В дверях стояла одна из горничных. Внезапно у Александры кровь застыла в жилах: служанка была бледна как смерть.

– Что случилось?

Андреас поймал Карину с плащом Мельхиора или с самим Мельхиором! Кто-то лежит в луже крови, а кто-то другой стоит рядом с ним и пытается осознать, что натворил!

– Пожалуйста, идемте со мной! – заикаясь, попросила служанка.

– Но что стряслось?!

– Пожалуйста…

Александра поспешила вслед за горничной; они спустились на первый этаж дома. Сердце вырывалось у нее из груди, и больше всего ей хотелось оттолкнуть девушку в сторону и помчаться по лестнице, прыгая через несколько ступенек. Она спешила за ней в зал, и перед глазами у нее маячила картина, как

– Андреас!

стоит с мертвенно-бледным лицом над хрипящим телом

– Мельхиора!

а Карина бросается на него с кулаками, и нож вздрагивает в руке Андреаса, и на полу растекается зигзагообразный кровавый след. Она ворвалась в зал, как человек, собирающийся в одиночку снести ворота замка с петель.

И шарахнулась в сторону.

В углу зала столпились Агнесс, Андреас, Карина и Мельхиор. В его центре, скрестив руки на груди и нахмурившись, будто подчеркивая, что это последнее место в мире, куда он хотел бы попасть, стоял иезуит с огненно-рыжими волосами. Однако наибольшую тревогу вызывали мужчины с короткими копьями и дубинами судебных приставов, которые выстроились полукругом перед семьей Александры и держали копья с таким видом, словно собирались пронзить их в следующее мгновение.

Иезуит медленно обернулся. Его глаза представляли собой две узкие щелки.

– Вот теперь все в сборе, – сказал он. – Dies irae – ныне просыпается гнев Господень.

– Чего вы хотите?! – ахнула Александра, после того как иезуит некоторое время говорил своим спокойным, излучающим презрение голосом.

Ей казалось, что он изъясняется на иностранном языке. Звали его отец Сильвикола; все остальное вихрем пронеслось в голове Александры и засосало все четкие мысли в свой центр.

Иезуит кривил лицо и не отвечал.

– Кто-то солгал вам, – произнесла Александра, которой показалось, что она наконец-то сумела зацепиться за одну почти разумную мысль. – Как вы назвали эту вещь? Библия дьявола? Ничего подобного не существует.

– Избавь нас от этого, – бросил отец Сильвикола. – Из того, что я сказал, ты должна была понять, что я в курсе ваших дел.

– Тогда вы более в курсе, чем я. Вы уверены, что не ошиблись домом?

Отец Сильвикола вздохнул. Он щелкнул пальцем, и один из приставов посмотрел на него.

– Тащи сюда больную девчонку.

Александра нашла взглядом мать, но лицо Агнесс оставалось бесстрастным. Горло Андреаса так же опухло, как и его левая щека. Карина с такой силой вцепилась в его руку, что костяшки ее пальцев побелели. Мельхиор походил на человека, который считает, что у него появится шанс, если он ударит первого пристава, отнимет у него копье, проткнет им второго и третьего, обезвредит четвертого и пятого их собственными рапирами, после чего вышвырнет иезуита в окно. С ужасом, пронзившим все ее существо, Александра осознала, в какой ситуации они очутились. И что означает осведомленность иезуита…

– Здесь нет никакой больной девочки, – услышала она собственный голос.

– Ее зовут Лидия Хлесль, она была ближе к смерти, чем к жизни, однако дьявол получил ее душу, прежде чем Бог смог принять ее.

– Душа Лидии никак не связана с дьяволом! – прошипела Карина.

Иезуит не обратил на нее внимания. Пристав ждал указаний.

– Оставьте ее в покое. Если хоть один волосок упадет с ее головы, я выцарапаю вам глаза! – угрожающе произнесла Александра.

Иезуит фыркнул.

– Я ничего другого и не ожидал.

– Чего вы хотите от нас? Разве вам не следует больше внимания уделять поискам в подвалах и чердаках Вюрцбурга лицемерных преступников, которые сожгли на костре девятьсот человек?

– Я так и знал, что такие, как ты, обязательно должны произнести нечто подобное, – заявил иезуит. – А чего я хочу, я уже сказал.

