— Ну-у, — протянул Симка, — вы отстали от событий, Инна Андреевна.

Славка пояснил:

— Теперь уже Акмэ пион означает: «Активные молодые электросварщики-пионеры».

А пневматические молотки продолжали грохотать. Они все глубже вгрызались в стену; ревел компрессор, колотились шланги, вырастали холмики обломков. И никто не уходил со двора.

Вот, наконец, выпали под ударами молотков последние кирпичи, улеглась пыль, и в проломе стены появилось смуглое лицо. Жансултан обтер рукавицей пот со лба и подмигнул веселым черным глазом.

— Здравствуйте, ребята. А ну-ка, где здесь мои помощники, будущие строители высоковольтной магистрали?

Многие пришли на вокзал, чтобы проводить Игоря, Славку и Симку. Даже маленькая Катька. На ней новое синее платье, а в косе широкая голубая лента. И нос у неё как будто не такой острый, как раньше. Семён Трофимович гордо выступает рядом с Катькой и рычит на весь вокзал:

— Смотрите, кадры! Не ударьте там лицом в грязь!

Симка высунулся из окна вагона, а Нинка встала на цыпочки и слушает его. Что он ей говорит, — этого никто не слышит. Но стоит только посмотреть на Нинкино лицо, и можно догадаться, что это новые стихи из «неопубликованного Серафима». Славка стоит в тамбуре — руки в карманы — и смотрит на Леру, а Лера — на Игоря. Тот предлагает:

— Пошли пройдемся. Ещё — семь минут.

Они берут Леру под локотки — совсем как большие — и медленно идут вдоль вагонов. Сегодня на Лере красивая «взрослая» кофточка, а к груди приколот комсомольский значок.

Мамы обступили Жансултана. Суют ему в руки какие-то свертки, деньги, пачки конвертов с надписанными адресами.

— Только с вами, Султан Ибрагимович, отпускаю. На вас вся надежда. Один он у меня…

— Ай, зачем плакать, Ксения Ивановна? Ваш верхолаз — молодец. За него не бойтесь.

— Садитесь же, Султан Ибрагимович. Поезд сейчас тронется, не впрыгнуть будет!

Не впрыгнуть? Это нашему-то Жансултану? Милая Инна Андреевна! Да он может на ходу поезда пройти по всем крышам вагонов от хвоста до паровоза, если хотите знать!

Какой долгий пронзительный свисток! Даже сердце что-то заныло. Платформа отодвигается, ползет назад, и вместе с нею удаляются мамы, голубая Катькина лента, Лера и Нинка. Они машут платками. Жансултан никак не может распрощаться с Инной Андреевной, он все трясет и трясет её руку. Потом, наконец, бежит и догоняет вагон.

И вот уже колеса татакают по стрелкам, за окнами летит паровозный дым, мелькают будки, надвигаются поля. По ним, через холмы и перелески, через реки и долины шагают стальные великаны; на своих широко раскинутых руках они несут провода — издалека и очень далеко. В эту даль едут Игорь, Симка и Славка. На их пути будут тяготы, неудачи на первых порах. Ну и что же? Без этого ничего не добьешься в жизни. «Нельзя влезть на елку и не ободрать штаны». Но пока что они не боятся никаких препятствий — просто не думают о них. Они стоят у вагонного окна плечом к плечу, полные уверенности, что все будет хорошо. Недаром же колеса дружно выстукивают; «Один за всех, все за одного. Акмэ пион!».

Клим проснулся раньше всех. Солнце только чуть поднялось над кромкой леса, а когда горнист Валька Спицын играет подъем, оно уже у деревянной арки, где большая полукруглая надпись: «Лесная Республика».

Клим сунул руку под подушку и ощупал перочинный ножик. Молодец мама! Наконец-то у него свой собственный нож. Теперь есть чем резать тростник для судейских свистков, которые научит делать Володя Ковальчук.

