Увы!

Политика «терпения», проводимая великими державами, дала два результата: Греции отказано в справедливости, человечеству отказано в сострадании.

Монархи, одно слово могло бы спасти этот народ. Европе недолго сказать это слово. Скажите его! На что же вы годитесь, если вы не способны на это?

Нет! Они молчат — и хотят, чтобы все молчали. Выход из положения найден. О Крите запрещено говорить. Шесть-семь великих держав в заговоре против маленького народа. Каков этот заговор? Самый подлый из всех. Заговор молчания.

Но гром в этом заговоре не участвует.

Гром разит с небес, и на языке политики гром называется революцией.

Виктор Гюго.

Грусть и тоска царят в Дублине. Смертные приговоры следуют один за другим, обещанная амнистия не приходит. В письме, лежащем перед нашими глазами, говорится: «Будет сооружена виселица; сначала — генерал Бёрк; затем пойдут капитан Мак Афферти, капитан Мак Клюр, затем трое других — Келли, Джойс и Каллинен… Нельзя терять ни минуты… Женщины, молодые девушки умоляют вас… Boвремя ли прибудет к вам наше письмо?..» Мы читаем это и не верим. Нам говорят: «Эшафот готов». Мы отвечаем: «Это невозможно». Колкрафту нет дела до политики. Скверно уже и то, что он вообще существует. Нет, политический эшафот невозможен в Англии. Ведь не для того, чтобы подражать венгерским виселицам, Англия приветствовала Кошута; ведь не для того, чтобы повторить у себя сицилийские эшафоты, Англия прославляла Гарибальди. Что означали бы в таком случае крики «ура!», раздававшиеся в Лондоне и Саутгемптоне? Если так, уничтожьте все ваши польские, греческие, итальянские комитеты. Будьте Испанией.

Нет, Англия в 1867 году не казнит Ирландию. Эта Елизавета не обезглавит эту Марию Стюарт.

Мы живем в девятнадцатом веке.

Повесить Бёрка! Это невозможно. Неужели вы пойдете по стопам Талаферро, убившего Джона Брауна, Чакона, убившего Лопеса, Жефрара, убившего юного Делорма, Фердинанда, убившего Пизакане?

Как! После английской революции? Как! После французской революции? Как! В великую и блестящую эпоху, которую мы переживаем? Значит, за последние сорок лет ничего не было сказано, ничего не было продумано, ничего не было провозглашено, ничего не было сделано!

Как! На наших глазах, на глазах людей, которые являются больше чем зрителями, которые являются свидетелями, будут происходить подобные вещи? Как! Старые дикарские наказания еще живут? Как! В этот час еще произносятся подобные приговоры: «Имярек, в такой-то день вы будете на позорной колеснице доставлены на место казни, затем ваше тело будет разрублено на четыре части и оставлено на усмотрение его величества, который распорядится, как ему будет угодно»? Как! В одно майское или июньское утро, сегодня, завтра, схватят человека только за то, что у него были какие-то политические или национальные взгляды, за то, что он боролся за эти взгляды, за то, что он был побежден, свяжут его веревками, нахлобучат на него черную маску, повесят и будут душить до тех пор, пока не последует смерть? Нет! Не для того вы именуетесь Англией!

В настоящее время вы имеете перед Францией то преимущество, что вы свободная нация. Франция, столь же великая, как и Англия, не госпожа над самой собой, и отсюда ее мрачное падение. Это дает вам повод для тщеславия. Пусть. Но будьте осторожны. Можно за один день шагнуть назад на целый век. Дойти до такого ретроградства, чтобы отправлять на виселицу за политические убеждения! Вы, Англия! В таком случае поставьте памятник Джеффрису. А мы в это время воздвигнем памятник Вольтеру.

