– Все будет хорошо.
25
– Александра… мне так больно… Я больше не могу… Я больше не выдержу этого!
– Дыши! Дыши! Ты должна дышать! Вот так: вдох… выдох… вдох… выдох…
– Я не могу… О господи, меня сейчас разорвет…
– Дыши! Облокотись на меня! Вот, я сижу за тобой… Дыши! Вдох… выдох… вдох… выдох…
– О бо-о-о-же!
– Теперь дыши ртом, высунув язык. Как собака. Дыши! Давай, Попелька, ты можешь! Тобит хочет увидеть свою мать! Помоги ему выйти!
– Меня сейчас разорвет!
– Ты должна тужиться. Больно, но ты должна тужиться!
– Не получается! Господь на небесах, я не выдержу этого. Александра… О боже, Александра, помоги мне!
– Я помогаю тебе. Вдохнуть… выдохнуть… тужься… вдохнуть…
– О бо-о-оже!
– Быстрее, пусти меня вперед… Облокотись на свернутые одеяла… Теперь мне нужно перейти вперед…
– Сколько крови!!!
– Кажется, я уже вижу головку…
– Александра, это его кровь?!
– Нет!
– Значит, моя?!
– Все хорошо, Попелька, не беспокойся… Теперь я попробую кое-что… Тебе будет немного больно… Сейчас, просуну руку…
– О, Господь на небесах, о, Святая Мария, благодати полная…
– Попелька, положи руки на живот и нажимай! Осторожно… И не забывай дышать…
– Александра, сколько крови!
– У нас получается. Вдох… выдох… вдох… Ты прекрасно справляешься. Вдох… выдох…
26
Рассвет вползал в маленькое окно. Александра отступила и посмотрела на ребенка и на мать, лежащую рядом с ним. Александра была настолько истощена, что ей казалось, будто она смотрит на них сквозь плотный слой пакли. Снаружи доносился запах густого дыма: во дворе горели окровавленные простыни и тряпки. Глаза Александры воспалились, а когда она хорошенько рассмотрела пальцы, то поняла, что, несмотря на тщательное мытье, под ногтями все еще оставались коричневые полукружия засохшей крови. Она переплела пальцы, прижала руки к груди и медленно пошла вокруг кровати. Одну за другой задула свечи, которые обнаружила в нише за алтарем. Священник Бильянова, должно быть, позабыл о них, иначе упаковал бы их перед бегством вместе с остальными вещами. Священник Бильянова… Александра снова посмотрела на ребенка и его мать. Невзирая на серый свет, оба лица казались розовыми. Она перевела дух, встала на цыпочки и тихонько выскользнула наружу.
Лошадь фыркнула и толкнула ее мордой. Александра убрала попону со спины и положила на ее место седло. Мышцы у нее болели, а когда она наклонилась, чтобы застегнуть ремень под брюхом животного, закружилась голова и ей пришлось ухватиться за большое, теплое, остро пахнущее тело. Она ласково похлопала лошадь по шее.
– Сейчас, – прошептала она. – Сейчас мы поедем отсюда.
Носком сапога она переворошила тлеющие, пахнущие горелым мясом обрывки простынь. В нескольких местах огонь снова разгорелся и набросился на остатки. Запах вызвал у нее тошноту.
Лошадь встряхнула гривой и заржала.
– Тш-ш! – шикнула на нее Александра и приложила палец к губам.
Лошадь покосилась на нее.
Когда она взвилась в седло, ей показалось, будто ей уже сто лет и каждая кость в ее теле вылита из свинца и обложена осколками стекла. Она охнула, когда наконец очутилась на спине лошади.
Уже достаточно рассвело, так что Александра разглядела тень отдаленной цепи гор и ее острые, как зубы, пики. Поля мягкими волнами катились к горам, и там, где они были окутаны нетронутым снежным покровом, в серой рассветной дымке они напоминали огромные дыры в ткани мира. Ей показалось, что на одном из полей она разглядела темную линию, которая терялась вдали: след беглецов. Можно было только надеяться, что пещеры действительно нелегко обнаружить, – поскольку пойти по следу солдатам не составит труда, когда они доберутся до деревни. Одинокая фигура, которую она только что увидела – очень далеко, там, где гребень последней волны далеких полей сливался с предрассветными сумерками, – и которая шла по направлению к деревне, похоже, не сильно отдалилась от гор. Тем не менее Александра знала, что в конце концов этот человек доберется сюда. А ее задача здесь была выполнена.
