— На все воля богов, — заметил Еврит со свойственным спартиатам фатализмом.

— Воля богов… — задумчиво повторил Эмпедокл. Его губы тронула легкая усмешка. — Я расскажу вам одну историю, в которую необязательно верить. Когда-то, много-много лет назад, с того времени, думаю, сменилось не менее трехсот поколений на земле объявились люди, многим отличавшиеся от живущих сейчас. То, что умели делать они, недоступно нам, их разум проник в самые сокровенные тайны. Было еще одно обстоятельство, делавшее их непохожими на нас. Там, откуда они пришли, время текло иначе. Это трудно объяснить и еще труднее понять. Срок их жизни равнялся тысяче поколений и в этом они уподобились богам. Ведь они оказались по сути бессмертными. Они и вели себя как боги, подкрепляя свою волю знанием, а также оружием, против которого не могла устоять ни одна, даже самая сильная армия. Они создали великую державу, мечтая сделать людей счастливыми. Это и был Золотой век, когда:

Они мечтали создать царство любви, где люди любили бы друг друга. И прекратились бы войны, и раздоры, и исчезла первобытная жестокость. Они мечтали построить царство Счастья. Но, возомнив себя мудрыми богами, пришедшими облагодетельствовать дикого человека, они не познали самого главного — человеческой сути. Они не смогли проникнуть, да и не хотели, в душу человека — злобную, жестокую, переполненную страстями и желаниями. Они полагали, что человек — комок глины, из которого можно вылепить все, что заблагорассудится, но тот имел вполне оформленное естество, переделать которое оказалось нелегким, а скорее — даже невозможным делом. Люди восстали против этих богов и уничтожили созданное ими царство Разума, которое так и не стало царством Любви и Счастья.

Стихия дикого бунта столкнулась с гармонией, созданной богами, породив невиданный катаклизм, который поставил человечество на грань гибели. Подобных катастроф не случалось ни прежде, ни в последующем. Погибли мириады людей, а уцелевшие вернулись к дикости и пребывали в этом состоянии множество лет, пока уцелевшие во время хаоса боги вновь не вернулись на землю. На этот раз их было всего шестеро, все прочие погибли…

— Учитель! — воскликнул Павсаний. — Неужели и боги смертны?

— Все рано или поздно приходит к концу. Бесконечна лишь Вечность, которая есть не что иное, как непрерывно борющиеся между собой Хаос и Космос. Боги собрались на совет, но в этот раз не было в их рядах единства, как прежде. Каждый видел новый мир по своему. И тогда они порешили разделить земные пределы. Один, самый могущественный, взял себе бесконечные степи. Другому, такому же властолюбивому, достались земли у моря. Третьему — равнины севера. Прочие не пожелали властвовать над людьми, считая, что человек должен сам определить путь, по которому пойдет.

Принимая вновь под свою власть землю и море, боги поклялись придерживаться определенных правил, преступать которые они были не вправе. Главным из них было обязательство не строить всеземного царства, где один народ будет походить на другой, все будут говорить на моноязыке и поклоняться общему богу. Именно так было в Золотом веке и это привело к страшной катастрофе. Люди отныне должны были жить сами по себе, а боги — лишь вправе указывать им наиболее краткий путь к Счастью.

Заключенное соглашение было скреплено взаимными клятвами. Те, что решили быть богами, создали себе помощников, использовав для этого энергию космоса, и принялись строить свои миры. По сути это была игра, в которой участвовали целые народы; участвовали нередко против своей воли. Долгое время правила этой игры соблюдались. Боги-демиурги — так стали называть тех, кто строил свой мир — вмешивались в дела людей ровно настолько, чтобы не сбить их с предназначенного Судьбой пути. Те же, кто добровольно отказались от власти над миром, занимались тем, что было им по душе. Один стал отшельником, второй воевал, третий путешествовал. Но пришел день и демиурги, охваченные жаждой власти, пожелали установить полное господство над человеческим миром, объединив разноязыкие народы и подчинив их своей злобной воле. Эта воля зародилась в недрах Востока и черной чумой начала расползаться по миру. Возникли огромные воинственные империи, запылали пожары, пролились реки крови. И все это вновь, как и много столетий назад, делалось во имя великой целы — сделать человека счастливым. Те, кто отказались от власти над миром, хорошо помнили к чему все это тогда привело. Они объединили силы и стали бороться с захватившими власть демиургами. События, участниками которых мы являемся, есть часть этой борьбы.

