— Еда — испорчена еда! — всхлипывая, хозяйка схватила носовой платок, высморкалась в него и крикнула: — Тереза уронила судака!

Тут уж не выдержал банкир Ферру, серьезно подозреваемый германским абвером в том, что именно он является ключевой фигурой фантастического французского черного рынка.

— Мари-Луиза, я вынужден просить тебя! Ты знаешь, о чем пойдет речь сегодня вечером! Ты знаешь, что стоит на кону! А ты ревешь из-за какого-то паршивого судака? Ты ведешь себя, как…

— Мсье Ферру! — прервал его Томас мягко, но решительно.

— Что вам надо? То есть, извините, я слушаю.

— Позвольте мне задать мадам несколько вопросов.

— Я… гм… н-да… Ну ладно, конечно.

— Благодарю. Мадам, вы сказали, что Тереза уронила судака…

— Да. Она уже такая старая, так плохо видит. Он рухнул на плиту, когда она вынимала его из воды. Мне стало дурно: он развалился на мелкие кусочки!

— Мадам, есть только один грех в жизни: потеря мужества. Смелее; у вас же было достаточно куража, чтобы пригласить к столу немецкого агента. Неужели какой-то французский судак сможет вас сломить?

Тут вдруг седовласый Ферру схватился руками за голову, заявив:

— Ну, это уж слишком…

— Отчего же, — возразил Томас и обратился к хозяйке дома: — Извините за нескромный вопрос, какое блюдо должно было предшествовать судаку?

— Ветчина с соусом кимберлан.

— Гм… гм, — на его лице появилось выражение, как у великого хирурга Зауэрбруха на консилиуме. — А… гм… после него?

— Шоколадно-кофейный крем.

— Так, так, — сказал Томас, взяв маслину, — все великолепно.

— Что великолепно? — прошептала дама, охотно носившая на себе 70 карат. Томас отвесил поклон:

— Сдается мне, что вас терзают две заботы, мадам. Во всяком случае, от одной я могу вас легко избавить, если вы позволите мне пройти на вашу кухню.

— Вы… вы думаете, что можете еще что-то сделать с развалившимся судаком? — неземное восхищения появилось в глазах Мари-Луизы.

— Ну конечно же, мадам, — заверил наш друг. — Не взять ли нам с собой бокалы и шейкер? Легче готовить, пропуская по глоточку. Мартини поистине великолепен. Настоящий британский джин «Гордон». И где только, мсье Ферру, вы достаете его на четвертом году войны…

Что же здесь случилось в действительности?

Этого Томас не узнал и на огромной кафельной кухне. Повязав фартук поверх смокинга, он принялся трудиться, чтобы в мире хотя бы на одну катастрофу стало меньше. При этом за ним с восхищением наблюдали: близорукая старая повариха, чувствовавшая свою вину, бледная хозяйка дома, бледный хозяин дома. Странная супружеская пара забыла, по крайней мере на время, свою нервозность. Томас подумал: «Я могу подождать. Даже если этот театр продлится до утра. Рано или поздно у вас развяжутся языки».

Он извлек кости из несчастной рыбы, снял кожу и тонко порезал филе. Выпив глоток, заговорил:

— Суровые годы, дамы, заставили меня усвоить, что жизнь чаще всего дает человеку еще один шанс. Раскрошившийся судак — это все же лучше, чем если бы не было никакого. Сейчас мы приготовим замечательный соус. У вас есть сыр «Пармезан», Тереза?

— Сколько хотите, мсье, — пропела старая повариха, — ах, я в таком отчаянии от случившегося!

— Не волнуйтесь вы так, моя милая. Выпейте глоток, это успокаивает, — хозяин дома налил поварихе полный бокал. Томас попросил: — Мне понадобятся белое вино, сметана и сливочное масло.

Он получил все требуемое. Присутствующие следили, как он готовит соус. И вдруг в доме поднялся шум. Послышались пронзительный женский голос, потом мужской. Хозяйка дома побледнела. Хозяин дома устремился к двери. Тут он столкнулся со слугой-китайцем. У того был свой метод делать тайну из всего, что рвалось из его души: он переходил на родной язык. К тому же он указывал на что-то позади себя. Хозяйка дома, очевидно, владевшая китайским, вскрикнула. Хозяин дома прикрикнул на нее по-китайски. Она опустилась на кухонный табурет. Хозяин дома последовал за Шен Таем, даже не извинившись. Дверь за ним захлопнулась.

