Нападавшие не были новичками в ратном деле, в этом Еврит смог убедиться сразу, но для них явно было неожиданностью, что у философа оказался подобный гость, машущий мечами с такой легкостью, словно в его руках не по десять мин[119] заостренной бронзы, а невесомые ивовые прутики. Предвидь подобное, они хотя б облачились в доспехи. Ведь незащищенное броней тело столь уязвимо, оно разваливается под ударом меча подобно куску свежего масла… Еврит не особо утруждал себя хитроумными финтами. Вот ксифос рассек воздух, а заодно и горло одного из нападавших и почти в тот же миг акинак выпустил кишки еще одному. Враги отшатнулись, воспользовавшись этим спартиат перешел в контратаку. Он со звоном отбрасывал в сторону клинки противников, краем глаза следя как обстоят дела у его товарищей. У Эмпедокла все было в порядке. Он разрубил пополам очередного врага, причем чудо-меч рассек сначала подставленный под удар щит, а уж потом пошел наискось сквозь плечо, позвоночник и ребра; прочих философ оттеснил к выходу из трапезной. Павсанию приходилось туго. Здоровенный бородатый воин загнал акрагантянина в угол и уже примеривался как бы половчее отсечь его ученую голову.

Получай! Еврит метнул в бородача акинак. Вообще-то спартиатов никогда не учили бросать нож или меч, но все вышло удачно, будто Еврит ежедневно упражнялся подобным приемам. Попав точно промеж лопаток, узкий клинок пронзил тело насквозь. Бородач даже не вскрикнул. Цепляясь непослушными руками за одежду акрагантянина, он медленно сполз на пол. Павсаний посмотрел на свой заляпанный кровью хитон, сдавленно охнул и растянулся рядом с убитым.

Эмпедокл каким-то образом сумел заметить этот бросок.

— Молодец, спартиат!

Чудо-клинок с хрустом вспорол грудную клетку очередному врагу. Через мгновение он лишил руки еще одного. Последний бросился было бежать, но философ аккуратно уколол его острием в незащищенную шлемом шею.

Оставшиеся враги вынуждены были разделиться. Один с криком бросился на Эмпедокла, двое других яростно атаковали Еврита.

— Спартиат, не забудь, пун мой! — вновь заорал философ, рассекая пополам отлично закаленный клинок, подбиравшийся к его животу. Еврит не ответил. Парировав выпад чернобородого, кого Эмпедокл именовал пуном, он перехватил ему руку и ударил врага коленом в живот. Тот охнул и начал оседать. Еврит присел одновременно с ним, и сделал это очень вовремя, потому что меч другого убийцы просвистел прямо над его головой. Обозлившись на свой промах, нападавший ударил еще раз. Еврит увернулся вновь, а вот корчившийся от боли пун не успел. Бронзовое острие попало ему чуть выше глаза и вышло наружу, покрытое кроваво-жирными сгустками умерщвленного мозга. Воспользовавшись замешательством врага, Еврит вонзил свой ксифос в последний раз. Клинок вошел в левый бок и вышел из правого. Роняя изо рта струйки крови, воин рухнул на труп чернобородого.

— Отличный удар! — похвалил также расправившийся со своим последним врагом Эмпедокл. Еврит кивнул и, упершись ногой в труп, не без труда освободил клинок, застрявший в ребрах. В этот миг философ обнаружил, что чернобородый, как и все остальные, мертв.

— Зачем ты убил пуна?! — набросился он на Еврита. — Ведь я велел тебе не трогать его!

— Это не я, а вот он. — Еврит указал острием ксифоса на распростертого на полу воина, изо рта которого набежала порядочная лужица крови. — Он слишком неосторожно махал мечом.

— Болваны! — Эмпедокл брезгливо скривил губы. — Это наемники Ферона. Видишь, какие у них шлемы? — Шлемы у убитых были действительно очень своеобразные — с большими нащечниками и тремя медными завитками на затылке. Еврит впервые видел подобные. — Такие шлемы изготавливают в Этрурии. Ими пользуются воины Великой Эллады[120]. В войске Ферона много наемников из Кротона и Тарента. Видно, тиран не слишком щедр, вот они и решили подзаработать, прикончив меня. Их нанял этот пун, а вот кто платил ему, мы уже, к сожалению, не узнаем…

— А ты оживи его, — как бы между прочим предложил Еврит, вытирая окровавленный меч о одежду одного из убитых.

