Среди японцев, с которыми встречался Чжэн Сяосюй и которые с большим интересом относились к плану реставрации, было немало моих старых друзей: военные и гражданские чиновники, знакомые со мной по Пекину и Тяньцзиню; один из руководителей Общества черного дракона — Цукуда, бежавший при встрече с японским консулом в Тяньцзине, Кисида и многие другие. Кроме этих людей, которые в прошлом действовали открыто и были известны, Чжэн Сяосюй встретил ряд важных лиц, находившихся сначала в тени, а позднее ставших премьер-министрами, военными министрами или занявших другие важные посты. Среди них были Коноэ Фумимаро, Угаки Кадзусигэ, Ёнаи Мицумаса, Хиранума Киичиро, Судзуки Кантаро, Минами Дзиро, Ёсида Сигэру и другие известные политические деятели и финансовые магнаты. Возможно, когда Чжэн Сяосюй вел переговоры в Японии, реакция, вызванная его планом "открыть страну для всех", вскружила ему голову; поэтому после образования Маньчжоу-Го, когда первые "гости" уже вошли через раскрытые "двери", он, не забывая своей мечты об "общем управлении", при каждом удобном случае пропагандировал политику "открытых дверей и равных возможностей". Чжэн Сяосюй был похож на слугу, который помог кучке разбойников открыть ворота хозяйского дома, а затем собрался разослать приглашения другим бандам. Естественно, что те, кого он впустил первыми, вышвырнули его за это вон.

Прожив некоторое время в "саду Чжана", я почувствовал, что обстановка здесь намного лучше, чем в Запретном городе. Мне казалось, что это наиболее удобное место пребывания до тех пор, пока не появятся условия для реставрации или не возникнут какие-либо внешние причины, которые заставят меня покинуть его. Именно поэтому я отказался от своего решения уехать в Японию.

Здесь отсутствовало то, что раздражало меня в Запретном городе, и в то же время имелось все необходимое. В Запретном городе мне прежде всего не нравились строгие порядки, запрещавшие свободно ездить на автомобиле и ходить по улицам, и, кроме того, я был недоволен Департаментом двора. Здесь же я был волен поступать так, как хочу, и другие могли мне только возражать, но не препятствовать. Мой авторитет (я считал это очень важным моментом) был сохранен и здесь. И хотя я уже не носил длинный императорский халат с драконами, а надевал простой халат и куртку или, еще чаще, европейский костюм, люди по-прежнему кланялись мне и били челом. Дом, в котором я жил, в прошлом служил местом для развлечений; здесь не было глазурованных черепиц или резных и разрисованных балок, но некоторые называли его по-старому Временным дворцом. Я находил, что дом европейского типа с канализацией и отоплением был намного удобнее, чем дворцовая палата Янсиньдянь. Из Пекина постоянно приезжали родственники прислуживать мне. Меня по-прежнему величали императором, и девиз правления оставался прежний. Все это казалось естественным и необходимым.

Единственным сановником Департамента двора, который оставался со мной, был Жун Юань; другие либо смотрели за моим имуществом в Пекине, либо ушли на покой, сославшись на старость. Чэнь Баошэнь, Ло Чжэньюй, Чжэн Сяосюй относились к приближенным, которых я видел ежедневно. Каждое утро они приходили вместе с другими советниками и сидели в одноэтажном домике в ожидании аудиенции. Около ворот была небольшая комната, где пришедшие на аудиенцию ждали вызова. В прошлом здесь побывали военные, политиканы, старые цинские ветераны, "новые" люди всех мастей, поэты, писатели, доктора, гадальщики, астрологи, физиономисты. Японские полицейские, расквартированные в "саду Чжана", жили в доме, расположенном напротив главного здания. Они фиксировали каждого приходящего и уходящего, и всякий раз, когда я выходил, за мной следовал японский полицейский в штатском.

