— Вы уверены?

Он не ответил.

— Мы начали распутывать все это, ниточку за ниточкой, но не нащупали смысл. Вот что было загадочным. Для чего все это? Зачем он все так усложнил? Никто не сумел найти ответ. Уилф Корнфорд предположил, что все это было делом рук Гаспара Нойбергера, финансового директора, любителя сложностей ради сложностей. Но меня это не удовлетворило, и я продолжил.

— Надеюсь, вы не намерены перестать просвещать меня?

— Я расскажу, если вы хотите.

— Безусловно.

— Вы знаете, что такое субмарина?

— Конечно.

— Бесуикская верфь сконструировала одну из ранних достаточно практичных моделей. Американцы были первыми, но «Бесуик» почти не отстала. По большей части они были опаснее для собственного экипажа, чем для кого-либо еще. Однако «Бесуик» получила контракт от правительства на радикальные изменения в конструкции, чтобы их можно было вооружить торпедами. Как вы, возможно, знаете, «Бесуик» также принадлежит компания «Госпорт торпедо», и они искали новых рынков сбыта. Королевский военный флот решил купить несколько и финансировать разработку. Правительственный контракт должен был оставаться совершенно секретным. И главное — не должно было быть никаких продаж иностранным правительствам.

— Значит, не как с торпедами?

— Вот именно. Они получили свой урок. Флот даже на той ранней стадии понял, что эти новые суда могут стать исключительно грозным оружием. Рейвенсклифф дал слово. Полгода спустя он уже строил верфь для русских, тогда наших самых ожесточенных врагов, для оснащения субмарин, изготовления торпед и всего прочего, что могло им понадобиться. Именно тогда его финансы затуманились. А причина — скрыть любой намек на государственную измену.

Я посмотрел на него внимательно.

— Вы не шутите? Не хотите же вы уверить меня, будто никто ничего не заметил? Когда же это произошло?

— В начале девяностых. Рейвенсклифф так преобразил русский военный флот, что он мог бросить вызов Королевскому флоту в Черном море. И все это задолго до того, как Британия и Россия стали союзниками, а тогда она была одним из самых наших опасных врагов. Кто-нибудь заметил? Нет. Проследить что-либо до Рейвенсклиффа было невозможно. Деньги были получены через выпуск ценных бумаг в Париже; компании зарегистрированы в нескольких разных странах, а их акции принадлежали компаниям, созданным исключительно для этой цели, владельцы же их, в свою очередь, были замаскированы. Ничто не указывало, что Рейвенсклифф имеет какое-то отношение к этим заводам.

— Так как же вы обнаружили правду?

— Для того мы и существуем. И как часто случается, слабым местом оказался человеческий фактор. Потребность в экспертах. Вы ведь не просто строите завод, нанимаете кучу неграмотных крестьян и начинаете производить сложное оружие. Вам нужны люди, чтобы обучать рабочих, надзирать за производством. Но у них нет управленческих навыков, специальности Рейвенсклиффа. Я разыскал нескольких людей, которые работали на верфи, и они все пришли туда из «Бесуик». В конце концов один — один-единственный! — рассказал мне всю подоплеку.

— И вас навестил ваш визитер.

— Именно. А теперь вы тоже знаете всю подоплеку, так что вам следует быть осторожным. Рейвенсклифф был сама целеустремленность. Он мертв, но его дух, как говорится, живет в людях вроде Ксантоса, Нойбергера и Бартоли. Он выбрал и обучил их. Организация воплощает его методы. Она обладает собственной жизнью и способна действовать без него. Можно сказать, он воплотил в нее свою душу и будет жив до тех пор, пока существуют его компании. Единственная форма бессмертия, которой может ожидать подобный человек, и более, чем он того заслуживает.

— Вы когда-нибудь с ним встречались?

Сейд покачал головой:

— Никогда. Я узнал его через числа. Не такой плохой способ знакомства. И более безопасный.

— Что ваши числа сказали вам? Видите ли, я в трудном положении. Ради чего все это? Я простой человек. Мечтаю о доме, и о саде, и о жене. Хочу иметь столько денег, чтобы ни о чем не нужно было бы беспокоиться. Я не хочу кончить в богадельне или в могиле для бедняков. У Рейвенсклиффа все это было десятки лет назад. Чего ему не хватало?

