— Ну и что там местные предпринимают? — возможные последствия настолько явственно нарисовались в воображении Свиридова, что он только опустил глаза и покачал головой.

— Так… по городу рыщут по-тихому. Да, эти двое хозяйке записку оставили и деньги, мол, вернутся через несколько дней, — спохватился Климов.

— Твою мать! Что ты все того да потому, а о главном в последнюю очередь?! Кто записку-то писал? — Свиридов возмущался так, по инерции, будучи уверен, что чекисты на юге, понимая ответственность, стараются изо всех сил.

— Так ребята же ее не видели. Тихонько через соседку пощупали обстановку. Можно было под легендой кого-то послать, но вдруг Муромцев сам эту затею придумал? — Климов перешел с возбужденного тона на рассудительный. — Но, с другой стороны, он вполне мог оставить эту записку для отвода глаз.

«Опять двадцать пять… Как же некстати!» — подумал Свиридов.

— Чем же они там смотрели? Ты вот что, потребуй пока полный отчет. Сутки ждем, если не найдут, будем докладывать. Возможно, придется ехать разбираться, готовься. Действуй.

Климов кивнул и вышел. Федор Ильич, медленно ступая, прошел к окну и невидящим взглядом уставился на улицу, не обращая внимание на Беспалого, который, став невольным свидетелем разговора начальников, на цыпочках вышел из кабинета. А расстроенный Свиридов и представить себе не мог, какой неожиданный поворот примут с завтрашнего дня события вокруг оперативного дела «Шахматист».

Около двенадцати дня секретарь первого заместителя наркома внутренних дел соединил шефа со старшим майором госбезопасности Селивановым по настоятельной просьбе последнего. Селиванов испрашивал у замнаркома аудиенции по делу чрезвычайной важности.

Дело, о котором упоминал Селиванов, заключалось в следующем. Ему, как начальнику отдела, сегодня утром поступил рапорт сотрудника отдела сержанта Беспалого. Сержант, находившийся в непосредственном подчинении начальника отделения майора Свиридова, доносил о его вредительской деятельности, о его пособниках и связи с арестованным некоторое время назад комиссаром госбезопасности Николаевым. Именно этот рапорт и положил Селиванов на стол замнаркома. Тот внимательно прочитал бумагу и своим привычным манером вперил взгляд маслянисто-черных немигающих глаз в стоящего Селиванова:

— Ваше мнение?

— Товарищ первый заместитель наркома, я считаю, что факты, приведенные в рапорте Беспалого, свидетельствуют о том, что сеть вредителей и провокаторов, организованная перерожденцем Николаевым, еще не вырвана с корнем в наших рядах.

— Косвенно.

— Не понял вас? — наморщил лоб Селиванов.

— Косвенно свидетельствуют. Мало конкретных фактов, — задумчиво произнес замнаркома.

— Виноват, понял вас. Уверен, после ареста они сознаются в своих подлых планах.

Замнаркома изобразил на лице недоумение.

— А зачем нам торопиться с арестом? Этот сержант доносит, что их сообщником является… — пенсне склонилось над бумагой, — некий Глебов, якобы внедренный в шпионскую сеть.

— И являющийся связью бывшего комбрига Ласточкина, — торопливо уточнил начальник отдела.

Замнаркома понимающе кивнул.

— Где сейчас этот Глебов? — спросил он после короткой паузы.

— Он сейчас якобы под легендой живет в Подмосковье, дожидается контакта с немецкой агентурой.

Хозяин кабинета неторопливо встал из-за стола и подошел к Селиванову:

— Делаем так. Первое: Свиридов. Найдите предлог и отправьте его завтра в командировку куда-нибудь недалеко… на несколько дней. Второе: Климов. Завтра отправьте его разбираться на юг с этим их маньчжурцем. На ближайшей станции под каким-нибудь предлогом снимите с поезда, привезите сюда и работайте с ним лично. Третье: Глебова привезти в Москву одновременно с ними, но так, чтобы он не смог сообщить об этом Свиридову. Глебов — самое слабое звено в их цепочке, поэтому колоть Свиридова и Климова надо на его показаниях. Следовательно, с ним вам придется плотно поработать. Имейте в виду: никаких арестов, полнейшая секретность, наркому докладываем только после получения признательных показаний. Состав исполнителей определите сами, отвечаете головой. Выполняйте.

