— Для вас по-прежнему господин Ливен! Что вам от меня нужно? Почему меня арестовали?

— Валютные преступления, — объявил Хаффнер, — давненько мы вас поджидали.

— Меня?

— Или вашего партнера Марлока. С того момента как некая Люси Бреннер вернулась из Лондона, я установил за ней слежку. Я подумал: кто-нибудь из этих наглых скотов когда-нибудь да объявится. Ну вот и — хоп! — Хаффнер через весь стол подтолкнул к нему одну из папок. — Будет лучше, если я вас познакомлю с имеющимися против вас материалами. Надеюсь, тогда вы закроете свою нахальную пасть.

Становится действительно любопытно, подумал Томас. Он начал перелистывать многочисленные подшитые документы. Спустя некоторое время он расхохотался.

— Что вы находите здесь смешного? — поинтересовался Хаффнер.

— Послушайте, но это же великолепно!

Из документов следовало, что лондонский частный банк «Марлок&Ливен» несколько лет назад сыграл злую шутку с Третьим рейхом, воспользовавшись тем, что немецкие закладные письма из-за сложившейся политической ситуации долгое время котировались на Цюрихской бирже в одну пятую своей номинальной стоимости.

«Марлок&Ливен» или тот, кто оперировал под этой вывеской, в январе, феврале и марте 1936 года скупил эти закладные в Цюрихе за нелегально вывезенные из Германии рейхсмарки. Затем некий швейцарский гражданин, выступавший как подставное лицо, был уполномочен приобрести обесцененные в Германии, но весьма ценимые в остальном мире полотна так называемого деградирующего искусства. Нацистские власти охотно разрешили вывоз картин. Во-первых, они избавлялись от нежелательных произведений, а во-вторых, получали валюту, столь необходимую для производства вооружения.

Швейцарец как подставное лицо тридцать процентов стоимости оплатил в швейцарских франках. Оставшиеся 70 процентов оное лицо оплатило немецкими закладными (нацисты спохватились позже), которые таким образом вернулись на родину по номинальной цене, то есть пятикратно превышавшей ту, за которую их приобретал в Цюрихе «Марлок&Ливен».

Пока Томас Ливен изучал документы, он думал: «Эту классную аферу провернул не я. И сделать это мог только Марлок. Но он должен был знать, что немцы ищут его, что Люси Бреннер под наблюдением, что меня арестуют, что не поверят ни одному моему слову. И что он станет единоличным владельцем банка. О, Боже правый…»

— Итак, — с удовлетворением произнес комиссар Хаффнер, — вижу, что трепло, наконец, заткнулось? — Он извлек очередную зубочистку и на этот раз занялся своими зубами.

«Проклятье, что делать?» — раздумывал Томас. Одна мысль пришла ему в голову. Не очень удачная. Но лучшей все равно не было.

— Я могу позвонить?

Свиные глазки Хаффнера сузились:

— С кем вы хотите говорить?

Теперь только атака, — подумал Томас, — только вперед.

— С бароном фон Виделем.

— Никогда не слышал о таком.

Внезапно Томас сорвался на крик:

— Его превосходительство барон Бодо фон Видель, посланник по особым поручениям в МИДе! Никогда не слышали о таком?

— Я… я…

— Вытащите хотя бы зубочистку изо рта, когда разговариваете со мной!

— Что… что вы хотите от господина барона? — заикался Хаффнер. Он привык иметь дело с запуганными гражданами. С арестованными, которые орут и знакомы с бонзами, он не знал, как обращаться.

Томас продолжал бушевать:

— Барон мой лучший друг!

Томас познакомился с Виделем, который был намного старше его, в 1929 году в студенческой компании. Видель ввел Томаса в аристократические кружки. Томас как-то дважды оплачивал просроченные векселя барона. Они тогда по-человечески сблизились — вплоть до того дня, когда Видель вступил в нацистскую партию. После бурной ссоры они расстались.

«Интересно, как у Виделя с памятью?» — думал теперь наш герой, продолжая кричать:

— Если вы сию минуту не соедините меня с ним, завтра будете искать себе новую работу!

Комиссар Хаффнер отыгрался на телефонистке. Внезапно схватив трубку, он заорал:

— Берлин, МИД! И побыстрее, сонная тетеря!

«Здорово, ну просто здорово», — думал Томас, когда вслед за этим услышал голос бывшего собрата: «Фон Видель у аппарата»…

— Бодо, это Ливен! Томас Ливен, ты меня еще помнишь?

