Литмир - Электронная Библиотека
A
A

 - Хе-хе! – сказал Семёныч. – Он, между прочим, имеет чёрные подвязки по каратэ.

 - Пояс, - машинально поправил Сакуров.

 - Какая на хрен разница. К тому же работает в самом Спорткомитете бывшего СССР.

 - Да-а? – удивился Сакуров. Впрочем, судя по прикиду зятя, дочки и внука учителки, можно было сразу предположить, что зять не ботанику в школе преподаёт.

 - Да-а! – передразнил Сакурова Семёныч, всё про всех знавший. – Они теперь в спорткомитете такую коммерцию развели, что только держись. Из-за границы не вылезают, бабки гребут лопатой, так что могли выдать тебе за труды, а ты мог с нами поделиться.

 - Они – это кто? – уточнил педантичный Сакуров. – Учительшина дочка тоже в спорткомитете работает?

 - Нет. Она работает в институте бывшего марксизма-ленинизма. Но там, я слышал, тоже быстро пересобачились на какую-то валютную спекуляцию.

 - Интересно, - пробормотал Сакуров, скудным своим умом пытаясь осмыслить метаморфозу, с помощью которой институт марксизма-ленинизма мог сделаться коммерческой структурой. – А ты откуда всё знаешь? – несколько запоздало спросил он Семёныча.

 - Я и сам когда-то работал в Олимпийском комитете СССР, - важно молвил Семёныч.

 - Кем? – не поверил Сакуров.

 - Вахтёром в одном ихнем гараже, - скрепя сердце признался трезвый Семёныч, в силу чего (своей временной трезвости) не сумевший соврать, что служил в известном комитете главным тренером или хотя бы администратором запасной команды по бадминтону. – Меня тогда на инвалидность после одной аварии отправили, вот я…

 - Понятно. А про учительшину дочку тебе кто напел?

 - Петровна. У неё, чтоб ты знал, пять сестёр. А одна живёт рядом с учительницей. А другая одна сестра, чтоб ты знал, до сих работает в МИДе.

 - Кем? – машинально поинтересовался Сакуров.

 - Не твоего ума дело, потому что где МИД, а где ты, - важно заявил Семёныч и бросил окурок.

 - Угу. Зато твоего ума.

 - Факт. У меня с нашим МИДом через Петровну крепкая связь. А ты дурак, - в третий раз обозвал Сакурова дураком Семёныч и оглянулся на свою избушку, где демонстративно громыхала вёдрами его супруга, злая и сварливая Лидия Петровна.

 - Я тебе за дурака морду набью, - вяло пообещал Семёнычу Сакуров.

 - Выпить хочешь? – проигнорировав угрозу, хитро спросил Семёныч.

 - Н-нет, - не очень уверенно возразил Сакуров.

 - А наш НЗ у тебя цел?

 - А фигли ему сделается?

 - Ладно, завтра выпьем. Мы тут постановили большинством голосов, что завтра можно.

 - Что, какой-нибудь местный праздник? – полюбопытствовал Сакуров.

 - Завтра стадо пригоняют, во-о!

 Сразу за северной окраиной Серапеевки начинались колхозные луга, и рядом с домом Мироныча имелся летний загон для скотины. Там она, скотина, или, точнее, молодняк на откорме, находилась часть весны, всё лето и часть осени. Там же стояла, прямо в навозной жиже, будка для персонала. Персонал состоял когда из двух, а когда из трёх мужиков. Мужики проживали в Лопатино, селе, расположенном всего в шести километрах от Серапеевки. Два населённых пункта соединяла грунтовка, но народ, шаставший из Лопатино в Серапеевку и обратно, грунтовку игнорировал, предпочитая тропу. Тропа спрямляла путь от одного населённого пункта к другому в виде диагонали, соответственно его сокращала, но имела одно неудобство – сомнительную переправу через Серапею в виде мостков, которые соорудили тяп-ляп из жердей и прочего мусора ещё во времена дурака Хрущёва. Его, кстати, до сих пор помнили местные жители, потому что товарищ Хрущёв лично приезжал в Угаровский район, лично велел закрыть единственно действующую в округе деревенскую церковь, и лично похлопотал об улучшении жилищных условий Лопатинских крестьян. Поэтому теперь всякий житель Серапеевки, выйдя на северную околицу, мог любоваться на двухэтажные Лопатинские бараки без всяких удобств и ободранную маковку церкви.

