дорин Петре. Сигнал для их появления на сцене будет дан капитаном Поварэ, исполняющим в данном случае обязанности «помощника режиссера». На нашем представлении будут и два «зрителя»: мать Петронелы (которая попросила разрешения присутствовать на финальной стадии следствия и по моему настоянию получила на это согласие) и Лили, моя собственная невеста. Ей это разрешение было дано опять же по моей просьбе. Так случилось, что она — в тот день, когда мы смотрели Алена Делона в «Зорро», — была свидетельницей завязки этого дела, его «пролога», так почему же ей не присутствовать и на эпилоге? В результате будем считать, что я раздобыл для нее «контрамарку».

Спектакль, имеющий быть разыгранным в декорациях прокурорского кабинета, оснащен и необходимым реквизитом: магнитофон Кристиана Лукача, сберегательная книжка, принадлежащая ему же, шприц и ампула из-под морфия. Но появятся они на столе лишь тогда, когда я найду это нужным.

Перед «третьим звонком» я спрашиваю Бериндея, заготовил ли он ордер на арест.

— Да, только, как вы меня и просили, я не вписал туда имена и фамилии, — отвечает он. — Я их впишу, когда вы их мне назовете.

Итак, мы начинаем.

Мы с прокурором сидим по одну сторону стола, трое вызванных на очную ставку — по другую. В противоположных углах кабинета сидят Лили и мать Петронелы. Я кладу на стол свою папку. Прямо напротив меня сидит Петронела Ставру. Заметно, что ей стоит немалых усилий сохранять хотя бы видимость спокойствия. Справа от нее — Тудорел Паскару, слева — Валериан Братеш. Все они, словно сговорившись, одеты так, будто собрались на званый вечер.

Мать Петронелы выглядит уже не столь самоуверенно, как в кабинете генерала, а на лице Лили нетрудно прочесть любопытство и нетерпение, как у девочки, которая в первый раз попала в театр.

Чуть поодаль, за маленьким столиком, сидит стенографистка, пожилая женщина, молчаливо дожидаясь начала допроса с карандашом в руке. За дверью под присмотром Поварэ ждут Виктория Мокану и Петре Дорин.

«Занавес!» — объявляю я про себя и обращаюсь к троим сидящим напротив:

— Мы пригласили вас сюда, с тем чтобы уяснить некоторые вопросы, связанные со смертью Кристиана Лукача. Прошли ровно сутки, как его похоронили. На похоронах товарищ Валериан Братеш произнес взволнованную речь…

Я умолкаю на секунду. Справа от меня прокурор Бериндей с напряженным вниманием следит за происходящим. Пока этим его роль и ограничивается. Лишь в самом конце, если мои умозаключения и доказательства покажутся ему достаточно убедительными, он подпишет ордер на арест.

Я заготовил заранее для себя план, в котором строго определена последовательность моих вопросов и действий.

— Кристиан Лукач покончил жизнь самоубийством, — продолжаю я. — Но это самоубийство таит в себе некоторые, пока неясные детали.

С наибольшим вниманием, не отводя от меня глаз, слушает то, что я — говорю, Тудорел Паскару.

— Все вы знали его очень хорошо. Ну, скажем, товарищ Братеш — по институту… Тудорел Паскару видел своего двоюродного брата всего за два часа до его смерти… А вы, товарищ Ставру, когда вы его видели в последний раз?

Длинные прямые волосы скрывают часть ее лица. Or ее красоты веет недобрым холодом. Как могло случиться, что Кристиан Лукач не увидел хотя бы глазами художника этот злой огонек, затаившийся в глубине ее зрачков?!

— Как я вам уже говорила, я не видела его по меньшей мере два месяца.