ЛЕРМОНТОВ 1 Тугой сафьян кавказских ноговиц, Сукно рейтуз, гусарских иль драгунских, Серебряные кованые ложки Не по плечам широких эполет, Несытые напруженные губы И усиков подкрученные лунки, – Чем не корнет: буян, бахвал, рубака, Любитель пунша, баккара и баб? Но подними глаза немного выше: Огромный лоб, морщиной рассеченный, И два огромных непроглядных глаза, – Полуночный и траурный отстой Тоски и мысли, нежности и гнева… И Врубель прав был, Демона повергнув Среди павлиньих опаленных радуг И гранных ледников и наделя Безумца — лермонтовскими глазами!.. Всегда двойной: повеса и мудрец, Всегда двойной: в борьбе стиха и прозы, Всегда двойной: над прозою казармы Взлетая серафической мечтой, Ища покоя в бурях и свободы – Когда звезда с звездою говорила, И требуя, в долине Дагестана С свинцом в груди, немыслимой любви, Он Байроном, но с русскою душою, Он бунтарем, вовек неукротимым, Прошел по николаевской России И, беглый мцыри, пять годов коротких Звал, бился, пел, и тосковал, и жил! 2 (Почти шутка) Старушки нежной внучек, Балованный слегка, Жил Лермонтов, поручик Тенгинского полка. Он жил весьма привольно, Он совершал грехи, К тому ж писал — довольно Хорошие стихи. Но не дружил ни с кем он И не любил вовек: Он пролетал, как Демон, Не глядя на Казбек. Он был дурного нрава И женщин обижал, И феминистка Слава Свой занесла кинжал. Он вынул лучший нумер В аллегри мировой; Он на дуэли умер, За миг — вполне живой. И почему-то всем он Стал дорог с этих пор, И врубелевский Демон Примерз к алмазам гор! «Узнаю тебя, молодость: голод…» Узнаю тебя, молодость: голод; В темной комнате холод и мрак; Ум тревогой тяжелой надколот, – И вплотную под городом враг. Было только не так одиноко, Было только тоскливо не так: Ветер с юга и солнце с востока Залетали ко мне на чердак. Да и было терпенье «во имя», Хоть не помню, во имя чего, Что делил я с друзьями моими, И люблю я друзей оттого… Нет, не молодость. Только похоже, – Но похуже: темней, холодней; И стихи — отражение дрожи, Черной ряби на заводях дней. НОЧЬ Как бритва, буря в улицах, черных сплошь; Звенит промерзлый, зеркалом став, асфальт; Со звезд условных колкий метут снег Черные метлы деревьев голых. Ни зги не видно; пробую тростью путь; Озноб нарзанный по позвонкам бежит; В душе и в мире, всюду легла мгла, Смерзлось пространство, застыло время. А в черном небе радио стелет вопль, Грудным контральто воя невесть о чем, И у больницы, вбив костылем ритм, Два инвалида чечетку пляшут. МГЛА И так — до Полюса! Огромной пустотой, Безглазой впадиной висит недвижно стужа, Как лимфа мутная, как мертвых звезд отстой, Пространство затопя, загладя и завьюжа. И так — до Полюса! Сплошным бельмом легла, Сырая, вязкая, презрительно-слепая, Полна сама собой и торжествуя, Мгла, – Как невесомый спрут, обвив и прилипая! НА СМЕРТЬ ИГОРЯ СЕВЕРЯНИНА Милый Вы мой и добрый! Ведь Вы так измучились… И. Северянин Милый Вы мой и добрый! Мою Вы пригрели молодость Сначала просто любезностью, Там — дружбою и признанием; И ныне, седой и сгорбленный, Сквозь трезвость и сквозь измолотость, Я теплою Вашей памятью С полночным делюсь рыданием. Вы не были, милый, гением, Вы не были провозвестником, Но были Вы просто Игорем, Горячим до самозабвения, Влюбленным в громокипящее, Озонных слов кудесником, – И Вашим дышало воздухом Погибшее мое поколение! Я помню Вас под Гатчиной На Вашей реке форелевой В смешной коричневой курточке С бронзовыми якоречками; Я помню Вас перед рампами, Где бурно поэзы пели Вы, В старомодный сюртук закованы И шампанскими брызжа строчками. И всюду — за рыбной ловлею, В сиянье поэзоконцертовом – Вы были наивно уверены, Что Ваша жена — королевочка, Что друг Ваш будет профессором, Что все на почте конверты — Вам, Что самое в мире грустное – Как в парке плакала девочка. Вы — каплей чистейшей радости, Вы — лентой яснейшей радуги, Играя с Гебою ветреной, Над юностью плыли нашею, – И нет никого от Каспия, И нет никого до Ладоги, Кто, слыша Вас, не принес бы Вам Любовь свою полной чашею… |
