Голос слева. Господин председатель, мы слушали господина Беррье; правое крыло должно выслушать господина Виктора Гюго. Заставьте большинство молчать.

Г-н Саватье-Ларош. Надо уважать великих ораторов. (Возгласы слева: «Правильно!»)

Г-н де ла Москова. Господин председатель должен был бы заставить уважать правительство республики в лице ее президента.

Г-н Лепик. Это — глумление над республикой.

Г-н де ла Москова. Эти господа кричат: «Да здравствует республика!» и оскорбляют президента.

Г-н Эрнест де Жирарден. Наполеон Бонапарт получил шесть миллионов голосов; вы оскорбляете избранника народа! (Сильнейшее волнение на скамьях министров. Председатель безуспешно старается быть услышанным в общем шуме.)

Г-н де ла Москова. А на скамьях министров не раздается ни одного слова возмущения в ответ на такие высказывания.

Г-н Барош, министр иностранных дел. Полемизируйте, но не наносите оскорблений.

Председатель. Вы имеете право оспаривать законность отмены статьи сорок пятой, но не имеете права наносить оскорбления. (Аплодисменты крайней левой удваиваются и заглушают голос председателя.)

Г-н Барош. Вы полемизируете с несуществующими проектами и наносите оскорбления! (Аплодисменты крайней левой не утихают.)

Один из депутатов крайней левой. Защищать республику следовало вчера, когда на нее нападали.

Председатель. Оппозиция, как видно, стремится аплодисментами заглушить замечания, сделанные мною и господином министром. Я сказал, что господин Виктор Гюго имеет полное право оспаривать уместность требования о пересмотре статьи сорок пятой с точки зрения законности, но не имеет права высказываться в оскорбительной форме по поводу конкретного кандидата, о котором нет речи.

Голос со скамьи крайней левой. Нет, о нем-то речь и идет.

Г-н Шаррас. Вы сами видели его лицом к лицу в Дижоне.

Председатель. Здесь я призываю вас к порядку потому, что я председатель. В Дижоне я соблюдал приличия и молчал.

Г-н Шаррас. Их не соблюдали в отношении вас.

Виктор Гюго. Я отвечу господину министру и господину председателю, обвиняющим меня в том, что я оскорбляю президента республики. Имея по конституции право обвинить президента республики, я воспользуюсь им тогда, когда сочту это уместным, и не буду терять время на то, чтобы наносить оскорбления. Но сказать, что президент — не великий человек, еще не значит оскорбить его. (Резкие протесты на нескольких скамьях правого крыла.)

Г-н Бриффо. Ваши оскорбления не смогут задеть президента.

Г-н де Коленкур. Есть оскорбления, которые не могут его коснуться, запомните это хорошенько!

Председатель. Если вы будете продолжать в том же духе после моего предупреждения, я призову вас к порядку.

Виктор Гюго. Вот что я хочу сказать, и господин председатель не сможет помешать мне довести до конца мои объяснения. (Сильное волнение в зале.)

Мы требуем от господина президента, ответственного за судьбы республики, мы ждем от него, мы имеем безусловное право ждать от него — не того, чтобы он осуществлял свою власть как великий человек, а того, чтобы он ушел от власти как человек порядочный. (Возгласы слева: «Превосходно! Превосходно!»)

Г-н Клари. А покамест не клевещите на него.

Виктор Гюго. Ему наносят оскорбления его собственные друзья, те, которые намекают, что во второе воскресенье мая он не уйдет от власти честно и безоговорочно, как он обязан поступить, если только он не мятежник.

Голос слева. И не клятвопреступник!

Г-н Вьейяр. Это все клевета, господин Виктор Гюго и сам это знает.

Виктор Гюго. Господа депутаты большинства, вы ликвидировали свободу печати; теперь вы хотите ликвидировать свободу трибуны? (Движение в зале.) Я не прошу вас о милости. Я прошу лишь об откровенности. Солдат, которому не дают выполнять его долг, ломает свою шпагу; если свобода трибуны умерла, скажите мне об этом прямо, и я разорву свой мандат. В тот день, когда трибуна перестанет быть свободной, я ее покину и больше на нее не взойду. (Голос справа: «Вот горе-то!») Трибуна, лишенная свободы, приемлема только для оратора, лишенного чувства собственного достоинства. (Сильнейшее волнение в зале.)

