— Забавно! — прокомментировал следователь. — Что же, садитесь, коли пришли! Чайку будете?

— Буду, — согласилась Вика, исходя из дипломатических соображений.

Полежаев вернулся к сейфу, отпер дверцу и нырнул в его тайную глубину. Оттуда следователь извлек небольшой кипятильник, эмалированную кружку с нарисованными на ней вишенками и два стакана, нагло выдававших себя за чайный сервиз.

Пока Леонид Анатольевич колдовал над чаем, Вика пристально рассматривала его из-под длинной челки. Что за человек, интересно? Люди, всю свою жизнь посвятившие служению закону, казались ей особенными. Нет, без шуток! Без Шерлока Холмса! Ведь работа таких как Полежаев — выводить преступников на чистую воду. Значит, нужны ум, проницательность, логичность, знание людей. Много всякого! А еще надо не побояться взять на себя ответственность за чужую судьбу...

— А вам нравится ваша работа? — вдруг спросила Золотова. Она и сама не ожидала, что спросит это, но вопрос — не воробей!

— Нравится? — переспросил он, оборачиваясь. У него были необыкновенные глаза: широко поставленные, ярко-голубые. Даже морщины не могли сделать такие глаза глазами старика. Нет, это были глаза молодого человека, не потерявшего способность удивляться. — Моя работа нравится не может. Негатива много, беды людские перед глазами, сволочизм... Просто веру в человечество теряешь, поработав вот здесь.

— Но у вас многолетний стаж, значит, что-то держало!

— Привычка, в основном... Ну и желание найти истину! — он усмехнулся, вроде бы иронизируя над собой.

— Нашли?

— Иногда находил, иногда — нет. — Леонид Анатольевич поставил перед журналисткой стакан с чаем, надколотое блюдечко с печеньем и сел напротив. — Вот сейчас найти не могу...

— А что за дело? — встрепенулась Вика.

— Дело такое, — он сверкнул глазами и Золотова невольно подумала, что будь он хотя бы на двадцать лет моложе... — Приходит молодая девушка к следователю и льстит ему изо всех сил. А вот что ей надо — не понятно!

Журналистка очнулась от грез. Вот черт! Неужели и впрямь эти следователи такие умные? Как он догадался?

— Ну, ну... — миролюбиво подначивал Полежаев. — Давайте, колитесь! Чего глазки опустили? В этом кабинете бывали красотки не хуже вашего, а все же кололись! Я же вижу, что темните. Если бы вам понадобился опытнейший и прочее и прочее, вас бы к полковнику Микитину направили. Он у нас звезда. А я — почти пенсионер, работаю только потому что пока заменить некем. Молодежь здесь не держится.

— Не сочтите за новую лесть, Леонид Анатольевич, но вы умный! — сказала Вика с легкой досадой.

— Не сочту, — кивнул он. — Сам знаю, что не дурак. Ну и?...

Золотова набрала в легкие воздуху, глянула за окно, в вечернюю темень и холод. Ей казалось, что именно сейчас она стоит на пороге чего-то нового в своей жизни. Дверь перед ней еще заперта на много замков, но один ключик хранится у этого пожилого человека с такими молодыми голубыми глазами.

— Вы проводили следствие по одному громкому делу в 1976 году. То самое дело, когда грабителями были жестоко убиты врач и его жена. Расскажите мне о нем. Мне очень надо знать, пока и сама не знаю, зачем!

Новое объяснение было ничуть не лучше прежнего, но оно было вполне искренним.

Полежаев подпер рукой щеку и задумался. Потом посмотрел на молодую женщину, сидящую перед ним, на ее нетерпеливое, вопрошающее лицо, на пальцы, терзающие крошку печенья. Она очень заинтересована, возможно, это даже больше чем профессиональный интерес.

— Что именно рассказать? — спросил он. — Задавайте вопросы.

У нас во дворе убили молодого мужчину. Это случилось в десять вечера тридцатого декабря. Он возвращался с работы, где весело отметил наступающий праздник и прямо в подворотне дома, где жил с самого детства четверо пьяных ублюдков избили его, двинув напоследок куском металлической трубы по голове. Возможно, убийство и не входило в планы нападавших, больше похоже, что они просто хотели потешиться видом чужих страданий, но ржавая труба острым концом угодила прямо в висок жертвы и он умер.

