Говорят, что в то время мой отец и князья рассчитывали уничтожить Юань Шикая независимо от того, подавит он революцию или сам потерпит поражение. Неудачу Юань Шикая можно было использовать как предлог и убрать его; в случае успеха также нужен был предлог, чтобы прежде всего лишить его военной власти, а затем уж думать о том, как избавиться от него самого. Иными словами, армию никак нельзя было оставлять в руках китайца, а тем более в руках Юань Шикая. За всем крылись расчеты реального захвата власти над армией. Даже если бы эти планы были составлены самим отцом и он сам стал их осуществлять, опираясь только на собственные способности, все равно результат был бы слишком далек от его истинных стремлений. Поэтому им были недовольны не только приспешники Юань Шикая, даже его братья часто вздыхали и качали головой.

Сын Ли Хунчжана Ли Цзинмай перед отъездом по месту назначения на службу в Германию пришел к князю-регенту за инструкциями. Мой дядюшка Цзай Тао, сопровождавший его во дворец, просил Ли Цзинмая похлопотать за него перед князем-регентом относительно новой дворцовой гвардии. Вероятно, сам он не решался пойти и поэтому решил воспользоваться авторитетом Ли Цзинмая. Тот согласился и пошел во дворец. К удивлению Цзай Тао, который ждал на улице, Ли Цзинмай вскоре вернулся. Цзай Тао, решив, что его просьба, вероятно, не выполнена, спросил Ли Цзинмая, в чем дело. Тот с горькой усмешкой сказал: "Князь-регент, приняв меня, произнес всего лишь три фразы: "Когда ты приехал?" Я ответил. "А когда ты едешь?" — спросил он следом. Ответив, я хотел было продолжить, как он перебил меня: "Хорошо, хорошо. Служи хорошенько, иди!" Я о своих-то делах не успел поговорить, не то что о твоих".

Когда моя бабушка страдала от опухоли в груди, которую не могли вылечить врачи китайской народной медицины, отец послушался совета своих братьев и пригласил доктора-француза. Тот решил делать операцию, что вызвало бурный протест всей семьи князя. Пришлось ограничиться растираниями. Доктор зажег спиртовку, чтобы продезинфицировать необходимые инструменты. Отец был до смерти напуган и бросился к переводчику:

— Э… э… Это зачем же? Будут ее жечь?

Пораженный таким невежеством, один из моих дядюшек, стоя за спиной отца, стал подавать переводчику знаки, чтобы тот не вздумал переводить доктору.

Оставив лекарство, доктор ушел. Впоследствии выяснилось, что болезнь у старухи не проходит. Доктор был этому немало удивлен и попросил принести коробочки от использованной мази. Отец сам принес коробочки — они были не тронуты. Дядюшки снова качали головами и вздыхали.

В резиденции князя-регента был некий Чжан Вэньчжи, который больше всего любил судачить об отце. Однажды он рассказал следующую историю. Недалеко от резиденции князя-регента располагался маленький храм с колодцем. Говорили, что там живет какой-то дух. После дела о мосте Иньдинцяо [20] отец, проходя однажды мимо храма, решил помолиться духу и поблагодарить его за сохранение жизни. Не успел он стать на колени, как вдруг из-за жертвенного столика выскочил хорек. Об этом узнала стража и доложила своему начальству. Тут же сановники стали толковать случившееся как примету долголетия, что, мол, даже дух не выдержал его молитвы. Рассказав об этом случае, Чжан Вэньчжи пояснил, что отец сам велел служителям храма разыграть весь этот спектакль.

После смерти Цы Си в резиденции великого князя Чуня все стали называть себя реформаторами. Мой отец не составлял исключения. Он даже боролся против всяких предрассудков и стремился к новым веяниям. Люди говорили: "Старая Будда (Цы Си) не была противницей реформ. Ведь все, что было сделано после "100 дней реформ", и есть то, что хотел сделать император Гуансюй. Великий князь Чунь тоже человек современный. Ведь старая Будда в конце концов разрешила ему стать членом Государственного совета". Говорить о новаторских идеях Цы Си и ее отношениях с иностранцами просто не стоит. Что же касается новшеств отца, то я кое-что о них знаю. Он не отвергал того, что остальные почтенные сановники считали странным и загадочным. При Цинской династии резиденция великого князя Чуня была первой, в которой появился автомобиль и были установлены телефоны. Косы там были срезаны раньше, чем у остальных, и первый, кто надел европейскую одежду, был все тот же великий князь Чунь. Но насколько отец разбирался в заморских вещах, можно судить хотя бы по тому, как он надевал европейскую одежду. Однажды, походив уже несколько дней в европейском костюме, он удрученно спросил моего брата: "Почему у тебя рубашка как рубашка, а моя вечно длиннее пиджака на целый кусок?" Брат, посмотрев, увидел, что рубашка у отца была выпущена поверх брюк, и так отец ходил уже несколько дней.