Итак, посмотрим, уважается ли свобода трибуны. Я продолжаю.

Нет! После Наполеона Великого я не хочу Наполеона Малого! Довольно! Надо с уважением относиться к величию! Хватит пародий! Чтобы иметь право водрузить орлов на знамени, надо, чтобы орел водворился в Тюильри! Где же он, этот орел? (Продолжительные аплодисменты.)

Г-н Леон Фоше. Оратор оскорбляет президента республики! (Возгласы справа: «Да! Да!»)

Председатель. Вы оскорбляете президента республики. (Возгласы справа: «Да! Да!» Г-н Аббатуччи энергично жестикулирует.)

Виктор Гюго. Я продолжаю.

Господа, я, так же как и все, так же как и вы, сидящие здесь, держал в руках эти газеты, эти брошюры, эти памфлеты проимперского, или, как теперь говорят, цезаристского, направления. У меня возникла мысль, которой я не могу не поделиться с Собранием. (Волнение в зале. Оратор продолжает.) Да, я не могу утаить ее от этого Собрания. Что сказал бы этот боец, этот великий боец за Францию, чьи останки покоятся в Доме Инвалидов, чья тень служит кое-кому прикрытием и чье имя вспоминают столь часто и в столь странной связи? Что сказал бы этот Наполеон, который дал столько изумительных сражений и, в частности, отправившись за восемьсот лье от Парижа, вызвал старомосковское варварство на великий поединок 1812 года? Что сказал бы этот великий человек, который испытывал ужас при мысли, что Европа может быть отдана на постой казакам, и, несмотря на свою властную натуру, предпочитал такой Европе Европу республиканскую? Что сказал бы он, если бы мог из глубины своей могилы увидеть, что панегиристами, апологетами, теоретиками и реставраторами его империи, его воинственной и овеянной славой империи являются… кто же? Те, кто в нашу блистательную и свободную эпоху смотрит на север с глубокой тоской, которая была бы смешна, если б не была столь отвратительна; люди, которые всякий раз, как заслышат, что в наших устах прозвучало одно из таких слов, как демократия, свобода, гуманность, прогресс, в страхе ложатся на землю лицом вниз, прикладывают к ней ухо и прислушиваются, не приближаются ли, наконец, русские пушки! (Продолжительные аплодисменты слева. Неистовые крики справа. Все правое крыло поднимается со своих мест и заглушает криками последние слова оратора. Возгласы: «К порядку! К порядку! К порядку!» Многие министры, поднявшись со своих мест, резко протестуют против сказанного оратором. Шум усиливается. Раздаются бранные выкрики по адресу оратора. Г-н Бино, генерал Гурго и многие другие депутаты, сидящие на первых скамьях правого крыла, возбуждены больше других.)

Г-н Барош, министр иностранных дел. Вам хорошо известно, что это неправда! От имени Франции мы протестуем!

Г-н де Рансе. Мы требуем призвать оратора к порядку!

Г-н де Крузейль, министр народного просвещения. Укажите, к кому персонально относятся ваши слова! Кого вы имеете в виду? Назовите! Назовите!

Председатель. Я призываю вас к порядку, господин Виктор Гюго, потому что, несмотря на мои предупреждения, вы не перестаете наносить оскорбления.

Несколько голосов справа. Наемный клеветник!

Г-н Шапо. Пусть оратор скажет нам, к кому он обращается.

Г-н де Стапланд. Назовите тех, кого вы обвиняете, если у вас хватит мужества! (Неистовый шум.)

Различные голоса справа. Вы подлый клеветник. Это низость и наглость. (Возгласы: «К порядку! К порядку!»)

Председатель. Своими криками вы заглушили призыв к порядку, с которым я только что обратился.