Она щелкнула языком, и лошадь медленно пошла вперед, на другой конец деревни, к маленькой речке, за которой изгибалась дорога. На окраине Александра обернулась в последний раз. Дома замерли, из них не доносилось ни звука. Тонкий столб дыма перед домом пастора сменил черный цвет на серый и уже почти не был заметен, только запах все еще висел в воздухе.
Фигура исчезла в одной из низких долин. Скоро она снова появится на гребне следующего холма, уже ближе.
Она развернула лошадь и погнала ее рысью.
Франтишек Бильянова, без сомнения, обнаружит свою возлюбленную и ребенка в доме пастора. Ему и придется давать имя ребенку: Попелька привела в этот мир не мальчика, а девочку.
Между ног Попельки Александра увидела не головку, а противоположный конец крошечного тельца. Она попыталась развернуть ребенка, но тот разворачиваться не хотел. Александра достаточно часто помогала при родах, чтобы знать: в такой ситуации можно спасти лишь одну душу – или ребенка, или матери. Когда это случалось с ней прежде, решение принимал супруг роженицы. И ни разу не было такого, чтобы отец выбрал ребенка, а не мать. Александра всегда покидала помещение, когда опытные повитухи после беседы с супругом возвращались и доставали большие, заботливо припрятанные в сумках ножницы. Ее охватывал ужас от одного понимания того, что женщины должны сделать. Она не смогла бы еще и смотреть на это. Она и без того в каждом из нерожденных детей видела Мику. Александра только тогда возвращалась в спальню роженицы, когда все уже было кончено, а мертвый ребенок представлял собой лишь странный маленький сверток, сквозь ткань которого начинала просачиваться кровь.
Здесь не присутствовал супруг, который бы появился достаточно своевременно, чтобы дать ответ на вопрос. Но даже если бы и присутствовал – Александра знала, что душа Франтишека Бильяновы была бы потеряна, если бы ему пришлось принимать такое решение.
В конце концов врач всегда остается один.
И это соответствовало истине – всегда и всюду.
Она поняла, что Попельку спасти не удастся. Все, что она могла сделать, это немного облегчить ей боль. Когда пальцы умирающей, сжимавшие руку Александры, внезапно ослабли, а ее взгляд устремился в неведомое, Александра достала ланцет и вытащила ребенка. Он был жив, и он будет жить и дальше. Если Франтишек Бильянова не забыл взять с собой козье молоко, о чем она его просила, то у ребенка был шанс. Священник отнесет дитя в убежище в пещерах, и какая-нибудь из женщин деревни позаботится о нем. Александра надеялась, что Бильянове не придет в голову мысль отбросить одеяло, чтобы в последний раз посмотреть на Попельку: скрыть разрез не представлялось возможным.
Она не могла даже подумать о том, чтобы взглянуть священнику в глаза и прочитать в них, что в смерти возлюбленной он обвиняет себя. На самом деле итог трагедии не изменился бы, если бы Бильянова остался, разве что он смог бы попрощаться с ней. А теперь у него будет не много времени на прощание с хладным трупом, если он хочет доставить ребенка в безопасное место.
Александра вымыла новорожденное дитя, а потом и мертвую Попельку горячей водой из купели, после чего вычистила пол и кровать, пока нигде не осталось и следа крови. Она собрала простыни и тряпки во дворе и бросила в огонь, который разожгла из последних остатков телеги перед домом пастора.
Возможно, солдаты скоро появятся здесь. Возможно, они обнаружат священника и пустят ему пулю в голову, а младенца зарубят. Возможно, они вообще не войдут в деревню, и тогда его жертва окажется напрасной. Какой смысл в том, что одни живут, а другие умирают? Какой смысл в том, чтобы научиться врачевать, если это искусство ты можешь применять лишь для того, чтобы решать, кому умереть? Какой смысл в том, чтобы однажды познать счастье материнства, если потом приходится смотреть, как твоего ребенка опускают в могилу?
