— Счастлив лицезреть вас, господин полковник, — сказал Томас. — Как ваши дела? Как поживает наша красотка Мими?

— Ваша игра окончена, грязный предатель! — сказал полковник презрительно, почти не разжимая губ.

— Вам не трудно переместить ствол пистолета в какое-нибудь другое место, хотя бы в грудь? Я, видите ли, только что поужинал.

— Через полчаса у вас вообще не будет проблем с пищеварением, свинья, — ответил полковник с яростью.

В прихожей появился второй мужчина: высокого роста, элегантный, с седыми висками и умными глазами, воротник плаща поднят, руки в карманах, сигарета в углу рта — Морис Дебра.

— Добрый вечер, — произнес Томас. — Я так и предполагал, что вы где-то рядом, когда Шанталь назвала мне пластинку. Как дела, майор Дебра?

— Полковник Дебра! — прошипел Симеон.

Сам Дебра ничего не сказал, а лишь коротким и властным кивком головы указал на дверь.

В этот момент отчаянный крик заставил всех обернуться. Пригнувшись, как тигрица перед прыжком, в дверях комнаты стояла Шанталь с кривым малайским кинжалом в правой руке. Она зашипела в дикой ярости:

— Вон отсюда! Или я прикончу вас обоих. Оставьте Жана в покое!

Испуганный Симеон отступил на два шага. Томас подумал: «Слава богу, ты уже не такой безмозглый храбрец, каким был тогда, при оккупации Парижа!» И резко сказал:

— Оставь эти глупости, Шанталь. Ты же обещала господину полковнику выдать меня.

Шанталь еще больше согнулась, еще более хриплым стал ее шепот:

— А мне совершенно все равно… Я вела себя мерзко — но смогу еще все исправить…

— Черта лысого ты сможешь! — сказал Томас. — Они засадят тебя за решетку, дурища, только и всего!

— И пусть сажают… Мне плевать — я никогда еще никого не предавала. Становись за мной, Жан, и быстрее дуй в спальню…

Теперь она стояла к нему вплотную. Томас вздохнул и покачал головой. Затем его правая нога взметнулась, угодив Шанталь в запястье правой руки. Она вскрикнула от боли. Кинжал вылетел и застрял, подрагивая, в дверной раме.

Томас взял пальто и шляпу, вырвал кинжал из двери и протянул его Дебра.

— Вы не можете себе даже представить, как неприятно мне нападать на женщину, — сказал он. — Но в случае с мадемуазель без грубости не обойтись… Пошли?

Дебра молча кивнул. Симеон подтолкнул Томаса к выходу.

Дверь захлопнулась. Шанталь осталась одна. Ее тело сотрясали судороги. Обессиленная, она упала на ковер и каталась по нему, рыдая и всхлипывая. Наконец она поднялась и неверными шагами отправилась в комнату. Пластинка закончилась, только игла продолжала шаркать. Шанталь подняла граммофон и швырнула об стенку. Он с грохотом разлетелся.

В эту ночь, самую ужасную в ее жизни, она не могла заснуть, беспокойно ворочалась в своей постели, терзаемая отчаянием и чувством вины. Она предала своего возлюбленного. Она виновна в его смерти. Симеон и Дебра убьют его, это ясно. Лишь на рассвете она впала в беспокойное забытье. Ее разбудил мужской голос, он пел, слегка фальшивя. Преодолевая головную боль и тяжесть в руках и ногах, она вскочила. Отчетливо слышался мужской голос, напевавший «У меня две любви».

«Я сошла с ума, свихнулась, — подумала она с ужасом. — Я слышу его голос — голос покойного — Боже, я съехала с катушек…»

— Жан! — закричала она.

Никакого ответа.

На дрожащих ногах она поднялась. В одной ночной рубашке выбежала из спальни. Прочь, прочь отсюда…

Неожиданно она остановилась. Дверь в ванную комнату была открыта. А в ванне сидел Томас Ливен. Шанталь зажмурилась, потом снова открыла глаза. Томас продолжал сидеть в ванной. Шанталь простонала: «Жан…»

— Доброе утро, бестия, — произнес он.

Готовая рухнуть, она дотащилась до ванны и опустилась на ее краешек, язык заплетался:

— Как… что ты здесь делаешь?

— Пытаюсь намылить спину. Не будешь ли ты так любезна помочь мне?

— Но… но… но…

— Что «но»?