— Слушаюсь! — Селиванов повернулся и пошел к двери. Но так же, как вчера со Свиридовым, едва он взялся за ручку двери, как услышал оклик замнаркома:

— Селиванов, имейте в виду, — голос замнаркома был сух и официален. — Пока не получите дополнительных данных на упомянутых лиц и не арестуете их, никаких специальных методов воздействия к ним не применять.

После рабочей смены на заводе, где трудился Глебов-Плахов, заканчивалось профсоюзное собрание. О повестке дня можно было догадаться по придуманному великим пролетарским поэтом лозунгу, который украшал сцену: «Мускул свой, дыханье и тело тренируй с пользой для военного дела!» Военно-спортивная подготовка допризывной молодежи к службе в армии, сдача норм ГТО, членство в Осоавиахиме — темы, как нельзя более актуальные в условиях обострившейся международной обстановки. И, судя по приводимым цифрам, эта работа, в которой Михаил принимал активное участие в силу своего должностного положения, давала определенные результаты. Вон и докладчик в своем выступлении сказал, что в 1923 году средний рост призывника равнялся 159,7 см, вес 51,9 кг, а окружность груди 79,7 см. А те же параметры в 1934 году составляли, соответственно, 162,4 см, 54,2 кг, 81,9 см. Глебов даже записал эти цифры, но, пока записывал, в голову ему пришла интересная мысль: а может, это произошло, в первую очередь, от улучшения питания советских людей, и лишь во вторую — от влияния физкультуры и спорта? Еще одна мысль посетила его, когда докладчик, говоря о причинах слабой военно-спортивной работы в ряде цехов завода, одной из причин назвал подрывную деятельность одного из заводских инструкторов по спорту, арестованного два месяца назад. «Интересно, как он мог вредить, если завод всегда отмечали по физкультуре и спорту среди лучших предприятий города, а сам он был одним из лучших заводских стрелков? Разве что другим прицелы на винтовках сбивал да в беговые тапочки битое стекло подсыпал?» Но на этот вопрос ответить себе он не успел, поскольку докладчик закончил, начались прения, а он был записан в числе выступающих. Михаил сидел как на иголках — ждал своей очереди, но, оказалось, что стал последним, кому предоставили слово и предложили подвести черту…

Согласованный с предзавкомом текст он, не отрываясь, прочитал по бумажке. А в конце все-таки решил внести несогласованное предложение от себя лично.

— Мы должны понимать, что физически хорошо подготовленный, спортивно развитый молодой человек — это будущий полноценный воин. Те, кто уже отслужил и работает, хорошо это знают, — Михаил обвел взглядом сидящих в зале. — Так кому, как не им, организовать шефство над молодняком. Вношу предложение: за каждым нашим молодым рабочим-призывником должен быть закреплен демобилизованный боец Красной Армии. Он передаст все, чему его научили в армии, и это будет хорошим подспорьем товарищу Ворошилову в деле укрепления мощи нашей любимой Красной Армии.

Домой он шел в приподнятом настроении. Он впервые выступал с трибуны перед большим количеством народа и очень волновался. Но все прошло удачно. После собрания некоторые его участники ловили взгляд Глебова и, подмигивая, показывали большой палец. Кто-то хлопал по плечу и говорил: «Молодец», кто-то просто пожимал руку. Даже предзавкома похвалил, пожурив при этом Михаила за то, что он раньше не пришел в завком со своими мыслями. Погруженный в эмоции, он не заметил, как чуть не столкнулся с группой девушек с его предприятия.

— Ой, здравствуйте, товарищ инструктор, — приглядевшись в надвигающейся темноте вечера, воскликнула одна из них в светлом берете. — А что вы так поздно? Собрание-то когда уже закончилось… А вы здорово выступили!

«Постой, это же та самая девчонка, которая на стадионе предложила взять себя на буксир. Тоже, что ли, была на собрании? Что-то я ее в зале не приметил…»