Он пролистал страницы. Они были тяжелыми, эти огромные листы из пергамента. Он мог просто пробежать текст глазами, так хорошо он его знал. Все, что только можно знать, все, что когда-либо записали ученые мужи, а он прочитал… Среди них – Ветхий и Новый Завет, слово Божье, которое уравновешивало знание… Равновесие… Мир жаждет достичь равновесия, и он сотворил его здесь, в этой книге, которая охватывала весь мир… Он чувствовал громкий стук своего сердца и боль, которая пронзала его тело неделями, но он может игнорировать ее. «Tetelestai, – подумал он. – Свершилось».[86]

Он перелистывал страницы, благоговейно укладывая их друг на друга. Переплетчики позже сошьют по краям пергамент, накроют его крышкой. Он совершил работу, а они доведут ее до конца.

Чистые страницы – он специально оставил их пустыми, так как после них шло покаяние в грехах, и он считал, что бездействие должно противопоставляться действию…

…обе большие иллюстрации, которые шли сразу за ними, тоже для равновесия; даже те, кто не умеет читать, должны понять…

…Cronica Bohemorum,[87] переписанная Козьмой из Праги…

…правила святого Бенедикта, где подробно указывалось, как монашеский орден мог позаботиться о том, чтобы из него исходило equilibrium…[88]

Он насторожился.

Прочитал текст.

Уставился на лист.

Сердце у него застучало еще быстрее, а боль в теле усилилась, выбросила нити, потянулась длинными щупальцами. Он чувствовал, как левая рука судорожно сжалась, как по всей руке, до самого плеча, полыхнул огонь. Он охнул.

Этот текст ему не принадлежал! Кто его написал? О боже, он взял за основу его идею и довел ее ad absurdum…[89] поставил под вопрос всю книгу… Кто это написал? Дьявол… сам дьявол, должно быть, затесался среди его учеников и побудил одного из них написать это… Ведь дьявол ненавидит равновесие!

Боль стала такой невыносимой, что он не мог дышать. Он попытался встать, но был не в силах устоять на ногах. Похоже, всю левую сторону его тела парализовало, ее словно охватило ледяное пламя. Пламя… Он снова вспомнил о братьях, которых запер в горящей библиотеке, так как знание принадлежало ему, только ему одному, так как они хотели отнять у него знание, а он не хотел делиться… О, Господь на небесах, теперь огонь пожирает его изнутри… Он закричал, но крик был глухим, будто доносился до него сквозь толстую стену. Равновесие было нарушено, свидетельство книги – извращено, его покаяние оказалось напрасным, искупление – невозможным… Он кричал и кричал, и слышал шаги снаружи, и слышал скрежет засовов… Падая, он смахнул со стола несколько гигантских страниц из пергамента, и одна из них лежала прямо у него перед глазами… Страница с иллюстрацией, с ухмыляющимся лицом чудовища… дьявола… Тот поднял свои ужасные лапы и тянулся к нему…

Он кричал!

Он слышал, как снаружи колотят в дверь, как сражаются с засовами.

Он кричал. Он умирал…

– Они прорываются через укрепления…

Агнесс подняла голову. Все ее тело горело, словно в огне. Она слышала треск выстрелов, но теперь, после того как она очнулась, он звучал отдаленно и приглушенно. Сон крепко ухватился за нее, а она – за него. У нее было такое чувство, что стоит ей только обернуться, и она увидит спектральную фигуру монаха, человека, который более четырехсот лет назад хотел записать все знание мира и ключ для его уничтожения.

«Равновесие», – прошептало что-то.

Прошептал он.

Прошептал – он ли? Действительно ли какая-то его часть, что-то, оставшееся здесь и пережившее время, обратилось К ней, когда она лежала в лихорадочном бреду? Или, что куда более вероятно, она просто слишком много знала об этой проклятой книге, и нет ничего удивительного в том, что именно в этом месте книга проникла в ее сновидения?

Тьма и свет, ненависть и любовь, творение и уничтожение…

Хаос и порядок.

