Господа пэры, статья французского закона, навеки изгоняющая с французской земли семью Наполеона, вызывает у меня какое-то необычайное и невыразимое чувство. Чтобы пояснить свою мысль, позвольте мне сделать почти невероятное предположение. Бесспорно, история первых пятнадцати лет нашего века, та история, которую делали вы, слушающие меня здесь, вы, генералы, почтенные ветераны, перед которыми я преклоняюсь (движение в зале), эта история, говорю я, известна всему миру, и, вероятно, в самых отдаленных странах не найдется человеческого существа, которое ничего не слышало бы о ней. В Китае, в одной из пагод, нашли бюст Наполеона среди статуй богов! Так вот! Я делаю предположение, что в каком-то уголке вселенной существует человек, ничего не знающий из этой истории, никогда не слыхавший имени императора, и вот этот человек приезжает во Францию и читает текст закона, гласящий: «Семья Наполеона навеки изгоняется с французской территории». Знаете ли вы, что произошло бы в уме этого иностранца? Такая ужасная суровость заставила бы его спросить себя, кто же такой был этот Наполеон, и он ответил бы себе, что, безусловно, это был большой преступник, что его имя связано с неизгладимым позором, что, по-видимому, он отступился от своих бегов, предал свой народ, изменил своей родине и кто знает, что еще? Охваченный ужасом, он, этот иностранец, спросил бы себя, какими же чудовищными преступлениями Наполеон мог заслужить такую вечную кару, распространяющуюся на все поколения его рода? (Движение в зале.)

Господа, его преступления — вот они: возвышение религии, составление гражданского кодекса, расширение территории Франции даже за пределы ее естественных границ; его преступления — это Маренго, Иена, Аустерлиц, Баграм, это самый великолепный дар могущества и славы, который великий человек когда-либо приносил великой нации! (Возгласы: «Превосходно!» Одобрение.)

Господа пэры, брат этого великого человека сейчас взывает к вам. Это старец, бывший король, ныне обращающийся с мольбой. Верните ему землю его родины! У Жерома-Наполеона на протяжении первой половины жизни было только одно желание — умереть за Францию. На протяжении второй половины жизни у него была только одна мечта — умереть во Франции. Вы не отвергнете такую мольбу. (Продолжительные аплодисменты на всех скамьях.)

Господа!

Я принадлежу моей стране, она вправе располагать мною.

Я полон уважения, быть может даже чрезмерного, к свободе выбора; позвольте же мне на этом основании не выдвигать самому своей кандидатуры.

Я написал тридцать два тома сочинений; восемь моих пьес поставлены в театрах; я шесть раз выступал в палате пэров: четыре раза в 1846 году — 14 февраля, 20 марта, 1 апреля и 5 июля; один раз в 1847 году — 14 июня; один раз в 1848 году — 13 января. Мои речи опубликованы в «Монитер».

Все это широко известно и доступно каждому. Мне не от чего отказываться и нечего добавить.

Я вам себя не представляю. К чему? Каждый человек, который написал за свою жизнь хотя бы одну страницу, уже представлен этой страницей, если он вложил в нее совесть и сердце.

Мое имя и мои произведения, возможно, не совсем безызвестны моим согражданам. И если мои сограждане, свободные и суверенные, сочтут уместным послать меня в качестве их представителя в Собрание, которое будет держать в своих руках судьбы Франции и Европы, я готов без колебаний взять на себя эту суровую обязанность. Я буду исполнять ее с той преданностью, бескорыстием и мужеством, на которые я только способен.

Если же выбор падет не на меня, то я, подобно известному спартанцу, возблагодарю небо за то, что у меня на родине нашлось девятьсот человек достойнее меня.

В этом случае я умолкну, буду ждать и восхищаться великими деяниями, которые свершит провидение.

Если мои сограждане остановят свой выбор на мне я возложат на меня эту важную общественную обязанность, я готов вернуться к политической жизни; если нет — я готов остаться только литератором.

