— Господи! — взмолился бабий голос в углу. — И спать не дают охальники. Хоть бы ради Великого посту языки-то попридержали. Ругаются тут…
— Пардон, мадам, миль пардон… Божественные ручки ваши целую, страусовым пером шляпы… Но, собственно говоря, вы можете совершенно свободно заткнуть свою плевательницу. Я разрешаю вам… Апухтин… И вдруг, представьте себе, — война. Как, что, кем, чем, о? Ничего не известно. Признали мы за благо… скрепил барон Фредерикс? Позвольте, а мне какое дело — скрепляй! Не разговаривать! Все отставной козы барабанщики — в окопы… На первый и второй — рас-считайсь!.. Выпьем… Как говорят хохлы: выпьэм, шоб дома не журылысь… И ничего остроумного…
Опять заскрипела пробка.
— И кто ее выдумал — революцию? Есть анекдот: спрашивает неженатый женатого — ты как женился, по расчету или по любви? Нет, по глупости… По этому самому соображению и я в партию влип… Чрезвычайно просто. Идет рожа, на роже — английское сукно, у рожи — особняк, в особняке — Мюр и Мерилиз. А я гол и бос, в животе — митинг… Да… Скажете, продался? За сапожки фасонные душу заложил? А вы-то где были тогда, неподкупные? Почему — куска хлеба не дали… лизали? Ничего. Пройдет это. А он, мятежный… Хе… Помню — в юности говорили нам: народ превыше всего, иди на костер во имя его, жертвуй всем… Мы слушали, умилялись: ах, пейзаны… народовольство… сейте разумное, доброе, вечное..'. Сеяли благо, а взошло насилие. И где — спасибо? Ничего не понимаю. Мотаю головой, как баран. Послушай, милый мой, скажи, я обманул кого-то страшно или меня обманули? И почему — кровь? Разве можно, чтобы — кровь? Высшая справедливость, милосердие, и вдруг — стенка. По приговору реввоентрибунала девять оправданы, а шестьдесят два… Кто позволил, кому они нужны — шестьдесят два? Не отвечаешь, хитришь, милый. Ты тоже такой? Ну, одно слово, одно! Почему несли в душу светоч, создавали пророков, а вышло — гадость, шкурничество? Грабь награбленное. Как — грабь? Ведь у Карла Маркса… Дует здесь чертовски. Зачем — компартия, а человека не видно? Понимаешь — человека?
— Стыдно, — сказал кто-то в темноте, стараясь, видимо, изменить голос, — стыдно и страшно… До чего вы нас довели. Почему теперь правду говорит только пьяный, да и то в темноте, чтоб не увидели, боится? Что вы с нами сделали, вы, пьяницы и сифилитики? Когда конец всему этому, Господи?!..
— С подлинным верно. Устами вашими глаголет истина. Не партия, а клозет всероссийский, в самую точку. Гадит всякий, кому не лень. Сто больших утопий и миллион просто воришек. Главное — ничего нет запретного. Вали валом, все для будущего… Ловкая работа — схватил — и в заграничный банк. В банк… Для будущего… И будет мир, как сад цветущий, для окрыленных птиц-людей… Сад… Недавно подходит ко мне красногвардеец, спрашивает: вот вы — политрук, так объясните нам, когда ж рай-то на земле наступит. Я был трезв тогда, ей-богу… Ну и что я скажу? Когда? Отстаньте от меня, пожалуйста! В самом деле — такой дурак! Что я — нарком рая? Жди… Мир во человецех благоволение. Самое смешное — они ждут от начальника нашей дивизии — собственный дом в Харькове… на чужое имя… Тот не ждет от мадам Красиковой пуд бриллиантов. Мадам Луначарскую арестовали в поезде, в корзине — все ценности Гатчинского дворца… Троцкий… Рай — володимерское, богомазы… Аля вотр…[45]
Фотографии И.Е.Репина с дарственной надписью Ивану Савину: «Необыкновенно красивому Ивану Ивановичу Савину. Пенаты.
На добрую намять. Илья Репин».
27 января 1927 г.
Обложка книги И.Савина «Ладонка» работы Л. Ковалевской — Рык. (Белград, 1926 г.)
Обложка второго издания книги Ивана Савина «Ладонка»
(Нью — Йорк, 1958 г.).
Дарственная надпись Ивана Савина на шмуцтитуле книги «Ладонка»
(Белград, 1926 г.).
Заявление Ивана Савина на соискание степени кандидата для получения стипендии для продолжения образования в высших учебных заведений в Бельгии.
Прошение Ивана Савина в Комитет по оказанию высшего образования русскому юношеству за границей.
Письмо Ивана Савина в Комитет по обеспечению образования русскому юношеству 30 июля 1923 г.
Прошение Ивана Савина о получении высшего образования в Бельгии.
3 июня 1923 г.
Иван Савин. Гельсингфорс, 1920-е гг.
Иван Савин, И.Е. Репин и Л.В. Савина-Соловьева, супруга И.Савина. Пенаты, 1920-е гг.
Генерал, Барон Врангель со своими соратниками. Крым, 1920 г.
Он снова достал бутылку и пил очень долго.
— Я не знаю, как это сказать… ну, словом, душно. Совесть… у меня еще совесть есть. Клянусь самым святым для меня… Вы чужие — но поймите… Бывает так мерзко за самого себя. Вы уйдите, будут другие, а это останется. Я знаю, вы думаете: пьян. Не противоречу. Что у пьяного, то есть у трезвого на уме. Вы думаете — гнойный нарыв на теле народа. Это мы… Добавлю — и вонючий… Совершенно ясно — лопнет он, нарыв. Потечет гной. Что тогда? Будет дет, и погибнет священная Троя… У меня была жена, такая славная. Развелся я с ней — модно. Говорила часто: ты безвольный, плохо кончишь. Вы не видели ее? Глаза синие-синие, блоковские. Любила страшно древнерусскую живопись… Не важно… Куда мне теперь? Что? Я ничего не говорю. Иногда такой страх. Ведь не слепой же я — вижу. Обманываем мы вас. И я тоже. Простите меня, я не нарочно, ц нечаянно. Я верил — будет счастье. И вот — разбитое корыто. Даже корыта нет. Горечь какая. Как быть? Скомандовать самому себе — кругом? Идти к Александринке, к Островскому, в чей-то тихий дом, в жуткую правду? Хорошо, я пойду. Мне здесь уже нечего делать. Пойду, буду ждать, как вы… Лучших дней… Но — клеймо… Разве стереть его? Ведь клеймо останется… Побежит за мной… Пальцем…
Он закашлялся и умолк. Мерно дребезжал вагон, в дверную щель дул свежий, весенний ветер. Чиркнула спичка, неярко облила коричневую стену, увешанную мешками и чайниками… Погасла…
— Нализался… — сонно вздохнула баба, — Погибели им, окаянным, нетути… Когда брали парнишку мово, одежда на ем была хоть и латаная, а — ничего, крепкая одежда. А вернулся, с войны-то, — гол как сокол… Только и радости, што — товарищ… Шпукулянты…
