Карета покатилась по дороге, ведущей на восток, окруженная со всех сторон элитными солдатами. Что же касается Агнесс, то она ехала назад, в прошлое, навстречу тому дню, семьдесят шесть лет назад, когда кровь десяти невинных женщин и детей пробудила библию дьявола от ее многовекового сна; тому дню, когда ее мать упала под ударами топора сумасшедшего и, умирая, произвела на свет ребенка.

– Должен-сказать, – отрывисто прокричал Мельхиор, подчиняясь навязанному быстрым галопом ритму, – я-бы-и-не-подумал-что-какой-то-монашек-однажды-покажет-мне-как-нужно-ездить-верхом!

– У-меня-был-хороший-учитель! – передразнил его Вацлав.

– И кто же?

Вацлав натянул поводья, его лошадь сбавила темп и постепенно перешла на рысь. Он больше всего ненавидел именно этот неровный аллюр – едва человек начинал считать, что разгадал его ритм и приспособился к нему, как тот нарушался, причем чаще всего именно тогда, когда самое чувствительное место израненного седалища опускалось на седло и получало снизу удар, сравнимый с хорошим пинком. Создавшееся у Мельхиора впечатление, что Вацлав намного лучше его обращается с лошадью, не имело ничего общего с действительностью. После сообщения, которое принес ему Мельхиор, он удержался бы и на спине дракона, летящего сквозь ад. Тем не менее он радовался, что теперь они продвигались вперед несколько медленнее. Он чувствовал, как пот тонкими ручейками стекает под его черной рясой. Резкий январский ветер впивался в его разгоряченное лицо. Он рывком вернул на голову капюшон, который слетел от бешеной скачки, и тут заметил широкую улыбку Мельхиора.

– Что? – спросил он.

Мельхиор окинул жестом целостное произведение искусства: Вацлава и его лошадь.

– Если бы у тебя еще и коса в руке была, ты выглядел бы в точности как Смерть на черном скакуне, впрочем, как сильно вспотевшая Смерть.

Вацлав покосился на своего коня.

– Ты сам не захотел взять вороного, – заметил он.

– Мне показалось, что тебе он больше подойдет – по цвету.

– С тех самых пор, как ты купил себе первую шляпу, я знал, что ты эстет.

– А я и не знал, что где-то в правилах бенедиктинцев написано: лги так бесстыдно, как только можешь, чтобы заполучить лошадь.

– Это не было ложью. Каждое из моих долговых обязательств будет оплачено в Райгерне, как только владелец обратится туда с заявлением.

– Я, скорее, имел в виду ложь, которую ты применяешь для того, чтобы люди вообще принимали твои долговые обязательства.

– Ах, вот ты о чем, – протянул Вацлав и пренебрежительно махнул рукой. – Ну да… Во время исповеди я укажу, что меня к этому подтолкнуло твое присутствие.

– Всегда готов услужить, – заявил Мельхиор и прикоснулся к полям шляпы. Затем он спросил: – Так кто был твоим учителем верховой езды?

– Твоя мать, – ответил Вацлав. – Когда мы мчались в Перн-штейн, чтобы спасти твою сестру. Я тогда подумал, что если однажды мне удастся найти в себе хотя бы половину энергии этой женщины, которая вдвое старше меня, я буду считать, что на меня пролилось Божье благословение.

Лицо Мельхиора стало серьезным.

– Она жива и здорова? Как ты думаешь? А Андреас и его семья?

– Зачем иезуиту вредить им, если он еще не достиг своей цели? Они все – козыри у него на руках.

– А какой козырь есть у нас?

– То, что отец Сильвикола не знает, где на самом деле находится оригинал библии дьявола. – Вацлав щелкнул поводьями. – Вперед, мы уже достаточно медлили.

Лошадь снова поскакала галопом. Он не поворачивал головы, но знал, что Мельхиор остановился у обочины, поскольку тот неосознанно сдержал лошадь. Он также знал, что Мельхиор смотрит ему вслед с открытым ртом. Затем он услышал стук копыт: это друг стал сокращать расстояние между ними. Мельхиор быстрее пришел в себя от неожиданности, чем думал Вацлав.