Огромное изображение дьявола на одной странице и божественный город – на другой.

Образы таким мощным потоком обрушились на нее, что она с трудом успевала узнавать их. На передний план попыталось выдвинуться другое воспоминание: воспоминание, которое действительно имело значение, воспоминание, которое отвечало на вопрос… Последнее, что она слышала, прежде чем раздался выстрел и швырнул ее в царство между сном и явью, где правила боль.

Где…

Возможно, они все время совершенно неверно истолковывали эти иллюстрации? Возможно, они представляли собой не противоположности, а дополнения? Разве свет может существовать без тьмы? Разве старое не должно погибнуть, чтобы возникло нечто новое?

Другое воспоминание с такой мощью заявило о себе, что Агнесс на мгновение поверила, что Александра сидит рядом с ней.

«Я уверена, она находится здесь. Кто знает, как часто дядя Андрей и папа на самом деле были здесь, когда мы думали, что они в отъезде? Дядя Андрей даже установил надгробный камень на старом заброшенном кладбище для… для ваших родителей».

Где…

Где находится библия дьявола? Люди отца Сильвиколы полдня и всю ночь рылись в развалинах. Они осмотрели каждый уголок подвала. Библии дьявола нигде не было видно. Затем откуда ни возьмись появились солдаты, и Киприан, и Андрей… а потом выстрел…

Она слышала выстрелы, а между ними – гулкие удары пушечных ядер. Все снова стало таким далеким… далеким стало все, что не касалось библии дьявола.

Агнесс, качаясь, поднялась на ноги и побрела к одному из полузасыпанных боковых выходов из церкви, тому, что вел к старому кладбищу.

Пока они не добрались до Праги, Андреас и Карина Хлесль ехали каждый на своей лошади – потери студенческого отряда, решившегося под предводительством отца Плахи и Мельхиора Хлесля напасть на лагерь Кёнигсмарка, были велики. Из двухсот животных, которых войска Кёнигсмарка забрали у населения, оставалось пятьдесят, включая приличное количество умерших или убитых коз и свиней: они свешивались с седел нескольких всадников. Для жителей Праги это было меньше капли в море; животные с самого начала не отличались откормленностью, а дикий перегон обратно в город еще ухудшил их состояние. Тем не менее возвратившихся принимали, словно освободителей. Даже генерал Рудольф Коллоредо, который в день перед отъездом добровольцев до хрипоты спорил на совещаниях, пытаясь отговорить их от совершения вылазки, кисловато улыбался. Лидия в полубессознательном состоянии сидела на лошади перед Андреасом, а тот, казалось, радовался, что основное внимание получил огромный иезуит; по его лицу бежали слезы благодарности за то, что они снова вместе.

Мельхиор не упустил возможности покрасоваться.

– За нами… гонится… вся армия… Кёнигсмарка… – тяжело дыша, сообщил он. – И я… Мне кажется… я видел еще одну армию, которая приближалась… приближалась к лагерю генерала. – Он попытался восстановить дыхание. Пока они Не прогнали жалкое стадо через ворота, он неутомимо трудился во всех концах колонны, вместе со всадниками студенческого отряда ловил беглецов и в целом старался принести как можно больше пользы. Никто не знал, сколько конных отрядов в армии Кёнигсмарка (и есть ли они вообще) и не преследуют ли они колонну. – У нас ушла вся… вся ночь на то, чтобы согнать животных в стадо. Они могут быть не так уж и далеко от нас, у них ведь нет крупных обозов… Они быстрые и легко передвигаются, даже пешком… И они не оставили в этом районе ничего, что еще могло бы их задержать.

Коллоредо кивнул.

– Встречаемся через полчаса у ворот Староместской башни, – сказал он.

Очевидно, смелая вылазка Мельхиора все же обеспечила ему небольшое внимание начальства.

– Отведите членов своей семьи домой, – кивнул Коллоредо Андреасу. – Господин советник, рад, что вы снова здесь. Нам вас не хватало.