Зевс шагал рядом, едва касаясь ступнями волн.

— Ты идешь? — удивленно воскликнула Афо, со смехом выплевывая ненароком плеснувшую в рот соленую влагу.

— Иду, — подтвердил бог и предложил:

— Иди рядом со мной.

Афродита попробовала выбраться на поверхность воды, но та не отпускала ее, держа кожу мириадами цепких пушистых коготков.

— У меня не получается.

Тогда Громовержец нагнулся, обхватил ее под мышками могучими руками и поставил прямо на пенный барашек волны.

— Иди. — И она пошла. Точно по лунной дорожке. Никуда не сворачивая, так как за пределами света поджидала морская бездна. Зевс шел рядом, от него пахло зверем и веяло нечеловеческой мощью. И сладкая истома, подобная той, что случилась, когда они стояли на веранде дворца, вновь охватила Афродиту. И стоило огромных сил сдержаться и не положить руки на его могучие плечи.

Когда они вернулись, над морем уже вставала Эос. Мегарон был пуст. На залитых вином столах валялись перевернутые бокалы и объедки. В одном из кресел храпела пьяная менада[148].

Афродита повернулась к своему кавалеру, коснулась рукой его плеча и неожиданно для самой себя поцеловала вкусно пахнущую кассией[149] бороду чуть ниже рта. До губ она просто не дотянулась.

— Это была чудесная прогулка!

Громовержец не ответил. Его взгляд был устремлен поверх головы Афродиты, бездонные глаза были налиты злобой, яростью и — Афо могла поклясться! — ужасом. Богиня медленно повернула голову.

На спинке роскошного, выточенного из цельного оникса, кресла Зевса были вырезаны шесть букв.

ЗАГРЕЙ — так звали того, чье имя Зевс старался забыть.

И настало время точить мечи.

В кузнях звонко стучали молоты — мастера-периэки ковали оружие. Из пламени горнов выходили короткие, удобно ложащиеся в ладонь мечи, выпуклые бронзовые навершия щитов с оскаленными львами, стоящими на задних лапах, острые хищные наконечники копий, крепкие пластины доспехов, которые защитят тела тех, кто станет на защиту родных очагов. Его подготовка к войне не ограничивалась лишь изготовлением оружия. Приходилось действовать сразу на многих направлениях, заботясь об обучении воинов, строительстве оборонительных сооружений, поддержании боевого духа в союзниках, устрашении тайных неприятелей.

Оборонительными мероприятиями руководил Леотихид, считавший, что врагов следует встретить на пороге родного дома. Под его руководством тысячи периэков и илотов строили защитный вал на Истме, который должен был помешать мидянам ступить на каменистую землю Пелопоннеса.

Строительство укреплений мало интересовало царя Леонида. Камень не в состоянии сравниться с людской доблестью и никакая стена не спасет тех, кто лишился ее. Более важным по мнению Агиада было как следует подготовить войско. И потому царь с утра до вечера пропадал на лугу, где тренировались воины. Здесь он учил неопытных в ратном деле иренов владеть копьем и мечом, показывал, как защититься от удара сагарисы[150] и каким образом следует сбивать с коня всадника-ария, ловко орудующего волосяным арканом. Царь проделывал любой боевой прием с таким мастерством, что молодежь бледнела от восторга, а старики одобрительно качали головой.

Война близилась. Большая война! Это ощущалось во всем. В середине месяца скирофорион[151] первый отряд спартиатов в составе десятитысячного эллинского войска отправился в Фессалию. Возглавлял его полемарх Евенет, сторонник решительных действий. Леонид лично проводил воинов до Истма и с неохотой вернулся в Спарту. Как бы он хотел в этот миг быть на месте Евенета. Однако у царя оставалось немало дел дома и ближайшие дни Леонид посвятил их разрешению.

О готовности воинов можно было более не беспокоиться. Пожалуй еще никогда Спарта не имела такого великолепного войска. Оставлял желать лучшего флот, но Лакедемон всегда был славен гоплитами, а не моряками.

Куда сильнее заботило Леонида настроение эллинских полисов, многие из которых еще не решили, чью сторону принять. Там, где это было возможно, герусия действовала уговорами; если они не помогали, спартанские феоры прибегали к угрозам, не останавливаясь и перед применением силы. В колеблющиеся городки Аркадии были введены эномотии спартиатов и граждане Фигелии, Клейтора и Мегалополя вдруг дружно высказали желание примкнуть к антимидийской коалиции.

