Курица подошла. Но не совсем. Она вытянула шею и выжидательно глядела на Клима.

Он бросил ей всю горстку.

Снегурка клюнула только один раз, а потом закудахтала. Из кустов появились цыплята, с громким писком набросились на крошки и, отталкивая друг друга, вмиг расклевали их.

Курица опять посмотрела на Клима. Он показал ей пустые ладони.

— Нет у меня больше.

Должно быть, Снегурка поняла. Она повертела головой и увела цыплят в кусты; только один из них, самый желтенький и пушистый, задержался, подбирая остатки сухаря.

И тут на мгновенье что-то заслонило солнце, по траве скользнула быстрая тень…

Но ещё быстрее метнулась к цыпленку Снегурка — прикрыла его своим телом. В ту же секунду с неба упал коршун.

Клим с испуга присел на корточки, выставил перед собой локоть. «Скорее прочь отсюда, бежать, пока не поздно…» — пронеслось у него в голове.

Снегурка отчаянно квохтала, била крыльями, изо всех сил старалась клюнуть коршуна, а тот все больше подминал её под себя.

«Не испугалась, защищает своего детеныша. А ты…» Клим выпрямился, взмахнул ведерком.

— Кыш! Кыш, гадина!..

Коршун перестал терзать курицу, повернул голову и вперил в Клима глаза — злые, с краснинкой, как две мокрые черничины. Секунду мальчик и коршун смотрели друг на друга — мурашки побежали у Клима по спине, он уже готов был убежать, но вместо этого размахнулся и запустил в коршуна ведром.

Хищник отпустил свою жертву, взлетел над поляной, и тут грохнул выстрел… Клим подпрыгнул и упал на спину. Он увидел, как коршун перевернулся в воздухе, беспорядочно захлопал крыльями и свалился в кусты.

Выстрел ещё звенел в ушах Клима, когда он опомнился и посмотрел на Снегурку. Цыпленок вылез из-под неё и, как ни в чем не бывало, ковырялся в траве, а она лежала на боку, и кровь капала из ранки на её белой спине.

Отовсюду на лужайку сбегались люди. Появилась и Катя Малинина со своей санитарной сумкой.

Клим ощупал на боку фляжку, вскочил.

— Давай вату, Катя! Держи Снегурку крепче!..

Он промывал ранку отваром зверобоя до тех пор, пока фляжка не опустела. Потом подбежал к одной ели, к другой — ага! Вот она блестит на коре, желтая и прозрачная, как разбрызганное желе; Клим выхватил ножик, подцепил на лезвие как можно больше смолы, вернулся к Снегурке и залепил всю ранку.

Из кустов вышел Николай Тимофеевич. В одной руке он держал ружье, в другой — коршуна; голова у того болталась, глаза уже не блестели, но горбатый клюв был по-прежнему хищно разинут. На всякий случай.

Клим отступил на шаг.

— Ты его победил, храбрец-молодец! — сказал Николай Тимофеевич и сильно встряхнул коршуна. — Набьем из него чучело и отправим к вам в Лесную Республику.

«Храбрец-молодец…» — это хвалит не кто-нибудь, а капитан армии, который сам убил медведя и с одного выстрела ухлопал коршуна!.. Клим огляделся: здесь ли Володя и остальные ребята? А Левка? Ну-ка, кто из них теперь — Анатолий В.?

Катя толкнула Клима под бок.

— Смотри, Клавдия Степановна идет, заведующая фермой.

Клавдия Степановна подошла, посмотрела на коршуна, взяла из Катиных рук Снегурку, потрогала свежую смолу на ранке.

— Кто это догадался? — Она подняла глаза и тут увидела Клима. — Ты, поди? Ну, спасибо, сынок. Стало быть, наука не прошла зря.

Клавдия Степановна отвела со щеки прядку седых волос, заправила её под платок в горошинку, потом присела на корточки и поставила курицу на землю.

— Иди, иди, Снегурка. Гуляй.

И Снегурка пошла. Сначала переваливаясь, прихрамывая, а после все ровнее! И закудахтала. И её сейчас же окружили желтые пушистые цыплята.

Снегурка до сих пор гуляет по колхозной птицеферме. Клим теперь носит на руке повязку с зеленой стрелой — значком звена Собирателей трав. А в Лесной Республике появился новый трофей. Раскинув черные крылья, он висит на Атаманской сосне головой вниз — чтоб другим коршунам неповадно было.

