— Надеюсь, он помучается.

Страж мучился совсем немного. Пасифая отворила дверь.

— Выходите. — Она потрепала по щеке Икара, прячущего за спиной крылья. — Какой симпатичный мальчик!

— Отстань от него! — велел Дедал. — Вот, держи то, что я обещал. Прикрепи этот механизм к чреслам мужа и испытаешь божественное наслаждение.

— Посмотрим!

Царица схватила поданный ей предмет и убежала.

— Что ты ей дал? — спросил Икар.

— Я изобрел это в одну из бессонных ночей. Двойная спираль, соединенная прочнейшей пружиной и замком из сплава, который не возьмет даже стальная пила. Отныне Минос не сможет любить ни одну женщину. Как только он возжелает ее, спираль причинит ему боль. — Дедал рассмеялся. — Это моя маленькая месть. А теперь поспешим, иначе эта сука приведет воинов. Я ее хорошо знаю. Одевай крылья. Или ты сможешь обойтись без них?

Икар покачал головой.

— Еще нет. Я пока не готов преодолеть страх перед Космосом.

Юноша одел оба крыла и скрепил их на груди кожаным ремешком. Дедал завязал точно такой же ремешок у него на спине. Завязал, потом помедлил и чуть ослабил. Перед глазами возник Талос, отчаянно машущий руками. А, будь что будет, пусть все решит Мойры!

— Помоги мне, сынок.

Убедившись, что крылья надежно закреплены, Дедал добавил:

— Только не подлетай слишком близко к солнцу, иначе его лучи могут растопить воск, которым склеены крылья.

— Какое солнце, отец? — удивился Икар, пробуя крылья. — Ведь сейчас ночь.

— Наш путь будет долог и наступит день.

Дедал первый взмахнул руками и поднялся в звездное небо. Икар устремился вслед за ним. Далеко внизу замелькали смутные очертания дворца, скалистых мысов, и все поглотило грозно рокочущее море. Мощно работая руками, Икар парил над отцом. Сверху доносился веселый голос юноши, радующемуся неизведанному прежде счастью полета.

— Я лечу! Лечу!

— Не поднимайся слишком высоко! — крикнул Дедал. — Ты растопишь воск!

Икар захохотал. И вдруг смех оборвался. И полетел в грохочущее море. Дедал отчетливо увидел, как отчаянно машущий руками Талос падает на камни.

«Вот так! — подумал он. — Никому не суждено подняться к солнцу! Никому!»

Он продолжил полет и вздрогнул, когда рядом вдруг послышался ликующий голос.

— Отец! Я потерял крылья, но Космос держит меня. Он не дает рухнуть мне в море! — Юноша захлебывался от восторга. — Я разгадал тайну полета. Я подарю ее людям. Я научу их парить в небе!

— Как же, сынок? — крикнул Дедал, подлетая поближе к парящему под ним юноше.

— Сердце, отец! Нужно иметь доброе, бесстрашное серд…!

Долото, заткнутое доселе за поясом, вонзилось в затылок Икара. Потеряв равновесие, Мастер едва не последовал вслед за рухнувшим в море сыном, но у самой кромки воды сумел выровнять полет.

Мгновение спустя, он ровно махал крыльями над бушующим морем.

Встало солнце.

Губы Мастера шептали:

— Я назову это море Икарийским. В память о твоей мечте о свободном полете. Несбыточной мечте. Я спрячу свои крылья и лишь легенда поведает людям о Мастере, покорившем небо. Легенда. Легенда…

Ветер разносил его шепот во все стороны, рождая легенду.

Солнце уже было в зените, когда Дедал приземлился на острове, именуемом ныне Сицилией. Он снял истрепавшиеся в полете крылья и бросил их в море. А потом захохотал, представив, как Минос страдает от его коварного подарка и долго не мог разогнуться от смеха.

И в его воображении уже не представал Талос, летящий головой на камни. Лишь тихо звучали слова:

— Ну как, придумал?

— Да, отец.

— Как же, сынок?

— Серд…!

А ветер разносил по земле легенду.

