- Найдётся…
- Дай вам с Жоркой Бог здоровья и экономического благополучия, - прослезился в натуре бывший лётный штурман.
Мазались Сакуров с Варфаламеевым зря. То есть, никто ни у кого никакого мешка комбикорма не выиграл, потому что новая баба не сбежала от Семёныча ни через неделю, ни через две.
Другими словами, Семёныч сам всех выгнал на хрен на пятый день после возвращения в деревню.
Точнее говоря, крутой сынок Семёныча уехал сам на следующий день, а вот сынок новой бабы Семёныча имел глупость остаться в деревне, потому что находился в законном оплачиваемом отпуску. Короче говоря, деньги у него имелись. Но так как новые русские деньги, гордо прозванные демократами национальной свободно конвертируемой валютой, стремительно обесценивались, а Семёныч радел за каждый чужой рубль, то банкет по случаю возвращения Семёныча в деревню продолжался. При этом Семёныч и новоявленный пасынок гоняли в город в течение пяти дней за бухлом почти наперегонки, стараясь сбыть отпускные известно кого быстрее инфляции.
А в это время брошенная Семёнычем Петровна парилась в каком-то Подмосковном дурдоме для ветеранов трамвайно-троллейбусного парка. Её туда спровадила прыткая сноха, жена крутого сына Семёныча. Данная сноха, имея виды на жительство в квартире Петровны, но без путающейся под ногами свекрови, однажды уже инициировала отъезд дальней родственницы на новое место жительства бывшего мужа. Потом, когда Семёныч занемог, она позволила свекрови пожить в её бывшей квартире. Но затем, узнав о фортеле Семёныча с отъездом из специальной больницы для слепнущих от импортного спирта почётных таксистов с посторонней бабой, сноха Семёныча не на шутку взбеленилась и в полдня оформила свою свекровь в дурдом.
В общем, сноха Семёныча была ещё та штучка, да ещё с высшим юридическим образованием. Не то, что его крутой сын - подкаблучник, которого в своё время выперли из Суворовского училища за неуспеваемость. Который и словом не смел перечить своей интеллигентной жене, распоряжающейся жилплощадью свекрови и судьбой мамаши мужа так, как это принято среди некоторых российских интеллигентов.
Впрочем, остальных российских интеллигентов и прочих не интеллигентов тоже не стоило бы обижать, но не о них речь. А речь о Петровне, которая, тоже не будучи подарком, так затерроризировала матёрый персонал режимного учреждения, что глава оного (читай: режимного учреждения) распорядился выписать вздорную бабу к чертям на хрен. Больше того: узнав о плачевном материальном положении пациентки, не смевшей вернуться в Московскую квартиру, дал денег на билет в один конец до Угарова.
И Петровна, не мудрствуя лукаво, поехала к бывшему мужу, не ведая о том, что у того в разгаре медовый месяц. А так как Петровну завтраком в дурдоме не покормили, а денег дали ровно на билет, то приехала она в Угаров злая, как собака Баскервилей. Пешая прогулка по большаку от мясокомбината до Серапеевки настроения ей не подняла, поэтому, войдя в избу, Петровна являла собой клубок отрицательных эмоций и плотоядных желаний, самым мирным из которых было желание чего-нибудь слопать.
Первый ей попался сын новой бабы (или старинной знакомой) Семёныча. Тот вышел в сени на звук отворяемой двери, увидел незнакомую бабу, получил от неё в ухо и вырубился.
На шум упавшего «пасынка» выполз Семёныч. Увидев бывшую, Семёныч обрадовался, но Петровна не оценила радостной встречи и накатила в ухо Семёнычу тоже. Бывший столичный таксист оказался крепче «пасынка» и дал бывшей сдачу. Та, ясное дело, принялась голосить и отбиваться от Семёныча с помощью какой-то деревяшки.
Тут в дело вмешалась новая баба (или старая знакомая) Семёныча. Пребывая в состоянии хорошего алкогольного опьянения, она не стала отделять правых от виноватых, но взялась колбасить Петровну с Семёнычем без разбора, логично не трогая сына, который в это время в бессознательном состоянии заполз по лавку.
