«Это оно ждёт сон про Му-Му с хорошим концом», - машинально подумал Константин Матвеевич, вспоминая начала математики про трёхмерные тела и становясь невольным свидетелем образования объёмного Парацельса путём слияния его прежней двухмерной части с третьим измерением, каковое измерение как-то так ловко прилепилось к ущербному основоположнику ятрохимии, что тот резко избавился от своей недомерной ущербности и превратился в полноценного человека. А похож этот человек стал на Чарли Чаплина в молодости.

 «Так вот они какие, Парацельсы», - мысленно резюмировал Сакуров и пошёл за мистером Чаплином в какую-то сиреневую туманность, начинающуюся сразу за пределами асфальтированной площадки, на которой стояла телефонная будка. Кстати говоря, данная туманность начисто поглотила Парацельса или мистера Чаплина, и лишь по голосу того или другого Константин Матвеевич мог догадываться, что они где-то рядом.

 - Здесь налево, - предупреждал Парацельс.

 Сакуров послушно поворачивал и сталкивался с каким-то неизвестным мужиком. Мужик хватал Сакурова за руки, а затем начинал мычать и делать какие-то телодвижения.

 - Вот, блин! – пытался отцепиться от мужика Сакуров, прояснив телодвижения неизвестного, как поклоны.

 - Му-му! – не отставал мужик.

 - Ты, что ли, Герасим? – кряхтел Сакуров, наступая на ноги мужика, обутые в лапти.

 - Му-му, - бормотал Герасим и отпускал Сакурова.

 «Здоровый, зараза», - думал Сакуров и некоторое время шёл наугад, мистифицируя сиреневым силуэтом с тросточкой и в цилиндре в непроходимой сиреневой мгле.

 - Здесь направо, - учтиво предупреждал Парацельс, Сакуров поворачивал и наступал на мелкую собачонку, и та в ответ начинала заливисто лаять.

 «Это заказанный третьим измерением сон про Му-Му, - сообразил Сакуров. – С Герасимом я столкнулся, на Му-Му наступил, а вот счастливого финала их взаимоотношений ещё не видал. Кстати, этот Парацельс – большое трепло…»

 - Тут, пожалуйста, прямо, - откликнулся Парацельс и сбавил ход.

 «Ага, сейчас», - подумал Константин Матвеевич и, пока прикидывал, куда ему, вопреки совету лукавого целителя в образе известного кинодеятеля, свернуть, наткнулся на обладателя трости, фюрерских усиков и цилиндра.

 - Полегче, пожалуйста, - попросил Парацельс, распадаясь на три измерения. Первое приняло вид трости, второе – усов, третье – цилиндра. Всё это сборище очень условных выражений конкретных математических измерений рвануло от Сакурова вперёд и направо, обгоняя друг друга и хаотично меняя векторы движения, халтурно демонстрируя броуновское движение частиц. Константин Матвеевич погнался за тем, что осталось от Парацельса, и тотчас вляпался в коровье дерьмо в виде торта. Затем он пробежал ещё и понял, что бежит по кругу. А потом оказалось, что бежит бывший морской штурман не просто по кругу, а кругами, которые получаются, если расплющить спираль на плоскости. В общем, Сакуров таки бежал вперёд, а с двух сторон на него пялились Герасимы и Му-Му в виде искусно сложенных стогов. Эти стога, «подчёркивая» движение Сакурова вперёд, медленно уплывали назад. Впрочем, Герасимы и Му-Му могли синхронно двигаться назад и сами, в то время как Сакуров перебирал ногами на месте, но это вряд ли.

 «Да, недаром математику называют королевой наук, - с уважением соображал Сакуров, - потому что в ней всё точно и конкретно. Положено всякому телу состоять из трёх измерений – вот оно из них и состоит. А если, скажем, отнять у какого-нибудь тела одно измерение, то получится фигура. Если же фигуру разложить на оставшиеся измерения, то выйдет, выйдет… Фигня, в общем, выйдет, как в данном конкретном случае, потому что непонятно, куда остальной Парацельс подевался?»

 - Чего изволите? – вынырнул из сиреневого тумана голый, лысый и начисто выбритый мужик. Он прикрывал интересное место одной рукой, другой чесал подмышкой.

 - А ты кто такой? – удивился Константин Матвеевич.

 - Парацельс я, фон Гогенхейм, Теофраст Бомбастыч, - доложился голый, продолжая прикрываться и чесаться.

 - Да-а? – неопределённо возразил Сакуров и посмотрел на ряд Герасимов.

 - Он такой же Парацельс, как мы – папы римские. Жулик он, вот кто! - зашумели герасимоподобные стога. Маленькие стога шумели басом, большие – пищали.