Раскатистый смех ударил ему в ухо:

— Томас! Ты? Вот это сюрприз! Помню, однажды ты прочел мне воспитательную лекцию, а сегодня сам в гестапо!

Томас на мгновение даже прикрыл глаза: налицо было чудовищное недоразумение. А веселый голос барона продолжал греметь:

— Чудно, кто-то — Риббентроп или Шахт — говорил мне недавно, что у тебя в Англии свой банк!

— Это так, Бодо, выслушай меня…

— Ага, внештатная служба, понимаю! Прикрытие, да? Давно я так не смеялся! Осознал, наконец, что я тогда был прав, а?

— Бодо…

— И до кого ты дослужился? До комиссара?

— Бодо…

— Или до советника по уголовным делам?

— Черт побери, выслушай же, наконец! Я не работаю в гестапо, меня арестовали!

В трубке повисла тишина. Хаффнер от удовольствия зачмокал губами и, не переставая чистить ногти, прижал плечом вторую трубку к уху.

— Бодо, ты что, не понял меня?

— Да понял, к сожалению. И в чем… в чем тебя обвиняют?

Томас объяснил, в чем.

— Н-да, старина, это скверно. Не могу вмешиваться. Мы живем в правовом государстве. Если ты действительно невиновен, все выяснится. Всего хорошего. Хайль Гитлер!

— Ваш лучший друг, да? — хрюкнул Хаффнер.

У него отобрали подтяжки, галстук, шнурки, портмоне и любимые карманные часы, после чего заперли в одиночке. В ней Томас провел остаток дня и ночь. Его мысль лихорадочно работала. Какой-то выход должен быть, должен, должен. Но он его не находил…

Утром 27 мая Томаса Ливена снова повели на допрос. Войдя в кабинет Хаффнера, он увидел возле комиссара майора вермахта, бледного, озабоченного. Хаффнер выглядел сердитым. Все носило следы недавней ссоры.

— Вот он, господин майор. Согласно приказу оставляю вас вдвоем, — сказал гестаповец и удалился.

Офицер пожал Томасу руку:

— Майор Лооз, военная окружная команда Кельна. Мне звонил барон фон Видель, просил позаботиться о вас.

— Позаботиться?

— Но вы же совершенно невиновны, вас подставил ваш партнер, это мне совершенно ясно.

Томас вздохнул с облегчением:

— Рад, что вы пришли к этому выводу, господин майор. Итак, я могу идти?

— Куда идти? Вас посадят в тюрьму!

Томас даже сел:

— Как? Но я же невиновен!

— Объясняйте это гестапо, господин Ливен. Нет, нет, ваш партнер все правильно рассчитал.

— Гм, — сказал Томас и, посмотрев на майора, подумал: «Что-то он явно недоговаривает».

И продолжение последовало незамедлительно.

— Видите ли, господин Ливен, один выход для вас, конечно, есть. Вы германский подданный. Вы культурный человек, знаете мир, бегло говорите по-английски и по-французски. Такие качества в наши дни пользуются спросом.

— У кого спросом?

— У нас, у меня. Я офицер абвера, г-н Ливен. Я могу вытащить вас отсюда только в одном случае: если вы согласитесь работать на военную разведку. К тому же мы неплохо платим…

Майор Фриц Лооз был первым представителем секретной службы, повстречавшимся Томасу. За ним еще последует череда других — англичане, французы, поляки, испанцы, американцы и русские.

18 лет спустя, 18 мая 1957 года, Томас Ливен, размышляя в ночной тиши апартамента люкс в Каннах, понял: в принципе все эти люди были на удивление похожи друг на друга. Все они выглядели удрученными, огорченными, разочарованными, больными. Казалось, им приходилось заниматься не своим делом. Все они были скорее трусоватыми и потому беспрестанно окружали себя смешными атрибутами своей власти, своих секретов, старались напугать. Все они беспрерывно что-то изображали, все мучились комплексом неполноценности…

Все это знал Томас Ливен в прекрасную майскую ночь 1957 года. Но 27 мая 1939 года это было ему еще неведомо. Он пришел в восторг, когда майор Лооз сделал ему предложение работать на германский абвер. «Таким образом я выберусь из дерьма», — думал он, не догадываясь, как глубоко он уже увяз в нем…