Война Одного против Всех длилась пять лет. Вам недоставало людей, вы призвали себе на помощь природу. Вам содействовал ужасный климат, вашим союзником было солнце. Вашими защитниками были непреодолимые озера, потоки, кишащие кайманами, болота, насыщенные лихорадкой, ядовитые растения — vomito prieto жарких стран, солончаки, обширные пески без воды и без травы, где лошади падают от жажды и голода, огромное дикое плоскогорье Анагун, охраняемое, подобно Кастилии, своей наготой, равнины с пропастями, постоянно сотрясаемые извержениями вулканов от Колима до Невадо-де-Толука; вы призвали на помощь естественные препятствия, крутизну Кордильер, высокие базальтовые скалы, огромные порфировые утесы. С помощью гор вы вели войну гигантов.

И в один прекрасный день, после пяти лет дыма, пыли и ослепления, облако рассеялось, и люди увидели, что обе империи повержены на землю, нет более монархии, нет армии, от громадины-узурпации остались одни лишь развалины, и на этой куче обломков стоит человек, Хуарес, и рядом с этим человеком — свобода.

Это совершили вы, Хуарес; ваш подвиг велик. Но вам предстоит совершить еще более великие дела.

Послушайте же, гражданин президент Мексиканской республики!

Вы повергли монархии к ногам демократии. Вы показали им ее мощь, теперь покажите им ее красоту. После громового удара покажите им зарю. Цезаризму, сеющему смерть, противопоставьте республику, дарующую жизнь. Монархиям, узурпирующим власть и истребляющим людей, противопоставьте властвующий и сдерживающий себя народ. Варварству противопоставьте цивилизацию. Деспотизму противопоставьте принципы. На глазах у народов унизьте королей своим блеском. Доконайте их состраданием!

Принципы утверждаются прежде всего милосердием к нашим врагам. Величие принципов проявляется в неведении. Для принципов люди не имеют имен; нет людей, есть Человек. Принципы признают лишь себя. В своей святой глупости они знают только одно: человеческая жизнь неприкосновенна.

О, благоговейное беспристрастие истины! Право, действующее без разбора, озабоченное только тем, чтобы быть правом, — как это прекрасно!

Именно по отношению к тем, кто на законном основании заслуживает смерти, и следует отказаться от подобного насилия. Лучше всего опрокинуть эшафот на глазах у виновного.

Пусть нарушивший принцип найдет поддержку у принципа. Пусть он испытает и это счастье и этот стыд. Пусть тот, кто преследовал право, найдет убежище в праве. Срывая с него ложную неприкосновенность, неприкосновенность королевскую, вы обнажаете истинную, человеческую неприкосновенность. Пусть он будет потрясен, обнаружив, что священное в нем — это как раз то, что не относится к его императорскому достоинству. Пусть этот государь, не знавший, что он человек, узнает, что в нем есть нечто ничтожное — государь, и нечто величественное — человек.

Никогда еще не представлялось более блестящей возможности. Осмелятся ли казнить Березовского, если Максимилиан останется цел и невредим? Первый хотел убить одного монарха, второй хотел убить целую нацию.

Хуарес, дайте возможность цивилизации сделать этот гигантский шаг. Хуарес, уничтожьте смертную казнь на всей земле.

Пусть весь мир узрит это чудесное явление: республика держит в руках своего убийцу, императора; в момент, когда она готова его раздавить, она обнаруживает, что он — человек; тогда она отпускает его и говорит: «Ты, как и другие люди, сын народа. Ступай же!»

Это будет, Хуарес, ваша вторая победа. Первая — сломить узурпацию — великолепна; вторая — пощадить узурпатора — будет величественной.

Да, покажите этим королям, чьи тюрьмы переполнены, чьи эшафоты тонут в крови, этим королям виселиц, ссылок, каторги, Сибири, угнетающим Польшу, Ирландию, Гавану, Крит, этим государям, которым повинуются судья, этим палачам, которым повинуется смерть, этим императорам, с такой легкостью отрубающим голову человеку, — покажите им, как щадят голову императора.

