Один из депутатов левого крыла. У вас уши слышат только то, что делается на нашем крыле.

Председатель. Оратора прерывают с обеих сторон. (Возгласы: «Неправда! Неправда!», «Правильно! Правильно!»)

Я вижу и констатирую… (Снова шум и восклицания на тех же скамьях левого крыла.)

Я констатирую, что вот уже пять минут господин Шельшер и господин Греви требуют тишины. (Снова восклицания и протесты слева. Г-н Шельшер говорит что-то, но слова его тонут в шуме.)

Я констатирую, что вы сами, господин Шельшер и господин Греви, уже в течение довольно продолжительного времени требуете тишины, я воздаю вам должное.

Г-н Шельшер. Мы требуем тишины, потому что было обещано, что нас будут слушать и выслушают все, что мы скажем.

Один из депутатов крайней левой. «Монитер» ответит господину председателю.

Председатель. Можно отрицать факт, который имел место в какой-нибудь конторе, но нельзя отрицать факта, происходящего перед лицом Национального собрания. (На скамьях крайней левой раздаются неодобрительные возгласы, обращенные к председателю.) Вам не терпится приняться за ваши обычные методы. (Восклицания на скамьях крайней левой.)

Один из депутатов. Нет, как раз это вам не терпится приняться за ваши методы.

Другие депутаты. Это провокационные выпады.

Председатель. Я требую, чтобы обе стороны соблюдали тишину.

Г-н Арно, депутат от Арьежа. Это личные нападки.

Г-н Саватье-Ларош. Это провокационные выпады, их нарочно стараются сделать возможно более оскорбительными.

Председатель. Замолчите же, наконец, и слушайте оратора. (Тишина восстанавливается.)

Виктор Гюго. Я благодарю глубокоуважаемого господина де Фаллу. Я не искал повода говорить о самом себе. Его подал мне господин де Фаллу в связи с одним случаем, который служит к моей чести. (Обращаясь к правому крылу.) Выслушайте же то, что я вам скажу. Вы смеялись первыми; я надеюсь на вашу честность и потому предсказываю, что вы не будете смеяться последними. (Сильное волнение в зале.)

Один из депутатов крайней правой. Будем!

Виктор Гюго (обращаясь к прервавшему его депутату). В таком случае вы будете нечестны! (Возгласы слева: «Браво!» В зале устанавливается полная тишина.)

Мне было девятнадцать лет…

Один из депутатов правого крыла. Ах, вот оно что: я была так молода! (Долго не прекращающийся ропот слева. Крики: «Это непристойно!»)

Виктор Гюго (оборачиваясь в ту сторону, откуда была подана реплика). Человек, способный на такой неслыханный выпад, должен иметь мужество назвать себя. Я требую, чтобы он назвал свое имя. (Аплодисменты слева. Тишина справа. Никто не отзывается на предложение оратора.)

Он молчит. Отметим это. (Аплодисменты левого крыла усиливаются. Справа — гробовое молчание.)

Виктор Гюго (продолжает). Мне было девятнадцать лет. Я опубликовал томик стихов. Людовик XVIII, который был, как вам известно, образованным королем, прочел его и определил мне пенсию в две тысячи франков. Это произошло по инициативе самого короля, что служит к его чести и к моей. Я принял пенсию, но я не просил ее. Письмо, находящееся у вас в руках, господин де Фаллу, доказывает это. (Г-н де Фаллу кивает головой в знак подтверждения. Движение справа.)

Г-н де Ларошжаклен. Это превосходно, господин Виктор Гюго!

Виктор Гюго. Позже, несколько лет спустя, при Карле X, я написал пьесу «Марион Делорм». Она была запрещена цензурой. Я добился приема у короля и просил его дать разрешение играть мою пьесу. Он принял меня любезно, но снять запрещение отказался. На другой день, придя домой, я нашел у себя уведомление от имени короля о том, что в порядке возмещения убытков, понесенных мной в связи с этим запрещением, моя пенсия увеличивается с двух тысяч франков до шести тысяч. Я отказался. (Долго не прекращающееся движение в зале.) Я написал министру, что ни на что не променяю свободу своей поэзии и независимость своего пера. (Продолжительные аплодисменты слева. Сильное волнение, захватывающее и правое крыло.) Именно это мое письмо и находится у вас в руках. (Возгласы: «Браво! Браво!») В этом письме я пишу, что никогда не позволю себе оскорбить как-либо короля Карла X. Я сдержал свое слово, вам это известно. (Сильнейшее волнение в зале.)

