Клим постучал лопаткой по железу. Оно ответило коротко, без звона. Клим заколотил сильнее — все равно не звенит. Значит, полное брюхо. И никакого отверстия, чтобы заглянуть внутрь, только спереди торчит круглая пупырышка. А что, если сбить её? Тогда можно будет заглянуть внутрь. Ей ни за что не устоять против настоящей саперной лопатки.

Клим выпрямился, замахнулся. Рраз!..

Удар пришелся рядом с пупырышкой: слипшиеся волосы лезли на глаза, мешали нацелить. Клим вытер пот со лба. Надо сперва отдохнуть. Он вылез из ямки и присел на пенек.

Солнце уже не стояло над головой. Оно сдвинулось за верхушки деревьев. Что теперь делают ребята и Володя? Наверно, ищут, сердятся. Ведь время обеда прошло.

Клим вспомнил про яблоко, достал его из кармана и откусил сразу половину, — вот и пригодился неприкосновенный запас! Он съел яблоко вместе с зернышками, даже хвостик обгрыз. Потом снова взял лопатку и подошел к ямке.

Вверху зарокотало: над лесом появился самолет. Клим увидел его в развилке старой двухствольной сосны и тут же вспомнил рассказ Матвея Егоровича: «Забрался я в эту развилку и сижу, слышу — самолеты… Началась бомбежка… Видно, та бомба, что упала ко мне поближе, не взорвалась…»

Клим выронил лопатку, отскочил от ямки, оторопело огляделся.

Старая сосна с развилкой. Много пней. Значит, здесь… То самое место, Крутая вырубка… Не взорвалась? Значит, ещё может…

Клим повернулся и бросился прочь от страшного места, но зацепился за кочку и с размаху ткнулся носом в землю. В глазах сверкнуло, губам стало тепло и солоно.

Он лежал, размазывая кровь по лицу, и плакал. Потом перевернулся на спину и задрал нос как можно выше: так всегда нужно делать, чтобы кровь остановилась; этому научила Катя Малинина.

Страх постепенно проходил: пролежала же эта бомба столько лет и не взорвалась, полежит ещё немного, пока не придет сюда Володя Ковальчук. Или, может, лучше побежать прямо в военный городок к саперам?

Клим вскочил на ноги и начал спускаться с холма. В лесу было по-прежнему тихо и мирно, словно ничего особенного и не произошло.

Чего, дурак, испугался? Ещё и заревел, как девчонка. Хорошо, что Левка не видел. Бомба не может взорваться, если её не трогать…

Клим вдруг остановился. А что, если на Крутую вырубку придут люди? Могут прийти женщины за грибами или забредет корова…

Клим постоял ещё немного. Повернулся и медленно пошел назад.

Может, пока засыпать бомбу? Нет, в неё, наверное, опасно кидать даже и землей. Да и все равно любой догадается по свежим комьям: что-то зарыто, — начнет раскапывать… Могут погибнуть несколько человек, и виноват будет мелюзга Клим, потому что испугался остаться около бомбы. Конечно, её надо караулить! Не забудут же про него ребята. В СССР никого не бросают, — вон экспедиция заблудилась, а летчик её все равно разыскал. Так то — на полюсе, а здесь тепло и безопасно. Поиски наверняка уже начались. Ребята зааукают, Клим ответит. И все будет хорошо. А пока можно заняться птенцом.

Клим подполз к бомбе, с опаской взял лопатку. Он успел выкопать ямку и уложить в неё птенца, а ауканья все не было слышно.

Тени стволов заметно удлинились, стало прохладнее, заныли комары.

Клим скинул тапочки и полез на корявую сосну, добрался до развилки. Он столкнул пустое гнездо и встал на его место, обняв оба ствола руками.

Вокруг зеленые купола деревьев шевелились и закипали, как волны на море. Нигде нет жилья. Даже флага над Атаманской сосной не видно. Все заслонил лес. Только на горизонте отчетливо белел столбик дыма, — наверно, охотники развели костер. Покричать им?.. Далеко, не услышат. А почему бы и Климу не разжечь костер? Накидать в него свежих веток, повалит густой дым. Ребята и Володя увидят, придут.

Клим спустился с дерева и начал складывать валежник подальше от бомбы.

А чем его поджечь? Было бы увеличительное стекло, тогда — просто. Клим стал вспоминать все, что читал об индейцах, как они добывают огонь. Но толком ничего не вспомнил. А тут ещё комары! Они не дают и подумать как следует. Клим остервенело хлопал себя по лицу и коленкам, а комары все зудели и звенели над самым ухом.