– Так что, патер? – спросил пристав.

Иезуит кивнул, и мужчина закатил глаза и вернулся к своему заданию – охранять Хлеслей.

– Молодой человек, – неожиданно произнес отец Сильвикола. – Мельхиор Хлесль! – За всю свою жизнь Александра лишь один-единственный раз слышала, как фамилию их семьи произносили с такой антипатией, и жирное лицо, всплывшее в воспоминаниях, заставило ее почувствовать ту же беспомощность, что и раньше, а вместе с ней – безысходность, охватившую ее тогда. – Я даже здесь слышу твои убийственные мысли, – продолжал отец Сильвикола. – Не трать их зря. Я приказал окружить дом. Даже если бы тебе удалось выйти на улицу, ты в лучшем случае нашел бы свой конец в переулке, с клинком в теле.

– Вы обращаетесь с нами как с пленниками в нашем собственном доме! – заорал Андреас. – Вы пожалеете об этом! У меня всюду связи!

По лицу отца Сильвиколы прошла дрожь, которую сменил полный ненависти оскал зубов.

– Твои связи простираются лишь до того места, до которого может долететь желчь дьявола, – хрипло ответил он и пристально посмотрел на Александру. – Ну?

– Никто из нас не отдаст тебе библию дьявола, – заявила Александра, решив оставить попытки вести себя вежливо с этим человеком. – Что бы ты ни слышал, что бы ты ни планировал, ты глупец.

– Ну почему же, один человек отдаст. Ты отдашь, чтобы быть точным.

– Ха-ха. Это настолько остроумно, что я не поняла, в каком месте надо смеяться.

Грудь иезуита поднялась и судорожно опустилась.

– Я хочу рассказать тебе одну историю, – начал он. По его голосу было прекрасно слышно, какие усилия он прилагает, чтобы держать себя в руках. – Я хочу рассказать вам всем одну историю. Это история о душе, которая была обещана Богу, душе, которая сохранила чистоту, хотя и была окружена прегрешением. Было ли это вездесущее прегрешение виновато в том, что тело, служившее душе домом, заболело? Или Господь Бог сжалился над ней и решил освободить ее из ее болота? Однако существует некто, восставший против Бога, и у него есть служители повсюду. Он послал одну из своих служанок в дом, в котором находилась невинная душа, и волшебством и магией служительнице удалось столкнуть бедную душу с дороги к трону Господа и увлечь ее в пасть злого духа.

Александра не сводила с него недоверчивого взгляда. Иезуит сделал несколько заклинающих пассов.

– Нога к ноге, кровь к крови… – прошептал он. – Возьми нижние части белокрыльника и гадючьего языка, буквицы и репейника и разотри их в ступке, потом подмешай туда масло и нанеси… После захода солнца поцарапай кожу пациента, дай крови стечь в текущую воду, сплюнь туда трижды и скажи: «Забери эту болезнь и унеси ее с собой прочь…»

– Я спасла Лидию, но это не имеет никакого отношения к…

– Нам нужна свидетельница, – прошипел отец Сильвикола одному из приставов.

Тот кивнул и поспешно вышел из зала.

– Какая свидетельница? – воскликнул Андреас. – Вы что, окончательно спятили? Кого еще вы притащили в мой дом?

Отец Сильвикола резко обернулся. Его глаза сверкали. Сделав пару шагов, он оказался возле Андреаса, схватил Карину за волосы и грубо потянул за них. Карина закричала и опустилась на колени.

– Какие прекрасные волосы! – с ненавистью прошипел иезуит. – Ты хочешь, чтобы я приказал их срезать и чтобы мы продолжили допрос в той комнате в суде, где плачут даже камни, поскольку слышали слишком много криков боли, криков тех, кого там допрашивали до вас? – Он дернул Карину за волосы. – Ты этого хочешь?

– Ты уже покойник, – заявил Мельхиор.

Он рванулся вперед, но его остановили наконечники двух копий. Один вонзился в его куртку, другой – в шею. По второму наконечнику медленно скатилась капля крови и пропитала деревянное древко.

Отец Сильвикола отпустил волосы Карины и вытер руку о сутану. Затем он перекрестился и сделал шаг назад. Карина закрыла лицо руками и разрыдалась. Андреас потрясенно смотрел на иезуита.