— Ладно, — сказала Лейн. — Десять минут, но не больше.

Она отпустила его шею и вылезла из машины. Пока они шли по плиткам к крыльцу, Джим держался впереди. Он отпер дверь и распахнул ее перед Лейн.

В доме было прохладно.

Кроме работающего мотора кондиционера, в доме не было слышно ни звука.

Джим не подал голоса, чтобы сообщить о своем приходе.

— Ты уверен, что она дома? — спросила Лейн.

— Может, она спит? Или в ванной. Кто знает?

Ребята вошли в кухню. Лейн прислонилась к обеденному столу, пока Джим доставал из холодильника бутылки. Воздух на кухне был свежий. Было даже чуть прохладно. Влажная футболка приятно холодила спину.

Джим нашел стаканы, бросил в них кубики льда и наполнил лимонадом.

Держа в каждой руке по стакану, он шагнул к Лейн. Девушка потянулась за одним из них. Вместо того чтобы отдать ей стакан, он обхватил ее обеими руками и поставил стаканы на стол за ее спиной. Его руки крепко обняли ее.

— А что, если мама войдет? — прошептала Лейн.

— Думаю, что не войдет. — Он вытащил ее футболку из юбки и обнял Лейн за голую спину.

Лейн позволила себе прижаться к Джиму. Она поцеловала его.

«Нельзя этого делать», — подумала она.

Во всяком случае, должна же она поцеловать его на прощание. К тому же его руки так нежно поглаживали ее спину. И ей нравилось так тесно прижаться к нему грудью. Она чувствовала, как он дышит, как бьется его сердце.

Джим начал возиться с застежкой ее бюстгальтера.

Она быстро отстранилась.

— Ой, не надо.

— Все хорошо.

— Нет, не все.

Все — таки он ухитрился расстегнуть бюстгальтер. Лейн почувствовала, как он соскользнул вверх. Она схватила Джима за руки и с силой опустила их.

— Я сказала «нет», — значит «нет».

— Ну что же в этом плохого?

— Только одно. Твоя мама.

— Она сейчас, наверное, сидит в городе в салоне красоты, — сказал он, улыбаясь с таким видом, будто совершил подвиг.

— А машина…

— Обычно она ездит с Мери, нашей соседкой, по пятницам, около трех.

— Так ты был уверен, что ее нет дома?

Все еще улыбаясь, Джим пожал плечами.

— Так ты солгал мне?

— Просто не все сказал.

— Ужасно, — проворчала Лейн, пытаясь руками застегнуть за спиной бюстгальтер.

— Не надо, не делай этого. — Джим потянулся к ее груди.

— Убери руки.

— Ну что ты, тебе же приятно.

— Говорю тебе… — Она застегнула один из крючков. Он же продолжал ласкать ее грудь. Ей это и в самом деле было приятно. — Черт возьми, Джим… — Не заботясь о других крючках, она обеими руками оттолкнула его. — Мне же пора ехать.

— Ты не поедешь. Ну же, давай.

— Это что, расплата за мое доверие к тебе, а?

— Слушай, извини, что наврал про маму, ладно? — Он посмотрел ей прямо в глаза и ласково обнял за плечи. — Я просто знал, что иначе ты не войдешь сюда… а мы не были вместе целую вечность. Я с ума от этого схожу. Иногда я мечтаю лишь о том, чтобы поцеловать тебя, и вспоминаю, как приятно было обнимать тебя. Особенно после того раза.

— Это было здорово, — сказала Лейн, припоминая.

Ей тогда велели быть дома не позже одиннадцати, так что они удрали со второго фильма и поехали в пустыню за городом. Она отказалась пересесть на заднее сиденье. И они старательно изворачивались на передних сиденьях, чтобы удобнее было обниматься и целоваться. Залитая лунным светом, Лейн ощущала себя манящей, романтичной и сексуальной. Ей быстро пришлось расстаться с футболкой. Хотя удалось сохранить бюстгальтер. Несмотря на все попытки Джима отнять его. Несмотря на собственное желание избавиться от этого одеяния и ощущать его ласки не через ткань. Наконец, Лейн сказала: — Кажется, пора ехать. — Он не протестовал. Просто кивнул и проворчал: — Догадываюсь об этом. — И тут Лейн расстегнула бюстгальтер. Сняла его. У Джима отпала челюсть. И он долго сидел, уставившись на нее, прежде чем обнял. Когда он гладил ее грудь, пальцы его дрожали.