Вацлав опять пришпорил коня. Мельхиор не отставал ни на шаг. Они довольно долго скакали бок о бок по дороге: Мельхиор – пристально глядя на него и не говоря ни слова, Вацлав – спокойно глядя перед собой, пока наконец не сдался и снова не потянул за повод. Вздохнув, он ответил на взгляд Мельхиора.

– Ты знаешь это только из рассказов, но ты, конечно, помнишь, что мы тогда спасли из Пернштейна только оригинал библии дьявола и три страницы, которые Филиппо Каффарелли вырвал из нее.

Мельхиор кивнул.

– Тогда твой отец сказал, что будет рад, если никто не узнает, куда исчезла копия, и что, с его точки зрения, пусть она спокойно гниет себе вечно в каком-нибудь убежище.

Мельхиор снова кивнул.

– Так вот, на самом деле ему этого, естественно, было мало. После того как мы объединились с рейхсканцлером Лобковичем, мы неоднократно искали там – как только появлялась возможность незаметно отправиться в Брюнн. Сначала только наши с тобой отцы перевернули там каждый камень, а позже я присоединился к ним.

– И вы нашли ее?

Вацлав пожал плечами.

– Да, причем там, где нужно было бы искать с самого начала.

Многолетний поиск как наяву встал перед внутренним взором Вацлава: экспедиции в покинутое полуразрушенное крыло Пернштейна, полного зловещих и печальных следов существа, на лице и в сердце которого царил дьявол; раскопки под развалинами сожженной хижины, где Киприана содержали под стражей; наконец, ужасная каморка в полуподвальном этаже главной башни крепости, где все еще стоял механизм, с помощью которого Генрих фон Валленштейн-Добрович совершил такие жестокости и на котором он в итоге встретил собственный мучительный конец. Поверхность механизма все еще оставалась темной там, где в нее въелась кровь Генриха и его жертв. Вацлав вспомнил об озарении, снизошедшем на него тогда. Снова и снова в то время свою роль играли различные механизмы: от безвредных и странных игрушек в собрании редкостей императора Рудольфа до хитроумного орудия убийства, в которое Генрих перестроил бывший подъемник моста над крепостным рвом Пернштейна. Он вспомнил об ощущении пустоты в животе, появившемся тогда, когда он рассмотрел темные узоры на машине и взглянул вверх, где тихо вибрировали заржавевшие цепи, на которых они в свое время обнаружили Генриха фон Валленштейн-Добровича, чье тело было натянуто до предела… Зрелище, словно вырвавшееся на волю из оков больного мозга Генриха, причем жертвой в тот раз был он сам. Когда Вацлав начал бить топором по механизму, ворвались его отец, Андрей и Киприан Хлесль. Киприан уставился на Вацлава. «Будь я проклят!» – пробормотал он, а затем они вместе разобрали машину.

– Там и была спрятана копия? – недоверчиво спросил Мельхиор.

Вацлав кивнул.

– Я не знаю, чего добивался Генрих фон Валленштейн-Добрович. Наверное, это было что-то вроде запасного выхода, то, что он хотел использовать, намереваясь купить себе возможность снова войти в нормальную жизнь. Вероятно, какая-то его часть до самого конца надеялась, что он сумеет освободиться от черных чар, пленником которых стал. Кто знает? Во всяком случае, там была копия, и мы знали, что нужно делать.

– То, что уже когда-то сделали папа и старый кардинал!

– Правильно. Мы снова обменяли оригинал в собрании древностей на копию. Твой отец не стал возвращать оригиналу три страницы, на которых должен находиться ключ ко всему произведению – хотя никто из нас никогда не изучал эту книгу. Даже кардинал Мельхиор так и не решился на это. Никто не знал, действительно ли оригинал безвреден без трех страниц. Мы знали только то, что копия, похоже, безвредна. Итак, мы отвезли оригинал в Райгерн и оставили копию в собрании редкостей, чтобы никто не заметил отсутствия библии дьявола.

Мельхиор некоторое время молчал. Когда Вацлав опять хотел пришпорить лошадь, он сказал:

– И каждый раз, когда я шутливо спрашивал, в безопасности ли она, ты думал: «Бедный глупец, он совсем ничего не знает».

– Я боялся, что ты именно так это и воспримешь.

Щеки Мельхиора покраснели.

– Нетрудно было догадаться, дорогой друг и двоюродный брат!