— Но они же тебя застрелили… Ты же умер…

— Если бы я умер, то не смог бы намыливать спину. Что за чепуха, — сказал он укоризненно. — Нет, в самом деле, Шанталь, тебе нужно немного взять себя в руки. Ты же не в сумасшедшем доме и не в джунглях, а в приличном обществе.

Он протянул ей мыло. Она схватила его и швырнула в воду, крича:

— Скажи же мне немедленно, что произошло!

— Достань мыло, — сказал Томас угрожающе тихим голосом. — И пошевеливайся. Потом ты все равно получишь взбучку. Видит бог, Шанталь, я до этого никогда не поднимал руку на женщину. Но ты вынуждаешь меня изменить моим самым святым принципам. Потри мне спину, ну же, долго еще ждать?

Шанталь сунула руку в воду, достала мыло и сделала требуемое. При этом она глядела на него с боязливым восхищением.

— Я наконец-то понял, как с тобой нужно обращаться, — сказал он свирепо.

— Что произошло, Жан? — ее голос стал еще более хриплым. — Расскажи мне…

— Нужно говорить: пожалуйста, расскажи мне.

— Пожалуйста, Жан, ну, пожалуйста…

— Это уже лучше, — хрюкнул он, с удовольствием поворачиваясь. — Повыше. Левее. Сильнее. Так вот, после того как эта парочка вытащила меня отсюда, они повезли меня к порту…

Симеон и Дебра везли Томаса к порту. Ледяной ветер свистел на узких улицах старого квартала. Собаки выли: стояло полнолуние. Вокруг ни души. Дебра сидел за рулем дребезжащего «форда», на заднем сиденье рядом с Томасом расположился Симеон, по-прежнему державший в руках пистолет. Все молчали.

Машина подъехала к старой гавани. В кафе, посещаемом торговцами черного рынка, все еще горел свет. У здания санитарной службы Дебра повернул направо на набережную де ла Туретт и двинулся мимо величественного собора в северном направлении до площади де ла Жульет. Он объехал огромный темный морской вокзал по пустынному бульвару Дюнкерк, потом снова подъехали к воде, на этот раз со стороны дока морского вокзала. «Форд» запрыгал по каким-то рельсам и порогам и, наконец, остановился у едва освещенного мола.

— Вылезайте! — скомандовал Симеон.

Томас Ливен послушно вышел. Его встретил резкий порыв осеннего ветра. Пахло рыбой. Несколько ламп исполняли на ветру дикий танец. Где-то взревела корабельная сирена. Теперь и в руках Дебра обнаружился тяжелый пистолет. Движением вытянутой руки он приказал двигаться вперед.

Томас покорно зашагал по пустынному молу. С лица все еще не сходила улыбка, хотя оно уже начало каменеть.

Вода блестела в свете тусклого месяца, на мелких волнах плясали белые барашки. Запах рыбы усилился. Томас продолжал брести. Он услышал, как позади него споткнулся и выругался Симеон. Томас подумал: «Ужасно, ужасно, к тому же наверняка его палец лежит на спуске. Будем надеяться, что он больше не споткнется. Мелкая случайность — и недалеко до большой беды…»

Полковник Дебра по-прежнему не произнес ни слова, ни единого. Поблизости ни одной живой души.

«Того, кто упадет здесь в воду, найдут нескоро», — подумал Томас. Особенно если он получит несколько пуль в живот. Наконец мол закончился. Вот и пришли: полоска бетона, а за ней вода, черная вода. «Стоять!» — приказал Симеон.

Томас остановился. И тут впервые заговорил Дебра: «Повернитесь». Томас повернулся, посмотрел на Дебра и Симеона, он слышал бой часов на соборной башне Марселя, далекий, размытый, уносимый ветром. И в этот момент раздался голос Симеона, озабоченный и торопливый:

— Уже без четверти одиннадцать, шеф. Мы должны поспешать. В одиннадцать нам нужно быть с ним у мадам!

Томас глубоко вздохнул, его застывшая улыбка вновь стала естественной, легкой, он незаметно прокашлялся, услышав, как один полковник сказал другому:

— Идиот!

Томас с улыбкой обратился к Дебра:

— Не сердитесь на него, хотя, конечно, он вам испортил весь спектакль. Что ж! Меня он тоже когда-то поставил в страшно затруднительное положение перед немецким обер-лейтенантом… Но, в сущности, он неплохой парень! — с этими словами он похлопал по плечу донельзя смущенного Симеона.