Г-н де Ларошжаклен. О да! И доказали это превосходными стихами.

Виктор Гюго (обращаясь к правому крылу). Видите, господа, вы больше не смеетесь, и я был прав, когда благодарил господина де Фаллу. (Возгласы: «Верно! Верно!» Долго не прекращающееся движение в зале. В глубине зала один из депутатов смеется.)

Голос слева. Безобразие! Это непристойно!

Несколько депутатов правого крыла (обращаясь к Виктору Гюго). Вы правильно поступили.

Г-н Суби. Тот, кто сейчас смеялся, принял бы все, что бы ему ни предложили.

Виктор Гюго. Итак, я говорил о том, что монархия порой объявляла банкротство. Я напомнил, что в эпоху Регентства монархия прикарманила триста пятьдесят миллионов, чеканя неполноценную монету. Я продолжаю. При Людовике XV состоялось девять банкротств. Если хотите, назову вам некоторые из них, припомнившиеся мне сейчас. Два банкротства банка Демаре, два банкротства братьев Парис, банкротство банка Виза и банкротство банка «Система». Не довольно ли банкротств? Или вам нужно еще? (Долго не прекращающееся веселое оживление слева.)

Так вот вам и другие, происшедшие в то же царствование: банкротство кардинала Флери, банкротство генерального контролера Силуэта, банкротство аббата Терре! Я называю эти банкротства монархии именами навсегда опозоренных ими министров. Господа, кардинал Дюбуа определял монархию так: это власть, которая сильна тем, что объявляет банкротство, когда пожелает. (Снова смех.)

Ну, а республика 1848 года — объявляла ли она банкротства?

Нет, хотя ей это и подсказывали те, кого я должен прямо назвать монархистами. (Смех в зале на левом крыле и даже на правом.) Эта республика, господа, ни разу не объявляла банкротства и, можно утверждать с уверенностью, не объявит его никогда (крики слева: «Никогда! Никогда!»), если только ей дадут спокойно существовать на началах искренности, прямоты и свойственной народу порядочности. Вела ли республика 1848 года войну в Европе? Опять-таки нет!

Республика даже, быть может, вела себя слишком миролюбиво, хотя ей достаточно было — я говорю это именно в интересах мира — лишь наполовину обнажить свою саблю, чтобы многие и многие сабли были вложены обратно в ножны.

В чем же вы ее упрекаете, господа главари монархических партий, вы, которым не удалось до сих пор, да и никогда не удастся, смыть с нашей современной истории пятна крови 1815 года? (Движение в зале.) Здесь говорили о 1793 годе, и это дает мне право говорить о 1815-м. (Возгласы одобрения слева.)

В чем вы упрекаете республику 1848 года? Боже мой! Одни и те же обвинения пережевываются во всех ваших газетах и, очевидно, до сих пор еще не истрепаны до конца. Не далее как сегодня утром я прочел в воззвании, требующем полного пересмотра конституции: «Агенты Ледрю Роллена! Сорок пять сантимов! Совещания социалистов в Люксембургском дворце!» Да! Люксембургский дворец! Да, да! Вот что вам не дает покоя! Смотрите, остерегайтесь Люксембургского дворца, не углубляйтесь слишком далеко в его сторону, вам может там повстречаться тень маршала Нея! (Одобрительные возгласы. Продолжительные аплодисменты слева.)

Г-н де Рессегье. А вы нашли бы там ваше кресло пэра Франции!

Председатель. Я вам не давал слова, господин де Рессегье.

Один из депутатов правого крыла. Конвент гильотинировал двадцать пять генералов!

Г-н де Рессегье. Ваше кресло пэра Франции! (Шум.)