Голубизна неба стала уже не такой яркой. Верхушки елей помрачнели и как-то заострились; вокруг Клима было ещё светло, но поодаль между стволами воздух будто сгустился.

А что, если ребята не сумеют разыскать его?.. Эта мысль впервые пришла в голову. Клим вдруг почувствовал себя совсем маленьким и несчастным. Сразу захотелось есть, пить и чтобы рядом оказалась мама.

Скорее в лагерь!.. А успеет ли он добежать туда до темноты? Не успеть, обязательно заблудишься… Нет, не может быть! Ребята придут. Подумаешь, комары! А зато хищников здесь все равно нет…

Клим тревожно оглядывает потемневший лес. Что-то все-таки есть там, в папоротнике… Может, забраться в развилку сосны? Туда не доползет, пожалуй, и змея…

На всякий случай Клим отходит подальше от зарослей и садится, поджав ноги, на пень.

Так сидит он, обхватив руками коленки и уткнув в них подбородок. А лес все густеет, становится косматым, сердитым, из его глубины тянет сыростью, доносятся какие-то вздохи, непонятные звуки. Очертания стволов расплываются, что-то поблескивает за ними, как кошачьи глаза…

Почему же не вылезает луна? Небо совсем темное.

Клим задрал голову, чтобы высмотреть хотя бы одну звездочку, и тут ему на лоб упала капля, за ней — вторая, третья. Он открыл рот и поймал несколько дождинок. Хорошо бы половить ещё, но надо уйти с открытого места, а то промокнешь.

Клим перебежал под старую сосну и уселся на мох между её корнями. Теперь над головой плотный переплет ветвей, сзади широкий надежный ствол, а по бокам высокие гладкие корни, — как в кресле.

Лес наполнился шорохом и стуком, но Клим не испугался: эти звуки были ему понятны. Кроме того, капли не проникали в убежище Клима.

Он погрозил дождю лопаткой.

— Что, взял, да?

Ну и пусть себе идет. Так, пожалуй, спокойней; в дождь звери спят и змеи не могут ползать. Только бы молния не ударила в бомбу…

Но равномерный шум дождя успокаивал. Клим удобно положил голову на выпуклый корень. Шорох капель куда-то отодвинулся, стал глуше, словно удаляются чьи-то шаги. Может, это ребята ищут и не могут найти Клима? Крикнуть им, что ли? Но кричать уже не хочется…

Когда на Крутую вырубку пришли люди с факелами, они увидели мальчика, спящего между корнями старой сосны. Володя Ковальчук бросился к нему, затормошил:

— Капитан! Капитан! Да проснись же ты!

Клим открыл глаза. Секунду смотрел обалдело. И вдруг начал вырываться из Володиных рук.

— Огонь, огонь! Куда вы идете с огнем? Там бомба!.. Люди остановились, испуганно огляделись. А Клим бился у Володи в руках и показывал на страшное место, где в свете факелов зловеще блестели мокрые плавники.

Все посмотрели на бомбу, потом на Клима. Он теснее прижался к Володе, — после сна стало что-то холодно.

— Не сердись, Вова. Я боялся уйти. Я дежурил… Пожилой колхозник снял с себя тужурку и закутал Клима. А Володя сказал:

— Вот видишь, я же говорил, что ты будешь настоящим капитаном. — Но тут же он спохватился и проворчал: — А все-таки ты нарушил Пятое правило — прополз мимо часовых. За это знаешь что полагается?

В воздухе ещё дрожали отголоски горна, а уже все замерло — и шаги на песке, и листья на деревьях; даже птицы, казалось, прекратили свою болтовню, когда над рядами красных галстуков прозвучал голос старшей вожатой:

— Вчера в Железном походе пионер Второго отряда Клим Горелов нарушил Пятое правило. Это очень серьезный проступок.

Что же теперь будет?.. Синие глаза старшей глядят сурово, а голос, хотя и не громкий, но в этой тревожной тишине он слышится по всей линейке. Сейчас она скажет то, что известно всем: «Нарушивший Пятое правило исключается из лагеря и должен возвратиться в город»… Но ведь он не хотел сделать ничего плохого. Он только старался не отставать от других — от того же Левки Ситникова, который нашел алюминиевую крышку и медный кран от походной кухни…