«Умолк вечерний дождь. И горних облак вязь…» Умолк вечерний дождь. И горних облак вязь Пылает в воздухе промытом. Матрос налег на руль. Упруго накренясь, Бриг двинулся, дрожа бушпритом. А буревестники над пепельной волной, Скользя, стеклянным кличут кликом, Но мысли мерные рокочут надо мной О непреклонном и великом. Да, воскресить, друзья, великолепный бред, Сны о Колхиде несравненной, И золотым руном, как знаменем побед, Отяготить корабль надменный! Необозримые потом проплыть моря И, руль направя к землям старым, В родимой гавани повергнуть якоря, Гордясь богатством и загаром!.. И расступается пред водорезом Понт, Музыка ветра мачту клонит, И бронзовым зерном, расплавя горизонт, Закат ссыпается и тонет… Друзья! Созрела жизнь! Уже прошел июль, И нам одна осталась вера: Мы жаждем подвига. Мы нажимаем руль – Как бы гашетку револьвера! «В голубом эфира поле…» Ходит Веспер золотой. Старый дож плывет в гондоле С догарессой молодой. Догаресса молодая, Призадумавшись, глядит, Как звезда любви, играя, Мутны волны золотит. Глянул дож и поникает, Думой сумрачной томим: Ах, опять красой сверкает Тот патриций перед ним, Тот прелестник и повеса… Вдруг донесся дальний крик, И пугливо догаресса Обратила бледный лик. Молвил дож, помедлив мало, Указуя на волну: «То спустили в глубь канала Долг забывшую жену». Догаресса поневоле Прикрывает взор живой. В голубом эфира поле Никнет Веспер золотой. «За окнами — многоэтажный дом…» За окнами — многоэтажный дом, – Но вечером мне видится другое: По этажам огни горят вразброску, И кажется, что домиков гурьба Ступенчато на холм крутой восходит… И снова я в моей Пантикапее… Мой пробковый сейчас надену шлем И в темноту, в темно-соленый ветер, По улицам, по крупной чешуе Булыжников, пойду туда. Там бело; Акации, как Пропилеи, встали И древностью, и медом, и любовью Струятся вниз… А там, на черной глади, На ониксе полуночного моря Хрустальными огнями обведен Настороженный очерк миноноски… ВИТРИНА
За зеркальной литой плитой Весь блистающий эталаж: Медь буссолей и компасов И хрусталь чечевиц и линз. В них ломается луч и взор, В них меняется путь и цель, – И совсем по-иному мир Понимает, кто любит их. Надо мною лопочет дождь. За спиною трамвай брюзжит, А в глаза мне сияет спектр От угасшей давно звезды. Я пошел купить папирос, А настойчивая буссоль Вся играет в морях и льдах Синевою и серебром. Я в старинной книге прочел Про китайский хрустальный шар, Столь прозрачный и шаровой, Что увидеть его нельзя, Что его точили сто лет, Шлифовали сто лет его, – И китайцы гордятся тем, Что не нужен он никому… Я такой бы похитил шар, Я на звезды в него б глядел, И поверил бы я, что мир Изменяется сам собой. ПЕЙЗАЖ Какая скудная и косная земля! Как он неповоротлив — камень! А в море лунная толчется толчея – Чешуйчатый и легкий пламень. Он надвигается на черный Карадаг, Играючи, стыдясь и тая. О несказанная краса и нежность влаг, Олеография святая!.. Луна ушла за мыс, и резкая гора Вдруг стала выше, в звезды прянув, – И разверзается уже за ней игра Голубодышащих вулканов. «Вся тонкая и заостренная…» Вся тонкая и заостренная, Мерцая персиковым телом, Волной и солнцем озаренная, Ты станешь там, на камне белом. Тебя, воздушную и узкую, Увижу я — весь мир мне застишь, Когда плеснут тоской нерусскою Глаза, распахнутые настежь, Когда подкатят волны жадные, Сперва одна, потом другая, И брызнут, — радугой прохладною На золотой лобок сбегая. «Теплая плоть расцветает…» Теплая плоть расцветает Темною влажною розой, Прячется нежная роза Под магнетический мех; Если коснешься рукою Этого лисьего шелка, – Кажется, будто меж пальцев Колкая искра сверкнет. И нагибаешься к меху, И в лепестках увлажненных Судорожными губами Ищешь таинственный мед. Вздрогнет раскрытая роза, И — ненасытное жало – В пахнущую сердцевину Вдруг проникает язык. |