В гости к пионерам пришёл Матвей Егорович. Он был в старой шинели, а в руке держал палку, которой постукивал перед собой, нащупывая дорогу. Пионеры сразу поняли: идет слепой, тем более что подвел его к костру, придерживая за локоть, Володя Ковальчук.

Матвей Егорович был партизаном в здешних местах. Об этом он и стал рассказывать, усевшись на чурбачок возле костра.

— Сколько лет уж прошло, как война кончилась, — говорил он, неподвижно глядя перед собой. — Колхозники отстроили новые дома, вместо побитых деревьев поднялись другие. Да что деревья! Люди выросли. Вот же вы сидите вокруг меня, пионеры. Вы не видели войны и не должны видеть её, — чтоб ей ни дна ни покрышки! Матвей Егорович погрозил в сторону темного леса своей толстой палкой. Вокруг неё вились искры от костра — казалось, будто палка стреляет.

— Много народу полегло, многие инвалидами остались, вроде меня, к примеру. Родных мест не узнаю, огонь — и тот плохо вижу. — Он провел пятерней по своим седеющим, спутанным волосам, призадумался, глядя в костер.

Валька Спицын попросил:

— Расскажите, пожалуйста, как это получилось?

— Да рассказывать-то почти нечего… Послал меня командир дозорным на Крутую вырубку — это тут недалеко от вашего лагеря. Место высокое, подходящее для наблюдения; кроме кустарника, ничего там не росло, стояла только старая сосна, корявая, с развилкой на два ствола. Вот я в ту развилку забрался и сижу. Слышу — самолеты; да ещё как низко летят! Ну, соображаю, дело дрянь, разнюхали фашисты. Не зря же стервятники направляются аккурат к Лисьему болоту: там наши главные силы сгруппировались. Соскочил я из развилки и давай по поляне бегать. Прошмыгну под кустами и опять — через поляну, — чтобы видимость была, будто это отряд поодиночке открытое место проскакивает… И вот началась бомбежка — вокруг засвистело, завыло, воздух заколыхался, вроде небо обвалилось на Крутую вырубку. И вдруг вой приблизился. Совсем рядом…

Матвей Егорович поежился, натянул шинель на плечи и вдруг улыбнулся.

— Не добрались все-таки фашисты до наших партизан.

— А вы?..

— Как же вы, Матвей Егорович?

— А я очнулся уже в госпитале, с тяжелой контузией. Видно, та бомба, что поближе ко мне упала, не взорвалась. Иначе не сидеть бы мне тут с вами…

В этот вечер пионеры поздно разошлись по своим домикам. На темно-синем небе уже затлели звезды, луна поднялась над черным лесом, и поперек озера зашевелилась светлая дорожка.

Валька Спицын протрубил отбой. Толстяк Левка Ситников едва приложился к подушке — тут же захрапел; другие ребята начали было перешептываться, но Володя Ковальчук пригрозил, что оставит их завтра вечером «без костра», и все затихли. Ещё бы! Кому охота просидеть в спальне, когда на центральной площадке соберется весь лагерь? Ведь каждый раз здесь можно услышать что-то интересное. Недавно, например, приезжал полярный летчик, рассказывал, как на вертолете разыскал заблудившуюся экспедицию. А ещё приходил из военного городка командир саперов. После войны саперы чинили дороги, восстанавливали мосты. Тогда здесь ещё не было этих зеленых лагерных домиков и соседнего колхоза, откуда по утрам привозят молоко для пионеров. Только чернели воронки, торчали обгорелые деревья, ржавели побитые автомашины, — так говорил майор.

Да, интересно вечером на Центральной площадке лагеря, но к завтрашнему костру Климу все же не хочется идти…

Клим начал было засыпать, но тут в раскрытую форточку залетела муха и принялась биться о стекло. Он лег на другой бок. Теперь прямо в лицо храпит Левка Ситников, — слопал за ужином две порции и спит без задних ног. Ему-то чего не спать! Он ухитрился найти в лесу кусок самолетного крыла, медный кран и крышку какого-то бака. А Клим за все время, что живет в лагере, не нашел ни одной железяки. Да и как соберешь, если Володя Ковальчук и другие помощники вожатых выбирают определенную местность, ставят часовых, чтобы за отмеченные границы — ни шагу! Вот и собирай!