Парню было всего двадцать семь лет, дома его ждала беременная жена, родители. Я немного знал его, потому что только месяц назад молодые купили спальный гарнитур и попросили меня помочь собрать его. Отличная семья, добрые отношения, приветливые люди.

Меня всегда задевали такие происшествия потому, что, узнав о них, обычно говорят: «Судьба». Но это не судьба, это всего-навсего прихоть пьяных придурков. Как можно путать такое? Судьба у Жени Полищука была совсем другая — долгая жизнь с родными и близкими, маленькие и большие радости, путь порядочного человека, стремящегося к простой понятной жизни.

Приезжала милиция, опрашивали возможных свидетелей, что-то записывали, делали выводы. Но на этот раз я не стал ждать телегу правосудия. Я не мог, потому что знал по своему опыту — наказание будет смешным. Сам разберусь. Тем более, что несмотря на кажущееся несходство обстоятельств, это дело очень напоминало мне то, которое я не смог сделать для себя. Я должен судьбе за то, что она взяла на себя мою личную месть. В этот раз я смогу выплатить еще часть своего долга. Не откладывая в долгий ящик, оделся и вышел на улицу. Раз, два, три, четыре, пять — я иду искать!

Тактический план я выработал пока надевал штаны и пальто. Чего тут особенно вырабатывать, если баба Шура живет прямо над аркой, в которой был убит Женя!

Баба Шура была моей новой приятельницей. Она всегда находилась на своем балконе, как часовой на посту, а в холодные дни или поздно вечером обязательно обреталась неподалеку от окна, выходившего на ту же сторону, что и балкон. Однажды с ее балкона свалился половичок, который баба Шура вывесила проветриться. Я проходил мимо и бабуля попросила меня занести ей упавшую вещь. Мы поговорили немного и стали приятельстовать. Пожилые люди всегда мне симпатизировали. Притом баба Шура была любопытна, общительна, неглупа и обладала отличным, для своего возраста, зрением. Когда соседи подсмеивались над ее привычкой глядеть часами во двор, она отвечала, разводя коротенькими толстенькими ручками:

— А что мне еще делать, коли телевизор сломан?!

Я, помню, опрометчиво предложил бабе Шуре починить ее почивший агрегат, но она нашла повод отказаться. На самом деле ей телевизор был не интересен, она любила наблюдать за людьми во плоти, но тогда я подумал, что старушка опасается пускать посторонних в свое одинокое жилище и мысленно похвалили ее за предусмотрительность и осторожность. А вскоре бабуля доказала мне свое полное легкомыслие в плане безопасности: она завела привычку просить меня купить ей по дороге то хлеба, то молока, то печенья, а когда я заносил ей продукты, каждый раз выяснялось, что старушка жила с незапертой дверью. Баба Шура, видите ли, забывает запирать замок, после того, как вечером выпускает погулять своего кота!

— Баба Шура, — пытался я воспитывать женщину в два раза старше себя, а мне уже было тридцать шесть. — если вы не будете запирать дверь, я заколочу ее досками. Все равно вы никуда не ходите. Поймите, кто угодно может к вам войти, а вы абсолютно беззащитны!

— Ну, что ты говоришь, мальчик! — пищала она в свое оправдание: — Кому я нужна! Денег у меня всего десять тысяч, под холодильником спрятаны!

Я взвыл:

— Да зачем же вы мне об этом говорите! Что вы за человек! А если я расскажу кому! Да и за рубль сегодня убивают!

Она испугалась дня на три, но потом ее кот, Сидор, в очередной раз попросился гулять, а дверь за ним запереть баба Шура не удосужилась. Тогда я пообещал ей самолично и собственноручно кастрировать Сидора, чтобы у него пропал повод куролесить ночами во дворе. Не знаю, как бы я это сделал, но Шура струсила и дверь запирать научилась. Более того, оберегая от меня мужские причиндалы своего драгоценного кота, бабуля завела привычку спрашивать визитеров: «Кто пришел?». Я был растроган.