Адмирал меланхолически покачал головой.

— Господин Ливен, миссия, которую я хотел бы вам поручить, преследует цель предотвратить кровопролитие и спасти человеческие жизни — насколько это вообще в наших силах, — Канарис возвысил голос. — Немецкие и французские. Это вам подходит?

— Спасать человеческие жизни — это мне всегда подходит. Национальность и вероисповедание мне при этом безразличны.

— Речь идет о борьбе с опасными французскими партизанскими соединениями. Наш человек сообщает, что одна недавно созданная и сильная группа Сопротивления ищет связь с Лондоном. Как известно, британское военное ведомство поддерживает французское Сопротивление и руководит многими отрядами. Группа, о которой идет речь, нуждается в радиопередатчике и коде. И то и другое вы передадите этим людям, господин Ливен.

— Ага, — сказал Томас.

— Вы свободно говорите по-английски и по-французски. Несколько лет жили в Англии. Под видом британского офицера вы спрыгнете на парашюте в районе действий маки[14], имея при себе рацию. Особую рацию.

— Ага, — снова сказал Томас.

— Туда вас доставят на британском самолете. У нас есть несколько трофейных машин королевских ВВС, которые мы используем в подобных случаях. Разумеется, перед этим вам придется пройти курс подготовки парашютистов.

— Ага, — повторил Томас в третий раз.

— И-и-и кувыро-о-ок вперед! — орал Бизеланг. Двенадцать человек, стоявших перед ним в грязных тиковых тренировочных костюмах и катавшихся по грязному полу помещения, неистовый фельдфебель получил в свое подчинение всего четыре дня назад. Они жили на отшибе, отдельно от примерно тысячи солдат-срочников, которых в Витштоке на реке Доссе готовили в парашютисты.

— И кувыро-о-ок назад!

Томас Ливен, уже изрядно вспотевший, ощущая ломоту в костях, совершил кульбит назад. Рядом с ним у двух индусов тюрбаны съехали на глаза.

«Несчастные вы глупцы, — думал Томас. — Я вынужден, но вас-то кто заставляет? Вы, болваны, записались добровольно!» Итальянец был авантюристом. Норвежец, украинец и немцы — явными идеалистами, а оба индуса — родственниками политика Субаса Чандры Бозе, два года назад бежавшего с родины в Германию.

— Так, хватит кувыркаться! Теперь вскочили, марш, м-а-а-а-рш! Лезть на перекладины! Да побыстрее, ленивые тюфяки, живее!

Задыхаясь, с колотьем в боку двенадцать мужчин в тиковых костюмах бросились гурьбой к трапециям, закрепленным под куполом на пятиметровой высоте, и стали карабкаться наверх.

— А ну, раскачиваться! Не можете, что ли, как следует шевелиться, обожравшиеся симулянты!

Томас Ливен раскачивался. Все это ему было уже знакомо — часть так называемых наземных упражнений. Нужно научиться падать. Сам прыжок из самолета, очевидно, не бог весть что. Самое сложное, видимо, — приземлиться без переломов.

— Еще десять секунд — еще пять секунд — теперь падаем вниз! — орал фельдфебель Адольф Бизеланг.

Двенадцать мужчин выпустили из рук перекладины и повалились вниз. Расслабить колени, полностью расслабить, тело должно стать эластичным, как у кошки, в этом весь фокус. Если тело напряжено, переломаешь кости.

Томас Ливен, грохнувшись на пол, чуть было не получил перелом. Он тихо выругался и помассировал ноги. И тут же забушевал Бизеланг:

— Не хватает ума как следует спрыгнуть, а, номер седьмой? — Они все здесь ходили под номерами, имена не назывались. — Соображаете, вы, паралитик, что с вами будет, когда начнете спускаться на парашюте при шквалистом ветре? Здесь что, сборище сплошных идиотов?

— Понял, — проворчал Томас, с трудом поднимаясь. — Я еще научусь. Я очень хочу научиться.

Фельдфебель Бизеланг проорал:

— К брусьям, марш, марш! Они еще чего-то хотят, жалкие ленивые шпаки… Эй, номер два, быстрее, почетный круг по залу, но только на коленях!

— Я убью его, — прошептал норвежец Квислинг, карабкавшийся рядом с Томасом, — еще раз клянусь, я убью этого гнусного живодера!