В обоих случаях, каков бы ни был исход, я буду продолжать, как я это делаю на протяжении четверти века, отдавать все силы моего сердца, все мои помыслы, всю мою жизнь и всю мою душу служению родине.

Примите, господа, братские уверения в моей сердечной преданности.

Виктор Гюго

Я с радостью откликнулся на призыв моих сограждан и пришел приветствовать вместе с ними надежды на освобождение, порядок и мир, которые будут расти, смешав свои корни с корнями этого дерева свободы. Поистине нет лучшего и более верного символа свободы, чем дерево. Свобода уходит своими корнями в сердце народа, как дерево — в сердце земли; подобно дереву, ее ветви, распускаясь, устремляются к небу; подобно дереву, она непрестанно разрастается и осеняет целые поколения своей тенью. (Возгласы одобрения.)

Первое дерево свободы было посажено восемнадцать столетий тому назад; его посадил сам бог на Голгофе. (Возгласы одобрения.) Первое дерево свободы — это тот крест, на котором Иисус Христос принес себя в жертву во имя свободы, равенства и братства человеческого рода. (Возгласы: «Браво!» Продолжительные аплодисменты.)

Значение этого дерева совсем не изменилось за восемнадцать столетий; однако мы не должны забывать: новые времена — новые обязанности. Революция, которую совершили шестьдесят лет назад наши отцы, возвеличила себя войной; революция, которую вы совершаете сегодня, должна возвеличить себя утверждением мира. Первая разрушала, вторая должна созидать. Созидание представляет собой необходимое дополнение разрушения; вот что неразрывно связывает 1848 год с годом 1789-м. Основывать, создавать, производить, умиротворять, осуществлять все права, развивать все великие чувства, заложенные в душе человека, удовлетворять все потребности общества — вот задача будущего.

Впрочем, в наше время будущее приходит быстро. (Аплодисменты.)

Можно даже сказать, что будущее это уже не завтра, оно начинается сегодня. (Возгласы: «Браво!») А потому — за дело, за дело, люди физического труда, люди умственного труда, все вы, слушающие и окружающие меня! Завершите великое дело братского содружества всех народов, идущих к одной цели, преданных одной идее, живущих одними чувствами. Станем же все людьми доброй воли, не пожалеем ни нашего труда, ни нашего пота. Посеем среди народа, который нас окружает, а затем и во всем мире чувства взаимного уважения, любви и братства. Вот уже три столетия весь мир подражает Франции. Вот уже три столетия Франция — первая среди наций. А знаете вы, что означают слова «первая среди наций»? Эти слова означают — самая великая; эти слова означают — самая лучшая. (Возгласы одобрения.)

Друзья, братья, сограждане, утвердим же величием нашего примера господство наших идей во всем мире! Пусть каждая нация считает для себя гордостью и счастьем походить на Францию. (Возгласы: «Браво!»)

Итак, объединенные одной общей идеей, повторите вместе со мной этот клич: «Да здравствует всемирная свобода! Да здравствует всемирная республика!» (Возгласы: «Да здравствует республика! Да здравствует Виктор Гюго!» Продолжительная овация.)

Господа!

Я поднялся на эту трибуну не для того, чтобы придать еще большее ожесточение волнующим вас прениям и усилить горечь разделяющих вас противоречий. В момент, когда повсюду возникают трудности и повсюду таятся угрозы, я постыдился бы сознательно создавать затруднения для правительства моей страны. Мы переживаем торжественное и решающее испытание; я устыдился бы самого себя, если бы в столь трудный час становления республики, этой величественной формы общественной организации, которую наши отцы видели в прошлом великой и грозной и которую все мы хотим видеть в будущем великой и благодатной, мне взбрело бы на ум тревожить ее мелкими придирками. Вот почему, излагая то немногое, что я имею сказать по поводу национальных мастерских, я постараюсь не терять из виду истину, заключающуюся в том, что в щекотливую и суровую эпоху, которую мы переживаем, необходимы не только твердость в поступках, но и дух примирения в словах.