Думаете ли вы, что делаете? Вы — родина Шеридана и Фокса, заложивших основы парламентского красноречия, родина Говарда, вдохнувшего свежий воздух в тюрьмы и смягчившего систему наказаний, родина Уилберфорса, уничтожившего рабство, родина Рауленда Хилла, создавшего почту, родина Кобдена, создавшего свободный обмен, вы дали миру пример колонизации, проложили первый трансатлантический кабель, вы переживаете период расцвета политической зрелости, вы великолепно осуществляете великое гражданское право во всех его формах, у вас есть свобода печати, свобода трибуны, свобода совести, свобода союзов, свобода промышленности, свобода домашнего очага, личная свобода, путем реформы вы идете ко всеобщему избирательному праву, вы — страна демократических выборов, страна митингов, могущественный народ, имеющий habeas corpus. Так вот! Прибавьте ко всему этому ослепительному блеску казнь Бёрка — и именно потому, что вы самый великий из свободных народов, вы сразу же превращаетесь в самый ничтожный из всех!

О, вы не знаете, какие ужасные последствия вызывает одна капля позора, попавшая в море славы. Из первой нации вы превратитесь в последнюю. Как понять это честолюбие в обратном смысле? Откуда эта жажда к падению? При виде виселиц, достойных безумного Георга III, континент уже не узнает величественную и прогрессивную Великобританию. Народы отвернутся от нее. Цивилизации был бы нанесен ужасный удар — и кем? Англией! Печальный сюрприз. Нет, не может быть более отвратительного зрелища, чем солнце, из которого внезапно вырывается тьма!

Нет, нет, нет! Повторяю, не для того вы именуетесь Англией!

Вы именуетесь Англией, чтобы показывать народам пример прогресса, труда, инициативы, истины, права, разума, величия свободы! Вы именуетесь Англией, чтобы являть зрелище жизни, а не зрелище смерти!

Европа призывает вас исполнять ваш долг.

Вступиться сейчас за этих осужденных — значит прийти на помощь Ирландии и в то же время прийти на помощь Англии.

У первой под угрозой находятся ее права, у второй — ее слава.

Виселицы не будут воздвигнуты!

Бёрк, Мак Клюр, Мак Афферти, Келли, Джойс, Каллинен не умрут. Жены и дочери, писавшие изгнаннику, не шейте себе траурных платьев. Можете уверенно смотреть на ваших детей, спящих в колыбели.

Англией управляет женщина в трауре. Мать не создаст сирот, вдова не создаст вдов.

Виктор Гюго.

Отвиль-Хауз, 28 мая 1867

Хуарес, вы сравнялись с Джоном Брауном.

У современной Америки есть два героя: Джон Браун и вы. Благодаря Джону Брауну умерло рабство; благодаря вам ожила свобода.

Мексику спасли принцип и человек. Этот принцип — республика, этот человек — вы.

Впрочем, такова участь всех посягательств монархистов: они кончаются провалом. Всякая узурпация начинается Пуэблой и завершается Керетаро.

В 1863 году Европа набросилась на Америку. На вашу демократию напали две монархии; первая хотела навязать вам государя, вторая двинула против вас армию; с армией пришел и государь. Тогда мир увидел такое зрелище: с одной стороны — армия, самая закаленная из всех европейских армий, армия, опирающаяся на военный флот, столь же могущественный на море, как она сама на суше, субсидируемая всеми финансами Франции, беспрестанно пополняемая, хорошо управляемая, одержавшая победы в Африке, в Крыму, в Италии, в Китае, фанатически преданная своему знамени, в изобилии оснащенная лошадьми, артиллерией, продовольствием, великолепными боеприпасами; с другой стороны — Хуарес.

С одной стороны — две империи, с другой — человек. Человек с горсточкой товарищей. Человек, гонимый из города в город, из селения в селение, из леса в лес, взятый на мушку подлыми военными трибуналами, затравленный, скитающийся, валяющийся в пещерах, как дикий зверь, загнанный в пустыню; за его голову обещано вознаграждение. Вместо генералов — несколько отчаянных смельчаков, вместо солдат — несколько оборванцев. Без денег, без хлеба, без пороха, без пушек. Вместо крепостей — кустарники. На той стороне узурпация, именуемая законностью, на этой — право, именуемое бандитизмом. Узурпация с каской на голове и императорским мечом в руке, приветствуемая епископами, гонит перед собой и тащит за собой целые легионы силы. Право обнажено и одиноко. Вы — право — приняли бой.