Смягчившись от воспоминаний, Лейн шагнула вперед и обняла Джима. Ласково поцеловала его в губы.

— Извинения приняты, — прошептала она. — Но мне и в самом деле уже пора.

Руки Джима погладили ее спину и опустились ниже.

— А как же пепси?

— Некогда. Хотя есть время проводить меня до машины.

Он порывисто обнял ее и крепко поцеловал. Потом отступил назад.

— Догадываюсь, что мне придется ждать до следующей пятницы, так?

— Думаю, что да.

— Так долго.

— Я буду скучать по тебе.

— А я — еще больше.

— Нет, не больше.

— Больше.

— Может, подеремся из — за этого?

— Да, — сказал Джим. — Давай поборемся.

— Тебе бы этого хотелось.

— И тебе-тоже.

— Может быть.

Держась за руки, они пошли к двери.

Ларри стоял на обочине дороги и махал уезжавшим Джине и Лейн, пока машина не отъехала далеко от дома. Оставшись дома один, он чувствовал себя неуютно.

Он знал, что будет скучать без них. Черт возьми, да он уже скучал.

С другой стороны, ему была по душе перспектива остаться одному на уик — энд. Он мог делать все, что заблагорассудится, и ни перед кем не отчитываться.

Свобода.

Он чувствовал себя мальчишкой, оставшимся дома без родителей и без няни.

Машина скрылась за углом. Ларри повернул к дому и помахал рукой Барбаре, спускавшейся с крыльца соседнего дома. В руках у нее была хозяйственная сумка.

«Наверно, — подумал Ларри, — она пошла по хозяйству».

— Выходит, они уехали без тебя.

— Выходит.

— Джина говорила мне об этой рукописи. — Барбара остановилась около своей машины. — Это слово звучит для меня, как что-то древнее.

— По крайней мере, — это подходящий повод остаться дома, — с улыбкой сказал Ларри.

— Если ты не слишком занят, приходи к нам обедать, хорошо? Мы зажарим несколько отличных бифштексов.

— Звучит заманчиво.

— Прекрасно. Тогда подлетай к пяти, ладно?

— Подлечу.

Барбара села в машину, а Ларри отправился домой.

«Кажется, все складывается не так уж плохо», — подумал он.

В кабинете Ларри посмотрел на изуродованную рукопись, и понял, что не в силах бороться с ней. Он уже провозился с сотней страниц, стирая уродливые исправления резинкой, так чтобы первоначальный текст стал виден снова. Для одного дня достаточно.

Он пристроился в гостиной с пивом и романом Шона Хатсона, который начал читать сегодня утром. Хотя глаза его и бегали по строчкам, суть написанного ускользала от него. Он все время думал, что скажут родные Джины по поводу его отсутствия, гадал, что надеть в гости к Питу и Барбаре, предвкушал заранее удовольствие от работы над сюжетом «Ящика».

Затем он поразмышлял о патефоне в канаве. «Интересно, а сколько он весит? Смогут ли двое мужчин поднять его? В будущем романе его до фургона тащат двое. Возможно ли это?

Справится ли с этим женщина? Мой герой не женат. Хотя он может поехать покататься с подружкой».

Все еще размышляя на эту тему, Ларри отложил книгу в сторону. Он допил пиво, прошел в спальню и разделся.

Одна из девушек может упасть, карабкаясь по склону оврага с патефоном — автоматом. Хорошо. Это будет предвещать, что музыкальный ящик принесет беду.

В ванной он отвернул кран и встал под душ.

Она падает под откос, размышлял Ларри, намыливаясь. При этом она вся обдирается, почти как Барбара в отеле.

Ларри припомнил, на что была похожа Барбара, стоя в дверях отеля после падения. Как были исцарапаны ее ноги и живот. Как развевалась по ветру ее блузка.

От таких воспоминаний в животе приятно потеплело.

Потом его вдруг бросило в дрожь при одном воспоминании о том, как он стоял на коленях под лестницей, рассматривая сморщенный труп.

Господи, лучше бы его никогда не видеть!

Казалось, это воспоминание преследовало его. Затаившись. Вроде какого-то привидения, спрятавшегося в укромном уголке его памяти. И иногда вылезающего из укрытия, чтобы напомнить о себе.