Гораздо сложнее было договориться с Аргосом, самым сильным после Спарты пелопоннеским полисом. Потерпев поражение в недавней войне с лакедемонянами, аргосцы опасались, что в случае победы эллинов над мидийским войском, их город попадет в полную зависимость от своего сильного соседа, как это когда-то случилось с Мессенией. Напротив, в случае поражения спартиатов аргосские мужи рассчитывали занять главенствующее положение на полуострове.

Сама по себе поддержка Аргоса была не столь важна. Флот аргосцев был невелик — войско неопытно и плохо обучено. Однако в случае проникновения мидян за Истм позиция Аргоса могла стать решающим фактором. Ведь выступи они в этот момент на стороне варваров, и спартанское войско окажется в очень тяжелом положении. Кроме того, мидяне вполне могли использовать Арголиду в качестве плацдарма для высадки десанта. В этом случае укрепления на Истме становились совершенно бесполезными. Потому Леонид решил лично заняться разрешением этой проблемы.

Все предыдущие переговоры с Аргосом заканчивались безрезультатно. Аргосцы увиливали от прямого ответа и выдвигали заведомо неприемлемые требования. Они лишь утомили спартанских феоров своим многословием. Леонид не стал тратить время на долгие разговоры. Прибыв на заседание городского совета, он извлек из ножек ксифос, продемонстрировал его мгновенно потускневшим аргосцам, а затем с хрустом переломил клинок надвое, присовокупив, что то же будет с Аргосом, если его граждане вздумают принять сторону мидян. После этого царь отбыл, совершенно уверенный в том, что отныне заносчивые аргосцы будут вести себя ниже травы.

Головной болью пелопоннесцев была оборона побережья. Дорийские полисы были в состоянии сообща выставить эскадру в сто триер. Этого было вполне достаточно, чтобы прикрыть наиболее уязвимые места, но Леонид настоял, чтобы пелопоннеские корабли вместе с эскадрами Афин, Мегары и Эгины отправились к побережью Магнесии и искали случая для сражения с варварами. Теперь, если вдруг случится, что морской бой будет несчастлив для эллинов, Пелопоннес оставался без прикрытия с моря, и ничто не могло помешать мидянам высадить свое войско где-нибудь в Мессении. Герусии стало известно, что неподалеку от Пилоса бросила якоря эскадра керкирян — шестьдесят новеньких, отлично снаряженных триер. Керкиряне выжидали, намереваясь примкнуть к эллинам, если вдруг случится так, что те будут одерживать верх, или к мидянам, когда станет очевидно, что победа на их стороне. Так повелел городской совет Керкиры. Однако Леонид имел в своем распоряжении доводы более убедительные, нежели приказы керкирских архонтов. Он посетил наварха эскадры Рестия. Их беседа была недолгой, после чего договаривающиеся стороны расстались весьма довольные друг другом. Леонид вернулся на берег без амфоры, доверху набитой серебром, зато с клятвенным обещанием керкирского адмирала, что его флот не позволит мидянам обогнуть мыс Иойнарон. Это была удачная сделка.

Теперь царь мог со спокойной душой собираться в поход.

Что берет с собой спартиат, идущий на войну? Конечно крепкий меч, закаленный в трех водах и оливковом масле. Копье с древком из кизилового дерева, столь прочным, что его почти невозможно перерубить клинком, и несущим смерть острием. Большой овальный щит из дубовых досок, покрытых слоем бронзы. Металл отразит вражеские меч и копье, дерево перехватит стрелу. Еще — панцирь из бронзовых пластин, покрытый чеканным рисунком. Его спартиат оденет перед боем, а живот и бедра прикроет поясом, к которому крепятся металлические полосы, не мешающие бегу. Ноги защитят поножи, голову — гребнястый шлем с личиной. Спартиат возьмет с собой хитон — алый, как кровь, пожалуй, даже алее крови, потому что она незаметна на плотной ворсистой ткани. Враги увидят кровь, лишь когда она пропитает полу и начнет капать на ноги и изрытую землю. И это будет означать, что спартиат умер. Кроме того, лакедемонянин обязан иметь при себе хеник[152] крупы и хеник муки, пять мин соленого мяса, хус[153] доброго вина, соль и котелок для приготовления пищи. Царь вправе взять вдвое больше, но по традиции берет как остальные. Из личных вещей — лишь гребень и немного оливкового масла для волос. Вот и все.