Философ замолчал, ожидая реакции своих слушателей. Ученик безмолвствовал, а спартиат задумчиво выдавил:

— Вот бы нам такое оружие, какое имели боги Золотого века. — Это было единственное, что запало в душу воину. Эмпедокл посмотрел на него и захохотал. До слез. Затем внезапно посерьезнел. В этот миг тоненько тренькнул невидимый звоночек — дз-зинь! Еврит посмотрел на Павсания, тот в свою очередь на философа. Эмпедокл остался невозмутим, словно ничего не расслышал. Рассеянно катая по столу финиковую косточку, он произнес, обращаясь к Евриту:

— Насколько я понимаю, ты доверенное лицо Леонида. — Заметив удивленное выражение, появившееся на лице спартиата, философ добавил:

— Хотя, похоже ты не догадывался об этом. Павсаний мой ученик и я ему также полностью доверяю. Поэтому я раскрою вам одну тайну. Силы, желающие подчинить мир своей воле, пытаются уничтожить нас, то есть меня и царя Леонида.

— Вы те самые боги, которые пожелали стать людьми? — сдавленным голосом спросил Павсаний.

— Нет. Но мы на их стороне. И мы обладаем силой. Чтобы избавиться от нас, наши враги готовы пойти на все. Они презрели правила игры и пускают в ход и магию, и отравленный кинжал. Так совсем недавно враги пытались убить царя Леонида.

— Это был Перпикт. Он был безумен, — поспешно вставил Еврит, вступаясь за честь спартиатов. Вновь тренькнул звоночек.

— Может быть и безумен. Но его безумством двигала злая воля, да и речь совсем не об этом. Не так давно царь должен был быть на Крите, где его ждали друзья. Однако на побережье Пелопоннеса он попал в засаду. Будь на месте Леонида кто-нибудь другой и можно б было заказывать поминальный пир.

— Царь Леонид великий воин! — с гордостью подтвердил Еврит.

Эмпедокл зевнул.

— Я говорю все это потому, что к нам идут незваные гости. Они перелезли через стену и прошли сквозь лес. Думаю, они уже вошли в дом.

— Клянусь Зевсом… — Спартиат начал медленно подниматься со своего места. — Так почему ж мы спокойно сидим?!

— Дело в том, дорогой юноша, что у каждой игры есть свои правила, которые следует исполнять, и лишь в этом случае она доставляет удовольствие. — Звонок тренькнул в третий раз. Философ поспешно пробормотал, вскакивая:

— Тогда было рано, а теперь в самый раз!

Они едва успели сорвать со стены мечи: Эмпедокл чудо-клинок, привлекший внимание спартиата, Павсаний — махайру, а Еврит сразу два — ксифос и акинак, как дверь с треском распахнулась и в комнату ворвались вооруженные люди. Каждый из них сжимал в руке короткий меч, некоторые прихватили с собой беотийские, наиболее подходящие для подобной схватки, щиты, кое-кто на всякий случай, скорей по привычке, надели легкие шлемы, но не один не облачился в панцирь. Это свидетельствовало о том, что незваные гости рассчитывали на внезапность нападения. Возглавлял врагов человек с восточными чертами лица. У него был характерный горбатый нос, черная колечками бородка, через левую щеку тянулся рваный шрам.

— Пун мой! — закричал философ и стремительно атаковал слегка оторопевших от подобного приема гостей. Еврит с изумлением проследил за тем, как мудрец дважды махнул своим чудо-мечом и на пол рухнули два обезглавленных трупа. Однако оставаться зрителем спартиату пришлось недолго. Враги опомнились и перешли в наступление. Пятеро насели на Эмпедокла — впрочем, через мгновение их осталось четверо, — еще шестеро напали на Еврита и Павсания. Спартиат взял на себя пятерых врагов, так что на долю ученика пришелся лишь один, но и этого для него оказалось слишком много. Судя по всему, акрагантянин куда лучше работал поварешкой, нежели мечом.