Мыс Малея, что на южной оконечности Пелопоннеса, сплошь изрыт солеными штормами. Царь Леонид стоял на краю высокой скалы, у подножия которой глухо ворчало море. Задиристый ветер звонко свистел в уши и играл складками пурпурного трибона[141]. Вот он поднатужился, разметал тучи, и появилась луна. Ее белый щербатый лик осветил поверхность моря, заставив маслянисто блестеть лениво перекатывающиеся волны. Лакедемонянин пристально, до боли в глазах всматривался в ночную даль. Где-то там должны были появиться два крохотных светлячка — сигнальные огни триеры, плывущей с Крита. Он сядет на нее, а к утру будет на острове, где ждут друзья, от чьей помощи во многом зависит, быть или не быть Элладе. Свободной Элладе.

Не от хорошей жизни он пробирался на остров ночью, по-воровски. Меры, предпринимаемые царем для защиты отчизны, не устраивали многих. Очень многих, в том числе и силы, бороться с которыми было фактически невозможно. Эти силы желали властвовать над миром, а царь из рода Агиадов препятствовал их планам.

Враги знали, что он великий воин и что его очень трудно убить, но все же они пытались это сделать. Дважды за последнее время Леонид чудом уходил от мечей наемных убийц. В первый раз это были илоты — числом десять, отлично вооруженные. Весьма странно, когда илот размахивает мечом лидийской выделки, которых от роду не видывали в Спарте. И еще, им неплохо заплатили. У каждого из убитых царь обнаружил вместительный мешочек с серебряными монетами. Дарики, отчеканенные в Сузах. И наверняка им пообещали, что где-нибудь в Ферах или Ласе будет ждать корабль.

Второй случай был еще серьезнее. На него напал один из «ста»[142], которому он верил как себе. Это означало, что гниль предательства проникла и в царское окружение. На свою беду убийца недооценил реакцию царя. Леонид успел увернуться, и меч, просвистев в дюйме от его груди, вонзился в деревянную стену. Второго удара покушавшийся нанести не успел. Царь сломал ему руку.

Понимая, что покушение провалилось, предатель-спартиат раскусил спрятанный во рту шарик с отравой и тут же умер. Спустя несколько мгновений, тело его приняло зеленый оттенок. Леониду прежде приходилось сталкиваться с подобным ядом, и он знал о его потайных эффектах. По приказу царя обезображенный труп немедленно бросили в костер. Чтобы предотвратить нежелательные слухи, спартиатам объявили, что их товарищ погиб, случайно напоровшись на меч.

Поневоле приходилось быть осторожным. Поэтому, собравшись на Крит, Леонид не отплыл на корабле из Герийона, как поступил бы в обычной ситуации. В Критском море пиратствовали финикийские флотилии, и никто не мог поручиться, что предупрежденные о намеченном путешествии царя пираты не поджидают спартанское судно где-нибудь возле Киферы. Леонид решил действовать иначе. Распространив слух, что отправляется в Аргос, он действительно отправился по северной дороге, но вскоре отделился от спутников, велев им следовать дальше, а сам повернул в противоположную сторону — на юг Пелопоннеса. Друзья на Крите были заранее уведомлены о его планах и должны были прислать корабль.

Его-то и дожидался царь этой ночью, пристально вглядываясь в темное море.

Было уже около полуночи, когда за его спиной блеснула зарница. Леонид обернулся. Погода была суха, ветер дул с гор и ничто не предвещало грозы. Зарница блеснула еще, на этот раз ближе. Царю показалось, что в ярком свете мелькнула какая-то масса, направляющаяся в его сторону. Затем послышался собачий лай и топот копыт. Зловещие звуки постепенно приближались.

И вот зарница блеснула совсем рядом. В ослепительной вспышке Леонид успел различить мчащуюся по дороге колесницу, окруженную сворой огромных фантасмагорических собак. Лошадьми управлял громадного роста воин с копьем в руке.

Леонид был почти уверен, что узнал его, хотя они не виделись… Трудно сказать точно, сколько же они не виделись. Прежде он был врагом, да и сейчас вряд ли изменил свое отношение.

Копыта дробно стучали по камням. Обычная лошадь, а тем более четверка, не смогла бы скакать по узкой, шириной не более, чем в шаг, дороге, связывавшей плоскогорье с прибрежными скалами. Но то были особые лошади — вороные с огненными глазами. Блеск, Пламя, Шум и Ужас — их легким копытам не требовалась твердь. Они отталкивались от наполненного мраком воздуха.