 - Ну, вот, а классик утверждал, что вы глухонемые, - удивился Константин Матвеевич. – Никому верить нельзя…

 - Золотые слова, - согласился голый, выдающий себя за Парацельса.

 - А вы что скажете? – поинтересовался Сакуров, посмотрев в сторону мумуобразных стогов.

 - Чёрт-те что ваще здесь творится, блин-блин! – затявкали стога, похожие на собак. – Без-зо-бра-з-зие!

 - Короче, - решил выпутываться из сложившейся ситуации Константин Матвеевич самостоятельно, - если вы Парацельс…

 Он ткнул пальцем голого в живот, отчего тот хихикнул.

 - …То должны знать, куда мы идём.

 - А куда мы идём? – переспросил голый, меняя руки. То есть, той рукой, которой он прикрывал интересное место, мужик стал чесать подмышкой, а другой, которой чесался прежде, прикрыл интересное место. Меняя руки, мужик это самое интересное место открыл на секунду на всеобщее обозрение, Сакуров невольно обозрел, но ничего интересного не увидел.

 - Ага! – торжественно сказал Константин Матвеевич и снова посмотрел на Герасимов. Но никаких Герасимов не увидел, одни только гнилые почерневшие стога, удручающие своим плачевным видом весёленький сиреневый тон непреходящего тумана.

 - Ага, - упавшим голосом повторил Сакуров, и попытался обратить взор на стога в виде МУ-МУ. Или на МУ-МУ в виде стогов. Но на той стороне вообще никого не оказалось. Или ничего.

 «Разбежались, - подумал Константин Матвеевич, - или сгнили на хрен…»

 В это время из тумана вынырнули три давешних измерения якобы бывшего Парацельса в виде Чаплина и, прилепившись друг к другу так, что образовалась условная система трёхмерных координат, принялись спорить с Сакуровым:

 - Куда это они могли разбежаться?

 - Стога, между прочим, не бегают!

 - А собаки не гниют!

 - Нет, вообще-то гниют, но не те, которые со счастливым концом!

 - Граждане! – крикнул Константин Матвеевич шевелящимся в процессе спора условным направляющим условной системы трёхмерных координат. – Что же вы так шумите?! Скажите лучше этому, чтобы прекратил изображать из себя Парацельса. И чесаться… А то смотреть противно…

 На что система не очень точных координат распалась, все три измерения в виде известно чего прилепились к голому и получился обыкновенный Лев Толстой в ночной белой сорочке навыпуск и затрапезных портах в полосочку.

 - Ну, здрасьте! – только и смог вымолвить Сакуров. – А тебе чего здесь надобно, старче?

 - Да вот, у старухи корыто прохудилось, - интеллигентным голосом ответствовал Лев Николаевич, классик русской и остальной литературы.

 - Иди ты! – не поверил Сакуров. – Ты же граф? Так пристало ли графу хлопотать о каком-то сраном корыте?

 - И никакой я не граф, - пошёл в отказ сочинитель неподъёмных поучительных романов, - я всего лишь древний врачеватель по фамилии Парацельс. Ещё я изобрёл ятрохимию, а звать меня…

 - Знаю-знаю! – замахал руками Константин Матвеевич. – А вот знаешь ли ты, куда мы идём?

 Дело в том, что к тому времени Сакуров и сам забыл, куда.

 - Мы идём к Сакуре, - ответил Толстой и показал собеседнику спину.

 - Точно! – вспомнил Константин Матвеевич. – Но скажи мне, старче: Сакура он или она?

 - Да вот корыто, говорю, прохудилось, - принялся валять дурака классик. В это время туман поредел, но исключительно в месте движения великого старца, и рядом с ним отчётливо нарисовались Чаплин и тот, голый самозванец. Они выстроились в ряд по ходу движения и стали играть в чехарду, удаляясь от Сакурова. Константин Матвеевич хотел принять участие в игре, но как-то так всегда получалось, что он натыкался на голого. Поэтому, в силу принципов традиционной сексуальной ориентации, не позволяющей консервативному Сакурову фамильярничать с голой мужской задницей даже в чисто спортивном плане, Константин Матвеевич так в чехарде участия и не принял. А троица продолжала перескакивать друг через друга и двигаться вперёд по условной дорожке в клубах сиреневого тумана. Туман снова становился гуще, и смотреть по сторонам не имело смысла. Зато дорожка с играющими и двигающимися по ней одновременно персонажами сакуровского сна виднелась идеально. А над дорожкой привычно чернело небо с огромными звёздами, похожими на Герасимов и Му-Му. Герасимы играли в ладушки, Му-Му вылизывали свои собачьи яйца.