Надо сказать, что в ту пору в деревне околачивался Гриша. Он околачивался там уже часа четыре, якобы проверяя капкан на куницу, но имея в виду попасть на продолжающийся банкет. Но его всё не приглашали, да не приглашали, а потом в деревне появилась Петровна. Её Гриша подсмотрел со своей веранды. Когда Петровна скрылась внутри своей веранды, Гриша, нацепив для форсу ружьё, выскочил на улицу и побежал подглядывать за соседями, поскольку даже ему стало понятно, что без скандала, про который можно будет с удовольствием рассказать, не обойдётся.
В общем, подглядывающий за соседями Гриша оказался кстати, потому что Семёныч таки вырвался из групповой потасовки и зачем-то выбежал на улицу. Там он увидел вооружённого Гришу, без лишних слов дал ему в глаз и, пока тот тряс головой, снял с Гриши ружьё и рванул обратно, в свои сени.
Как Семёныч не застрелил в упор Петровну или свою новую бабу, остаётся только гадать. Но тот факт, что Семёныч палил дуплетом в своих сенях, Гриша потом подтверждал на всех следующих пьянках, в которых ему пришлось принимать участие. Впрочем, от пальбы дуплетом не отказывался и сам Семёныч. Больше того: на тех же пьянках Семёныч не без гордости признавал, что он не просто палил в своих сенях дуплетом, но целил конкретно в своих баб.
«Вот, значит, какая им удача выпала! – орал он, распаляясь после пятой рюмки. – Теперь по сто лет проживут, заразы, если пуля их тогда не взяла!»
«Картечь, - поправлял Гриша. – Я, как услышал такое дело, сразу в дом. Потому что ружьё мое и если что, то мне, того…»
«Да, сидели бы вы, Григорий Тихонович, сейчас в камере предварительного заключения», - поддакивал пьяненький Мироныч.
«Я, в общем, туда, а оттуда две бабы и один мужик, - повествовал Гриша. – Мужик с одной бабой шасть в «волгу» и – айда из деревни. А вторая баба бежит следом и вопит: «Караул! Заберите меня с собой! А то убьёт, я его, кричит, знаю!»»
«Ещё бы ей меня не знать», - горделиво возражал Семёныч.
«И вижу я, - продолжал повествовать Гриша, - что баба эта вторая – наша Петровна. Догоняет она, значит, «волгу», садится в неё и уезжает…»
«Где она теперь?» - проявлял интерес Виталий Иваныч.
«В Москве, у одной из своих сестёр», - отмахивался Семёныч.
«Когда ждать её снова?» - не отставал Виталий Иваныч.
«А чего мне её ждать? – удивлялся Семёныч. – Нам и без неё хорошо. Правда, Жорка?»
«Да чё ж тут хорошего? – орал пьяный Жорка. – Ты когда, хрен моржовый, телевизор в ремонт отвезёшь?»
«А чё я всё да я?! – орал Семёныч. – Пусть Костя отвезёт!»
«Хрен я ваш телевизор куда повезу, - злился трезвый Сакуров, - пока вы последние деньги пропиваете…»
Жорка, как уже говорилось выше, запил после первого своего аванса. Случилось это на третий день банкета, открытого хлебосольным, за счёт «пасынка», Семёнычем. И случилось так, что в кассе, где выдавали авансы рабочим и служащим железнодорожной станции, на которой трудился бывший интернационалист, не оказалось никаких других денег, кроме новомодных тогда пятисотенных купюр. А так как Жорке и его двум другим коллегам по топливно-энергетическому цеху на всех причиталось чуть больше двух тысяч, то они согласились взять четыре пятисотенные бумаги на троих с тем, что оставшуюся мелочь им приплюсуют к получке. Однако мелочь их в тот исторический момент не интересовала, потому что каждый хотел побыстрее получить свои деньги. Для этой цели была разыграна партия в дурака, после чего проигравшему (а проигравшим оказался Жорка) следовало поймать попутный мотовоз и катить в Угаров для размена вышеупомянутых бумаг на меньшие купюры.
Задача, казалось, стояла перед Жоркой не из разряда сверхсложных, но на деле Жорке пришлось-таки повозиться с её разрешением. И дело в том, что ни одна коммерческая Угаровская собака не захотела ни менять Жорке его бумаги, ни давать с них сдачу за вычетом купленного батона хлеба или банки просроченных болгарских томатов.
