— Виктор Андрееску.

Вовсе не убежденная этим, видимо, полагая, что «профессор Каранфил» страдает провалами памяти, девушка протянула руку, которую кавалер с удовольствием поцеловал.

— Элен Симонэн. Не может быть, чтобы вы не вспомнили… Год назад вы читали у нас прекрасную лекцию о румынской народной балладе…

— Во-первых, мадемуазель, год назад я не был в Париже. Я был там много раз, но не в прошлом году. Во-вторых, если бы я читал лекцию, что, между прочим, я неоднократно делал, то она могла быть на самые различные темы, но только не о румынской народной балладе. Я занимаюсь совсем другими проблемами.

— Значит… — произнесла девушка, и на личике у нее отразилось самое искреннее огорчение, — прошу извинить меня. Поразительное сходство! В конце концов, теперь…

— Я только одного не понимаю. Вы говорите по-румынски с очаровательным парижским акцептом. Совершенно очевидно, что вы парижанка. Но вот именно поэтому я и не понимаю…

— Все очень просто! Я изучаю в Сорбонне румынский язык и литературу. Я учусь на последнем курсе и должна воспользоваться каникулами для широкой разговорной практики.

— Для этого вы и приехали в Румынию?

— Естественно! Нигде так хорошо не говорят по-румынски, как здесь.

— И вы приехали одна?

— О, нон. Нас три коллеги. Одна остановилась в Клуже, там у нее подруга, другая в Дельте, вернется оттуда через неделю.

— А когда вы приехали?

— Позавчера.

— Где же вы остановились? В Констанце?

— О, нон. В Мамайе, отель «Сплендид».

— Вот это да!

— Что вы сказали?

— Я… то есть мы, мы тоже живем в гостинице «Сплендид».

— А, бон. А что это значит — мы?

— Это я и еще очень милая пара, они вам наверняка понравятся.

— О, я в этом не сомневаюсь, — отозвалась девушка, но лицо у нее помрачнело. — Но я не знаю, понравлюсь ли им я.

— Да ну что вы! Зачем вы говорите такое!

— Мсье Виктор, я знаю, что говорю.

— Я вас не понимаю.

— Тем хуже. Придется объяснить. Ведь не может случиться так, что мы не встретимся в отеле, правильно? Бонжур-бонжур, а кто такая эта мадемуазель? И вы скажете, а мадам подумает неведомо что.

— Но, мадемуазель, я ведь не женат.

Девушка удивленно взглянула на него.

— А, бон. Но, насколько я поняла, среди вас есть мадам, которая может подумать, что мне хочется покорить ее мужа. А это мне вовсе не нравится. О нет, все это мне не по вкусу.

— Клянусь вам, мадемуазель, что Ирина и слова не скажет. Да я представлю вас прямо сегодня. Сейчас! То есть нет. Чуть-чуть попозже… Сейчас… Вы были в археологическом музее?

— Нон.

— Предлагаю вам посетить музей. Если, конечно, это вас интересует.

— Э комман!

— Скажите по-румынски: «И еще как!»

Элен расхохоталась, откинула легким движеньем головы волосы назад и, стараясь говорить как можно четче, повторила:

— И еще как!

Тут они взялись за руки и, весело болтая, отправились в музей. Оба забыли о существовании юноши в темных очках. Однако он вовсе не хотел забывать о их существовании, потому что, притворяясь, что рассматривает музейные экспонаты, все время искоса поглядывал на них, ни на минуту не выпуская из виду.

В музее они пробыли чуть больше часа.

Они уже подошли к выходу, когда Виктор что-то вспомнил, извинился, вернулся назад и склонился над книгой отзывов.

«Экспонаты исключительные, но некоторые из них еще недостаточно оценены. «Голову центуриона» можно считать самым великолепным экспонатом музея.

Инженер Виктор Андрееску. Гостиница «Сплендид», № 311, Мамайя».

Когда он кончил писать, то почувствовал, что кто-то смотрит на него. Резко повернувшись, он увидел, что это веселые глаза француженки следят за тем, как он пишет. Девушка взяла ручку и, наклонившись над его плечом, написала по-французски:

«Это изумительно. Элен Симонэн. Париж».

— А теперь, — воскликнул Виктор, — я надеюсь, вы не против, если мы доставим удовольствие и нашим желудкам. Я проголодался. Пообедаем здесь или поедем в Мамайю?