«Н-да, — подумал Томас, — вот, значит, какие дела у французских сильных мира сего». Что поделаешь? Он решил больше ничему не удивляться.

— У вас есть каперсы, Тереза?

— О Святая Богородица, бедная хозяйка…

— Тереза!

— Каперсы? Да, конечно, вот они.

— А шампиньоны?

— То-о-о-же… Мадам, я могу помочь вам?

Хозяйка дома взяла себя в руки. Подняла глаза:

— Пожалуйста, извините за все, господин Ливен. Шен Тай у нас уже десять лет. От него у нас нет тайн. Он появился в нашем доме еще в Шанхае… Мы жили там довольно долго…

В доме раздались громкие голоса. Потом что-то упало. Томас подумал: «Возьмем на заметку, как сказал бы мой друг ефрейтор Карл Шлумбергер».

— Ставьте это в духовку, Тереза.

— У меня проблема с моей кузиной, господин Ливен.

— Мне очень жаль, мадам. И запекайте на малом огне.

— Знаете, мы пригласили ее на ужин. Но она вдруг решила сбежать из дома. Шен Тай помешал ей в самый последний момент.

— Вот уж действительно нескучный вечер. А почему ваша уважаемая кузина захотела убежать?

— Из-за вас.

— Гм-гм. Из-за меня?

— Да. Она… она не хотела встречаться с вами, — хозяйка дома поднялась. — Мой муж сейчас с ней в гостиной. Пожалуйста, пойдемте. Я уверена, Тереза теперь сама справится.

— Как следует посыпьте пармезаном, каперсами и шампиньонами, Тереза, — сказал Томас. Он забрал свой бокал и шейкер. — Мадам, я горю желанием познакомиться с вашей родственницей — с дамой, которая хочет сбежать, еще не видя меня. Вот это я понимаю!

Он последовал за хозяйкой дома. В гостиной банкира с ним произошло нечто такое, чего никогда ранее не случалось: он уронил свой бокал, мартини тут же впитался в толстый ворс. Томас застыл как вкопанный. Он не отрывал взгляда от стройной молодой женщины, сидевшей в старинном кресле. Рядом, подобно телохранителю, стоял Ферру. Но наш друг смотрел только на эту молодую бледную женщину со сжатыми губами, косым разрезом зеленых глаз, строго зачесанными светлыми волосами, высокими скулами. Ее голос звучал чуть надтреснуто:

— Добрый вечер, господин зондерфюрер.

— Добрый вечер, мадемуазель Дешан, — с трудом выдавил он. И отвесил поклон бывшей ассистентке профессора Дебуше, бывшей партизанке, этой неистовой ненавистнице немцев, плюнувшей ему когда-то в лицо в Клермон-Ферране и пожелавшей ему кончины — медленной и жалкой… Жан-Поль Ферру поднял бокал, выпавший из рук Томаса, и сказал:

— Мы не рассказывали Ивонне, кого ждем сегодня в гости. Она услышала ваш голос, узнала вас и хотела сбежать… Догадываетесь, почему?

— Догадываюсь.

— Вот поэтому мы предаем себя в ваши руки, господин Ливен. Ивонна в смертельной опасности. За ней охотится гестапо. Если не помочь, ей конец.

Глаза Ивонны сузились в маленькие щелки, когда она посмотрела на Томаса. На ее прекрасном лице проступали стыд и гнев, смятение и ненависть, страх и протест. Томас Ливен подумал: «Я ее дважды предал. Один раз как немец, другой — как мужчина. Этот второй раз она мне простить не может. Если бы я тогда остался в ее комнате…»

Он услышал голос Ферру:

— Вы, как и я, банкир. Оставим эмоции в стороне. Только дело. Вам нужна информация о черном рынке. Я же хочу, чтобы с кузиной моей жены ничего не случилось. Ясно?

— Ясно, — ответил Томас. Его губы вдруг стали сухими, как пергамент. Он спросил Ивонну:

— Почему вас преследует гестапо?

Она вздернула голову и отвернулась.

— Ивонна! — в бешенстве закричала мадам Ферру. Томас пожал плечами.

— Мы с вашей кузиной добрые старые враги, мадам. Она никак не может простить мне, что тогда я отпустил ее на свободу. И еще дал ей адрес одного друга по имени Бастиан Фабр. Он бы ее спрятал. К сожалению, она к нему, видно, не пошла.

— Она отправилась к верхушке «Маки Лимож», чтобы и дальше работать в группе Сопротивления, — пояснил Ферру.