Раскройте над всеми монархическими кодексами, с которых стекают капли крови, свод светозарных законов, и пусть все увидят на середине самой священной страницы этой высочайшей книги перст республики, указующий на слова божественного приказа: «He убий!»

В этих двух словах заключен долг. Вы исполните этот долг.

Узурпатор будет спасен, а освободителя, увы, спасти не удалось! Восемь лет тому назад, 2 декабря 1859 года, я выступил в защиту демократии и попросил Соединенные Штаты сохранить жизнь Джону Брауну. Я этого не добился. Сегодня я прошу Мексику сохранить жизнь Максимилиану. Добьюсь ли я этого?

Да. И, может быть, в этот час это уже сделано.

Максимилиан будет обязан жизнью Хуаресу.

«А наказание?» — спросят меня.

Наказание — вот оно: Максимилиан будет жить милостью Республики.

Виктор Гюго.

Отвиль-Хауз, 20 июня 1867

Принять участие в подписке на сооружение памятника Вольтеру — общественный долг.

Вольтер — предтеча.

Факелоносец восемнадцатого века, он предшествует французской революции и возвещает ее. Он — звезда этого великого утра.

Священники правы, называя его Люцифером.

Виктор Гюго.

Милостивый государь!

Благодарю вас.

Мое имя к услугам всякого, кто хочет им воспользоваться в защиту прогресса и правды.

Медаль в честь Линкольна влечет за собой медаль в честь Джона Брауна. Выплатим же этот долг и будем ждать, когда Америка выплатит свой. Америка должна воздвигнуть Джону Брауну статую такой же высоты, как статуя Вашингтона. Вашингтон основал республику, Джон Браун провозгласил свободу.

Жму вашу руку.

Виктор Гюго.

Отвиль-Хауз, 3 июля 1867

Брюссель, 22 июля 1867

Дорогие поэты!

Литературная революция 1830 года, естественное следствие революции 1789 года, есть факт, неотъемлемый от нашего века. Я — лишь скромный солдат этого прогресса. Я сражаюсь за революцию во всех ее проявлениях — как в литературном, так и в социальном. Мой принцип — свобода, мой закон — прогресс, мой герой — идеал.

Я — ничто, зато революция — все. Фундамент поэзии девятнадцатого века заложен. 1830 год был прав, и 1867 год доказывает это. Ваша молодая слава является лишним тому подтверждением.

Нашей эпохе присуща глубокая логичность, незаметная для умов поверхностных, и все виды реакции против нее бессильны. Частью этого великого века является великое искусство. Оно — его душа.

Благодаря вам, молодые и прекрасные таланты, благородные умы, свет будет разгораться все ярче. Нам, старикам, досталась борьба; вам, молодежи, достанется торжество победы.

Дух девятнадцатого века сочетает в себе демократические поиски Истинного с вечным законом Прекрасного. Неодолимый поток нашей эпохи направляет все к этой высочайшей цели — к Свободе умов, к Идеалу в искусстве. Оставляя в стороне все, касающееся лично меня, можно уже сегодня утверждать — и мы имели возможность убедиться в этом, — что объединение всех писателей, всех талантов, всех людей совести для достижения этого великолепного результата уже состоялось. Великодушная молодежь, какою являетесь вы, с внушающим уважение энтузиазмом требует революции во всем — как в поэзии, так и в государстве. Литература должна быть одновременно демократической и идеальной: демократической для цивилизации, идеальной для души.

Драматургия — это Народ, Поэзия — Человек. Таково направление, заданное 1830 годом, продолжаемое вами, понятое всей большой критикой наших дней. Никакое реакционное усилие — я настаиваю на этом — не смогло бы одержать верх над столь очевидными истинами. Высокая критика созвучна высокой поэзии.