Сейд задумчиво посмотрел на ковер.

— Ну, — сказал он, — не денег. Собственно, я полагаю, что у него не было большого интереса к деньгам. Так часто бывает с подобными людьми. И не к славе или положению в обществе. Он принял титул с величайшей неохотой и никогда не искал публичных должностей. О нем мало кто слышал, и это его вполне устраивало.

— Так что же остается? Власть?

— Нет, не думаю. Не сомневаюсь, это льстило его тщеславию, но не слишком. Нет, я думаю, его мотивацией было удовольствие.

— Простите?

Сейд улыбнулся.

— Удовольствие, мистер Брэддок. А вовсе не то, что, как я понимаю, обычно ассоциируют с тяжелой промышленностью или вооружением. Но он словно бы подходил к тому, чем занимался, примерно как инженер к решению задачи или художник — к воплощению замысла в картине. Он извлекал удовольствие из создания того, что было гармоничным, интегрированным и сбалансированным. Думаю, он мог бы стать архитектором. А может быть, его увлекла бы эта новинка — кроссворды, где удовольствие заключается в решении загадок. Ему нравилось браться за, казалось бы, неразрешимые проблемы и решать их. Не сомневаюсь, ему нравилось вызывать восхищение и, бесспорно, он никогда не отказывался от любых прибылей. Но подозреваю, он никогда бы не достиг того, чего достиг, если бы не извлекал наслаждение из самого процесса. Вы даже могли бы назвать его эстетом. Удовольствие заключалось в сознании. Он взялся за создание самой совершенной организации, какую только видел мир, и преуспел.

— Вам это говорят числа?

— Они намекают. Остальное — догадки и опыт.

— По-моему, я запутался даже больше, чем прежде.

— Возможно. Но это единственное объяснение личности Рейвенсклиффа, отвечающее фактам. Теперь вы знаете в кратком изложении все, что знаю я. И как вы намерены на это ответить?

— Узнав его через числа, чем могу ответить я?

Я суммировал содержание единственной папки. Сейд слушал внимательно, сосредоточенно хмурясь.

— Значит, он жег свою наличность, так? Ну, на вашем месте я зачеркнул бы аферу.

— Почему?

— Он был слишком элегантен для подобных афер. Для него подобное слишком грубо.

— Значит?

— Он тратил эти деньги на что-то.

— На что?

— Откуда мне знать? Вы явно взяли этот труд на себя. Так узнайте, если хотите и если сумеете.

Интервью завершилось. Все репортеры с капелькой опыта понимают, когда больше информации извлечь не удастся, и я знал, что добился от Молодого Сейда всего, что он мог или хотел сообщить мне. Я встал. Священник из вежливости тоже встал. Он не пригласил меня остаться, снова сесть.

Я направился к двери, затем обернулся.

— Еще один вопрос, ответ на который вас вряд ли затруднит. Человек, который подошел к вам в вашем клубе. Как он выглядел?

Сейд задумался, ища возражения, но ничего не нашел.

— Ему под пятьдесят, белокурые волосы, поредевшие на макушке. Среднего телосложения. Ни усов, ни бороды, большой, необычно большой рот. В целом ничем не примечательный. Я не знаю, кто он, и больше его не видел.

Я вернулся в Лондон в тот же вечер в восемь и отправился прямиком в особняк Рейвенсклиффа. Собственно, делать там мне было нечего, никакой причины не отправиться прямо домой с заходом в мясной ресторанчик или паб, а затем хорошенько выспаться. Единственной причиной, почему я отправился не в Челси, а на Сент-Джеймс-сквер, было желание увидеть ее. Я почти это осознавал.

Ключа у меня, разумеется, не было, но у меня было разрешение ходить по дому где угодно, приходить и уходить, когда мне заблагорассудится. Я заметил некоторое колебание, когда дверь открыла служанка, как будто она считала неподобающим, чтобы молодой человек являлся в дом траура так поздно вечером. Вероятно, она была права. Я осведомился о ее госпоже и услышал, что она уже удалилась к себе, и у меня оборвалось сердце. Тут я осознал, что мне нечего здесь делать, но я же не мог повернуться на каблуках и уйти, а потому я поднялся по лестнице в кабинет Рейвенсклиффа якобы заняться его бумагами.