— Тебе рассказал об этом Павсаний?

— Да.

— Я бы мог попытаться, но к сожалению меч повредил лобные доли мозга. Он будет двигаться, но не сможет говорить.

Спартиат выразительно посмотрел на философа, словно говоря: слова недорого стоят. Эмпедокл перехватил этот взгляд.

— Все жаждут чуда, — пробормотал он. — Ну ладно, смотри.

Склонившись над неподвижным телом мудрец сделал несколько кругообразных движений руками вокруг окровавленной головы. В тот же миг мертвец пошевелился и открыл правый глаз; левый очевидно был поврежден ударом меча. Затем он начал вставать, нащупывая скрюченными пальцами рукоять меча. Еврит попятился. Чудо-клинок Эмпедокла описал дугу и упал на шею того, кто еще недавно был человеком. Струйки крови из перерубленных артерий забрызгали ноги философа. Тело, лишенное головы, кулем осело на пол и застыло, на этот раз навсегда.

— Вот и все. Теперь он уже наверняка ничего не скажет, — философски заметил Эмпедокл. — Впрочем, это уже неважно. Я догадываюсь, чьих рук это дело. Пойдем-ка лучше посмотрим, что там случилось с бедным Павсанием.

— А ты уверен, что там, — Еврит кивнул головой в сторону двери, — больше никого не осталось?

— Уверен. Эти ребята не настолько умны, а кроме того, ни один из них не согласился бы, чтобы его товарищ ожидал развития событий где-нибудь в кустах, в то время как он рискует шкурой в доме. Ну и последнее, самое главное — они не рассчитывали встретить такой прием.

Философ подошел к лежащему замертво Павсанию, легко, словно ребенка, взял его на руки и положил на стол, предварительно сбросив локтем посуду. Серебряные блюда покатились с жалобным звоном, великолепный расписной фиал разлетелся вдребезги. Осмотрев своего ученика, Эмпедокл хмыкнул. Вид у него был озадаченный.

— Да у него ни одной царапины!

Спартиат отвернулся и, не в силах больше сдерживаться, рассмеялся.

— Ты что?

— Он просто лишился чувств при виде крови.

— Тьфу, мальчишка! — Эмпедокл в сердцах сплюнул и тоже засмеялся. — Придется потребовать с него деньги за разбитую посуду.

— Возьми их у мертвецов. Пун расплатился с ними золотом.

— Да? — Философ нагнулся к ближайшему покойнику, нащупал под пропитанной кровью туникой кошель, извлек его и, развязав тесемку, высыпал на стол штук двадцать золотых монет. — Хм, действительно. Но как ты догадался?

— Не знаю. Просто пришло на ум.

— Просто… — задумчиво протянул философ. — Просто, мой друг, это не объяснение. В нашем мире нет ничего простого. Возьми эти монеты себе.

— Не нужно. — Еврит сделал протестующий жест ладонью. — Мы привыкли к железу.

— Возьми, — настаивал Эмпедокл. — Купишь себе новую одежду. Твоя вся забрызгана кровью.

Спартиат осмотрел себя. Действительно, вид у него был как у мясника на бойне. Впрочем, Эмпедокл выглядел не лучше, вот только кровь была менее заметна на пурпурной ткани.

— Ну хорошо. — Еврит взял одну монету. Философ усмехнулся.

— Странные вы все-таки люди, спартиаты. Хотя я начинаю понимать, почему Воин полюбил вас.

— Воин?

— Так я называю царя Леонида, — пояснил Эмпедокл.

— А как он зовет тебя?

— Жрец.

Мудрец похлопал ученика по щекам. Однако тот не собирался приходить в себя. Тогда Эмпедокл оставил его на время в покое и взял со стола кратер с вином. Сделав несколько больших глотков, он плотоядно облизал губы и протянул сосуд спартиату. Тот отрицательно покачал головой.

— Я не пью чистое вино.

— Напрасно. Вода разжижает кровь, а вино делает ее более горячей, хотя… — философ не говорил. Поставив кратер на место, он вновь похлопал Павсания по щекам. Тот слегка дернулся, но глаз не открыл. — Похвальное упорство, достойное лучшего применения. Ему надлежало быть столь же упорным во время схватки! — прокомментировал Эмпедокл поведение ученика. Затем он с одобрением взглянул на спартиата. — Ты славно дрался.