 Впрочем, к завтрашней встрече лопатинских пастухов ни церковь, ни бараки отношения не имели, потому что в бараках никто из них не жил, а богомольных среди них не было. На службу пастухи прибывали ориентировочно в восемь. Кто тащился на лошади, кто - на велосипеде. Прибыв, работники пили чай (или водку) и выпускали скотину из загона. В шесть скотину загоняли, снова пили чай (или водку) и уезжали домой. С шести вечера до восьми утра скотину сторожил Семёныч. Колхоз, где служил Семёныч, ещё не пришёл в окончательный упадок, поэтому зарплату там продолжали платить почти регулярно. И Семёныч, особенно любивший поговорить в кругу неискушённых слушателей простого звания, исправно тратил все свои зарабатываемые в колхозе деньги на утренние и вечерние чаепития (или распивание водки) в кругу благодарных чисто деревенских слушателей. Данная благодарность имела несколько математический характер, поскольку прямо пропорционально зависела от качества чая или количества водки.

 - Это лето ты опять будешь сторожить? – на всякий случай спросил Сакуров.

 - А как же!

 - А меня нельзя пастухом на лето?

 - Сюда – нет. А вот дойных коров можешь пасти сколько угодно. Там штат не укомплектован.

 - Далеко, чёрт бы их побрал, - с сожалением возразил Сакуров. В прошлую осень, конечно, дойные коровы его выручили здорово, но нынче, когда перед беженцем нарисовался необъятный фронт работ вместе с честолюбивым планом стать зажиточным фермером, данные коровы становились почти недосягаемыми. Другими словами, мотаться на своих двоих почти десять километров до загона, где содержались колхозные коровы, и столько же обратно, не представлялось занятому Сакурову возможным. А лошадью или велосипедом он не мог обзавестись даже под кредит бесшабашного Жорки, также испытывавшего временные финансовые затруднения из-за своего пристрастия к дорогим сигаретам и эксклюзивному бухлу, которое бывший интернационалист потреблял в немереных количествах во время поездок в своё Подмосковье и обратно.

 - Да, не близко, - ехидно поддакнул душевный Семёныч.

 Сакуров, услышав откровенное ехидство в словах человека, готового всегда прийти на помощь в трудную минуту, в очередной раз подивился многообразию внутренней природы чисто русского человека, куда творец представителей населения самой обширной территории мира щедрой рукой намешал всяких составляющих в виде несгибаемого духа, воли к победе на любых фронтах, склонности к созерцательному времяпрепровождению, безраздельному господству, абсолютному холуйству и спазматическому предательству. Помимо вышеперечисленных свойств, вышеуказанный творец (или помощник творца по производству определённых представителей народонаселения) не поскупился на щедрость, благородство, завистливость, лукавство, ехидство и жадность от мелочной до всепоглощающей. Другими словами, Семёныч был таким, каким его создала природа или создал творец: он по-своему любил ближнего своего и по-своему его ненавидел. Единственно, Семёнычу недоставало жадности, если не сказать больше, а именно: не сказать о её полном отсутствии у данного обитателя описываемой местности. Впрочем, и лукавство бывшего столичного таксиста носило характер скорее классический, присущий известным положительным героям русского устного народного творчества, нежели бытовой, когда русский человек, умело оперируя описываемым свойством, посягает на извлечение какой-никакой чисто материальной выгоды.

 - Интересные дела творятся с этим колхозом, - заметил Сакуров и кинул свой бычок в специальную банку. – То он разваливался, то вновь зафункционировал.

 - Там теперь новый председатель, - объяснил всезнающий Семёныч. – Почуял выгоду от этой, как её… пре… пря…

 - Приватизации? – подсказал Сакуров.

 - Ну! Поэтому решил хапнуть из казенных закромов всего, что осталось от советской власти безвозмездно, а потом пре… пря…

 - Ясно, - перебил односельчанина Сакуров. – Пошли работать, что ли?

 - Пошли, - согласился Семёныч, посчитав ходки Петровны до колодца и решив, что воды дома теперь хватит до следующего утра.

15
{"b":"172557","o":1}