В то время как Томас карабкался и раскачивался на перекладине, мрачные мысли неотступно сверлили голову: ни одной весточки из Марселя. Ни слова от Шанталь. Ни слова от Бастиана. У Томаса щемило сердце, когда он думал об этом. Что за времена. Неужели остаться в живых — действительно самое главное и единственное, чем стоит дорожить?

Немцы оккупировали Марсель. Что с Шанталь? Жива ли? Или ее депортировали, арестовали? Может быть, пытали, как его?

Очнувшись от таких кошмаров, Томас Ливен долго не мог заснуть, лежа в отвратительном казарменном отсеке, где вместе с ним храпели и стонали еще шесть человек. Шанталь — ах, а мы только-только собирались бежать в Швейцарию и мирно жить там — мирно, боже правый…

Несколько недель назад Томас уже пытался найти способ переправить письма Шанталь. Еще в Париже, в отеле «Лютеция», полковник Верте пообещал ему организовать доставку письма. Другое письмо Томас передал одному переводчику в школе иностранных языков, уезжавшему в Марсель. Однако в последние недели у Томаса постоянно менялся адрес. Как вообще до него могло дойти письмо от Шанталь? Неистовый фельдфебель Бизеланг продолжал безжалостно муштровать своих двенадцать подопечных. После упражнений в зале настала очередь тренировок в чистом поле, где покрытая инеем пашня смерзлась до бетонной твердости. Здесь учеников пристегнули к раскрывшимся парашютам. Был включен мотор самолета, установленный на подставке. Под действием мощных воздушных потоков купол надувался и безжалостно волок испытуемого по полю. А тот должен был научиться обгонять и падать на него, чтобы погасить купол.

Не обходилось без шрамов и ранений, ушибов коленей и вывихнутых суставов. Фельдфебель Бизеланг гонял своих двенадцать мужчин с шести утра до шести вечера. Затем он заставлял их прыгать из макета кабины самолета Ю-52, водруженной на большой высоте, на брезент, который удерживали четыре человека.

— Прямее колени, придурок, прямее! — орал он.

Если колени не выпрямить до конца, то упадешь лицом вниз или же произойдет разрыв связок. Фельдфебель Бизеланг обучал своих подопечных всему, что им полагалось знать, но очень уж жестоко.

Вечером, накануне первого настоящего прыжка с парашютом, он велел всем написать завещание и запечатать его в конверт. И свои вещи они должны были упаковать, прежде чем отправиться спать.

— Это чтобы мы могли переслать их вашим родственникам, на случай если вы завтра шмякнетесь на брюхо и отбросите коньки.

Бизеланг внушил себе, что это будет психологическая ловушка: посмотреть, кого из парней удастся скрутить в бараний рог. Оказалось, всех, кроме одного. Бизеланг разбушевался:

— Где ваше завещание, номер седьмой?

Кротко, как овечка, Томас ответил:

— Мне оно не нужно. Человек, имевший удовольствие пройти вашу школу, господин фельдфебель, без потерь совершит любой прыжок!

На следующий день фельдфебель Бизеланг окончательно распоясался, превысив свои полномочия. Около девяти утра с командой из двенадцати человек он погрузился в дряхлый дребезжащий Ю-52. На высоте двухсот метров машина пролетела над площадкой для прыжков. Все двенадцать стояли в салоне в затылок друг другу, у каждого фал вытяжного кольца был прикреплен к стальному тросу. Прозвучал сигнал из кабины пилота.

— Приготовиться к прыжку! — рявкнул Бизеланг, стоявший с подветренной стороны открытого люка. У всех на головах были стальные шлемы, индусы надели их под тюрбаны. У всех в руках были тяжелые автоматы.

Номером первым шел итальянец. Он выступил вперед. Бизеланг врезал ему по спине, тот широко растопырил руки и прыгнул в пустоту в сторону левого крыла. Трос, прикрепленный к стальной направляющей, натянулся и вырвал парашют из-под защитной оболочки. В воздухе итальянца тут же понесло назад и вниз.

Прыгнул второй номер. Прыгнул третий. Томас подумал: «Как пересохли у меня губы. А ну как я в воздухе потеряю сознание? Не разобьюсь ли насмерть? Странно: мне вдруг зверски захотелось гусиной печенки. Ах, почему я не остался у Шанталь? Мы ведь были так счастливы вдвоем…»