— В Мамайю.

— Отлично. Вот и случай познакомиться с моими друзьями.

Они вышли из музея и вскоре затерялись в толпе.

Книга отзывов в музее может быть порой весьма интересным чтением. Все зависит от вкуса. Но факт остается фактом: не прошло и минуты, как Виктор и его молодая спутница покинули музей, а юноша в очках открыл эту книгу, внимательно прочел последнюю запись, а потом сам написал несколько слов и, возможно, по рассеянности, возможно, в шутку, думая о какой-то женщине, переправил цифру, написанную Виктором, с 311 на 317. Только очень внимательный глаз смог бы заметить это исправление.

Через десять минут майор Морару, устроившийся в прохладной комнате одной из гостиниц, повернул ручку маленькой рации с длинной антенной и принял рапорт:

— Он написал точный адрес.

— И…

— Я действовал по инструкции.

— Очень хорошо. Оставайся на месте. Что делать, ты знаешь.

— Так точно.

Наста, который слушал этот разговор, примостившись на подоконнике, весело спрыгнул на пол.

— Похоже, что мы не ошиблись.

Морару ничего не ответил. Он водил ладонью по щеке и глядел ему прямо в глаза, но, казалось, не видел.

— Вот видишь, Наста, эта самая археология великое дело… Сидишь себе, копаешь, извлекаешь на свет божий горшки и кувшины, ножи и статуи, разные черепки и обломки, тщательно очищаешь, смахиваешь пыль, а после этого начинаешь рассказ: тот самый господин, который пил из этого кубка, просыпался по утрам в восемь часов, умывался прозрачной водой, отменно завтракал, принимал ванну два раза в день, умащал свое тело благовониями, имел бессчетное множество слуг и, чему никак не позавидуешь, четыре или пять жен… Ты бы не хотел стать археологом, Наста? Мне это дело не нравится, потому что я сразу скончался бы от солнечного удара. А ты другое дело, ты ведь от рожденья чернокожий… Вызови «Сплендид», послушаем, что там делается. Не вертится ли там кто, не почувствовал ли кто-то, что запахло… черновиками.

— Так нельзя, дорогая, нельзя! Это некрасиво.

— А как он поступил? Это красиво?

— Ты же не знаешь, всякое могло произойти. Может, забарахлил мотор, а может, на него наскочил какой-нибудь сумасшедший, ведь у нас лихачей полно на всех дорогах…

— Ты так думаешь? — Ирина ни на миг не допускала подобной возможности и решительно отвергла эту гипотезу. — Исключено.

— А почему, скажи на милость, ты так уверена, что это исключено?

— Мы бы узнали, нас бы известили. Виктор позволил бы нам, послал бы какую-нибудь весточку. Нет, на несчастный случай это не похоже. Пошли. Я хочу есть. Не понимаю, почему у меня должна болеть голова из-за этого невежи.

— Ирина, подожди. Я спущусь вниз и принесу тебе аперитив и чего-нибудь пожевать.

— Никуда не ходи! Не нужно мне никакого аперитива.

Ирина бросилась на постель.

Серджиу подошел к окну, чтобы еще раз взглянуть, не появилась ли машина Виктора. Часы показывали половину второго. Лениво катились пустые, никому не нужные троллейбусы. Прошло еще четверть часа. Все это время Серджиу думал, что Ирина заснула, а потому боялся пошевелиться, чтобы не разбудить ее и не навлечь на себя нового скандала. И вдруг появилась машина Виктора. Только сейчас он обернулся и увидел, что Ирина действительно спит. Что же теперь делать? — подумал он и снова посмотрел па улицу. Он хотел окликнуть Виктора и тем самым будто бы невольно разбудить Ирину. В этот момент из машины вышла Элен Симонэн. Заметив ее, Серджиу усмехнулся, во весь голос окликнул Виктора и принялся махать ему рукой. Инженер ответил, но как-то смущенно и попытался объяснить что-то жестами, но Серджиу не понимал его, тогда Виктор сделал безнадежный жест и, взяв француженку под руку, вошел в гостиницу. Ирина, недовольная, поднялась с кровати.

— Все, дорогая, все, — засуетился Серджиу. — Идем обедать? Сердечко твое на месте?