Эх, и медленно же ползет солнце! Не взобраться ли на Атаманскую сосну, пока спят Боря и Витька? Можно, да только от этого очень рвутся трусы. Но не беда: рядом на спинке стула висят сатиновые трусы и синяя майка, — их тоже привезла вчера мама. Уж теперь-то Клима обязательно примут в футбольную команду. Трусы новые, с красной каймой и кармашком, — нисколько не хуже, чем у Володи. Когда приехали в лагерь, Володя тоже ходил в старых трусах и в полинялой футболке, а потом вдруг завел карманное зеркальце и к вечернему костру стал надевать длинные брюки и шелковую рубашку.

Клим повернулся на бок и посмотрел на соседнюю койку.

Спит Володя. Грудь у него загорелая, прямо шоколадная, а мускулы на руках видны, даже когда он спит.

Клим согнул свою руку и пощупал мускул. Да, ему далеко до Володи. Ну и что же? Вон у Левки Ситникова руки совсем мягкие, будто у девчонки, даже ямочки возле локтей. Потому что Левка всегда что-нибудь грызет — или печенье, или вареную кукурузу, а физзарядку каждый раз просыпает.

Клим повернулся на другой бок и посмотрел на койку справа. Рядом с Левкиными тапочками валялись какие-то огрызки. Клим быстро открыл свою тумбочку. Нет, груша на месте. Вчера мама привезла две груши. Одну Клим сразу же съел, а вторую спрятал. Он проискал Володю весь вечер, но тот куда-то исчез.

Клим взял грушу в руки. Спелая! Желтая. Ещё, верно, вкуснее вчерашней. А у той, когда Клим надкусил, сок так и брызнул…

Клим спрыгнул на пол, затормошил Володю. Тот приоткрыл глаза и сразу сморщился от солнца. Клим сунул ему под нос грушу.

Володя сонно моргнул, пробормотал: «Потом» — повернулся к стене и опять уснул.

Клим не обиделся, — ведь это же Володя! Они подружились с первого дня приезда в лагерь, когда всех разбили на отряды и звенья, а потом велели их звену занять эту комнату. Клим вбежал сюда первым. Высокий загорелый мальчик с комсомольским значком на тенниске раскладывал на койке у окна свои вещи — футбольные бутсы, боксерские перчатки, карманный фонарик, фотоаппарат.

Клим поспешил занять соседнюю койку, но тут подбежал Левка, а за ним и все остальные ребята.

«Это моя кровать!» — закричал тогда Левка и смахнул чемоданчик Клима на пол.

Клим сжал кулаки и кинулся на Левку.

«Ну, вы, петухи! Раунд закончен. — Загорелый мальчик крепко взял их за руки. Он строго посмотрел на Левку: — Ты, брат, свою захватническую политику брось. Этот малыш финишировал первым».

Вот тут-то и началась дружба Володи и Клима. И как все было бы чудесно, если б не Катя Малинина! И зачем только девчонок пускают в лагери вместе с мальчишками!

Нет, Володя никогда не отгонял Клима, но если Катя была рядом, он смотрел лишь на неё, читал наизусть стихи, словно зимой в школе это ему не надоело. И вообще вел себя так, будто Клима не существовало. Бывало, такой интересный получается день: или идут на поиски металлического лома, или строить лагерное футбольное поле, а то и просто в лес, на озеро. И когда зеленые домики лагеря скрываются из виду, Клим облегченно вздыхает: теперь-то уж Катя не отнимет у него Володю! Но, как назло, всегда на какой-нибудь тропинке в просвете листвы вдруг показывается синяя юбка Кати, и счастливый день испорчен. Володя начинает бормотать стихи и смотрит сквозь Клима, словно тот стеклянный. Клим пускается на хитрость: отстает, прячется в чащу. Тогда раздается окрик: «Не заблудись, Климка! Иди сейчас же сюда!» Увы, это не Володин голос, а Катин. Хитрая, воображает, что Клим к ней привыкнет! Эх, если б Катя и Володя поссорились! Клим отдал бы за это что угодно — хоть новый ножик!..

Клим опять полез под подушку и нащупал ножик.