В материальном отношении жизнь в "саду Чжана", естественно, не могла сравниться с жизнью в Запретном городе, однако у меня все еще оставалась внушительная сумма денег. Значительная часть имущества, вывезенная мною из дворца, была частично обращена в деньги, которые хранились в иностранных банках и с которых я получал проценты; остальные средства были использованы на приобретение доходных домов, с которых ежемесячно собиралась арендная плата. Кроме того, мне принадлежали обширные земельные угодья во всей стране. Точными цифрами я теперь не располагаю, но, насколько мне известно, в одной лишь провинции Чжили земельные богатства императора равнялись примерно восьмидесяти тысячам гектаров. Число это, даже если оно и преувеличено, остается внушительным. Республиканские власти и цинский дом создали специальное управление, ведавшее арендой и продажей этих земель. И это тоже являлось источником наших доходов. Выше уже говорилось, что я и Пу Цзе потратили более полугода, чтобы вывезти большое количество драгоценнейших свитков с иероглифическими надписями и картинами, а также различные антикварные предметы. Все это находилось в моих руках.

После переезда в Тяншзинь мне предстояло ежемесячно посылать во многие места деньги. С этой целью было образовано несколько канцелярий. Наибольшую расходную статью бюджета составляли средства, шедшие на привлечение на свою сторону милитаристов. Различного рода покупки, за исключением таких вещей, как автомобили, бриллианты и т. п., составляли примерно две трети средних ежемесячных расходов. В Тяньцзине я тратил значительно больше денег на всякие вещи, чем в Пекине, причем сумма эта увеличивалась с каждым месяцем. Я не уставал покупать пианино, часы, радиоприемники, костюмы, ботинки, очки и т. д. Вань Жун выросла в Тяньцзине и знала еще больше способов тратить деньги на бесполезные вещи, чем я. Что бы она себе ни покупала, Вэнь Сю требовала того же. И наоборот, если я покупал что-нибудь Вэнь Сю, Вань Жун тут же приобретала и себе новые вещи, на которые тратилось еще больше денег. В свою очередь Вэнь Сю тоже не хотела уступать. Такое соревнование в покупках вынудило меня в конце концов ограничить их месячные расходы. Естественно, сумма, предназначавшаяся для Вань Жун, несколько превышала ту, которую получала Вэнь Сю. Помню, вначале Вань Жун имела тысячу, а Вэнь Сю — восемьсот юаней, однако позднее в связи с материальными затруднениями эти суммы были соответственно снижены до трехсот и двухсот юаней. Разумеется, для моих личных расходов никаких ограничений не существовало.

В результате такого безрассудного расточительства "сад Чжана" столкнулся с тяжелыми материальными затруднениями, как это в прошлом случилось с Запретным городом, и бывали моменты, когда я не мог заплатить по счетам, внести арендную плату и даже выплатить жалованье своим приближенным министрам и советникам.

Я тратил огромные суммы, покупая ненужные вещи. Вместе с тем я пришел к выводу, что любые иностранные вещи хороши, а все китайское, кроме императорского режима, никуда не годится.

Пачки жевательной резинки и коробочки аспирина было достаточно, чтобы я начал сокрушаться по поводу тупости китайцев и гениальности европейцев. В число этих китайцев я, разумеется, себя не включал, ибо считал, что стою выше своих подданных. Я полагал, что иностранцы смотрят на меня так же.

Находясь на территории иностранной концессии, я встречал такое внимание, на какое не мог рассчитывать ни один рядовой китаец. Помимо японцев, консулы и старшие военные чины дмерики, Великобритании, Франции, Италии и других государств, а также директора иностранных фирм относились ко мне с величайшим почтением, называя "ваше императорское величество". В дни их национальных праздников я присутствовал на военных парадах, меня часто приглашали осматривать казармы, новые самолеты и корабли, а в Новый год и в день моего рождения все они лично поздравляли меня.

Вскоре после моего приезда в Тяньцзинь Джонстон (это было незадолго до его отъезда) представил мне английского консула и командующего английским гарнизоном, которые в свою очередь познакомили меня со своими преемниками, те — со своими, так что мои связи с английским военным командованием не прерывались. Когда третий сын английского короля Георга V, герцог Глоустерский, приехал в Тяньцзинь, он посетил меня и увез с собой мою фотографию, которую я подарил его отцу. В ответ на это Георг V прислал мне благодарственное письмо и свою фотографию, которую передал через английского генерального консула. Через генерального консула Италии я обменялся фотографиями с королем Италии.