Однажды, например, он выгнал шаманку, лечившую мою бабушку; в другой раз пинком отбросил в канаву ежа, к которому боялись прикоснуться суеверные слуги; правда, после этого сам он стал бледен как полотно. Он был против молитв и поклонений божествам, но на Новый год всегда сам жег ароматные свечи, приносил жертвы и относился к совершению этих обрядов очень серьезно. Его день рождения приходился на пятый день первого месяца по лунному календарю, который назывался "по у". Он не разрешал людям произносить эти два слова, а в календаре на этой странице наклеил красную полоску, на которой написал иероглиф "шоу" — долголетие, причем все вертикальные черточки иероглифа вывел очень длинными. Когда мой брат спросил, что это должно означать, он ответил: "Это ведь и есть долголетие!"

Чтобы понять обстановку, в которой отец регентствовал, я прочел его дневник. Ничего особенного я в нем не нашел, кроме двух типов любопытных записей. Первый тип записей относится к распорядку дворцовой жизни. Например, в начале лета, писал он, полагалось "носить короткую стрижку", а осенью — "прическу на пробор"; кроме этого, он подробно описывал, какую он носил одежду и какие кушал блюда. Второй тип записей — подробные записи астрономических наблюдений и вырезки из газет на эту тему. Встречались иногда и тщательно перерисованные чертежи. Судя по этим записям, жизнь отца, с одной стороны, была очень бедной по содержанию, с другой стороны, он питал горячую любовь к астрономии. Родись он сегодня, кто знает, может, из него получился бы астроном. К сожалению, он родился в таком обществе и в такой семье, где с девяти лет ему пришлось уже стать великим князем императорского рода.

Всего у меня было четыре бабки. Так называемая главная жена князя Чуня, Ехэнала, не была мне родной бабушкой и умерла за десять лет до моего появления на свет. Рассказывают, что эта старушка представляла полную противоположность своей старшей сестре — Цы Си. Она строго следовала общепринятой морали и никогда не отступала от нее. После смерти императора Тунчжи Цы Си по-прежнему смотрела театральные представления и веселилась; она же — нет. Присутствуя однажды во дворце на театральном представлении, она сидела перед сценой с закрытыми глазами. На недоуменный вопрос Цы Си Ехэнала, не открывая глаз, ответила: "Сейчас государственный траур, я не могу смотреть представление!" У нее было очень много табу — запретных слов; поэтому домочадцам в ее присутствии приходилось вести себя весьма осторожно и избегать в разговоре, например, таких слов, как "конец" и "смерть". Всю жизнь она рьяно поклонялась Будде, жгла благовония, выпускала на волю животных, а летом не гуляла по саду, потому что боялась, как она говорила, раздавить муравьев. Она была очень "гуманна" к муравьям, но когда била слуг, не знала никакой пощады. Говорили, что неизлечимый нервный тик на лице одного из старых евнухов княжеской резиденции был следствием ее побоев.

Ехэнала родила пятерых детей. Первая дочь дожила до шести лет, а первый сын — до неполных двух. Они умерли друг за другом в течение двадцати дней зимой пятого года правления императора Тунчжи. Вторым ее сыном был император Гуансюй, которого взяли от нее в четырехлетнем возрасте. Когда Гуансюй уже был во дворце, она родила третьего сына, прожившего всего полтора дня. Четвертого сына, Цзай Гуана, она лелеяла и берегла: то боялась, что он простудится, то — что переест. В богатых домах вина и мяса обычно бывало так много, что оно начинало даже портиться, и дети в таких семьях постоянно болели от несварения желудка. Система "однодневного поста", применявшаяся в семье Цзя, о которой рассказывается в романе "Сон в красном тереме", была для того времени типичной системой воспитания. Моя бабка следовала этой системе и всегда недокармливала своего ребенка. Даже одну маленькую креветку она делила на три части. И в результате ее четырехлетний сын умер от дистрофии. Старый евнух по имени Ню Сян из резиденции князя говорил: "Если бы ваша бабка не "любила" своих детей настолько, что они умерли, разве стал бы Цзай Фэн, мой отец, наследником деда?"