Кто-то потряс ее за плечо. Анюта открыла глаза и увидела улыбающееся лицо Седого.

— Ну, разве не я говорил, что сосна успокаивающе действует на человека? Особенно на проницательных юных особ, увлекающихся приключениями. Однако нам пора, — развел он руками. — Я все рассчитал, времени у нас немного.

В сгущающихся сумерках они крадучись двинулись к фамильному гнезду Седого. Внезапно Анюта замерла и схватила спутника за руку.

— Эдуард Петрович, у вас нет ощущения, что за нами наблюдают? — прошептала она.

— Спокойно, милая, спокойно. Это все от нервов, — успокаивающе прошептал он в ответ, ласково погладив ее по руке.

Подойдя к старой железной двери со двора здания, Седой передал чемодан Анюте, достал из-за пазухи маленький ломик, или «фомку», как называли его жулики, и, повозившись минуту-другую, бесшумно открыл дверь. Они вошли внутрь и остановились, давая время глазам привыкнуть к темноте. Наконец Седой, подав знак девушке оставаться на месте, тихо двинулся вперед. Анюта, прислонившись к стене, вглядывалась в темноту, напряженно прислушиваясь к его удаляющимся шагам. Внезапно там, куда ушел Седой, послышался шум падения какого-то большого предмета и нечто похожее на человеческий стон. «Он куда-то провалился!» — молнией мелькнула тревожная мысль, и она, шагая наобум, заторопилась вслед за Седым. Но лишь успела сделать несколько шагов, как сильная рука обхватила ее за шею, и через мгновение, получив удар, она потеряла сознание.

В кинозале посольства Германии в СССР только что закончилось важное политическое мероприятие. Сотрудникам посольства был продемонстрирован фильм любимицы фюрера кинорежиссера Лени Рифеншталь «Олимпия» — об Олимпиаде 1936 года в Берлине. В зале было душно, и зрители с удовольствием выходили наружу, стремясь побыстрее попасть на улицу. Галантно пропустив впереди идущих дам, из зала, вытирая лицо носовым платком, вышел военный атташе Эрих Кламрот. Два часа назад он приказал камердинеру охладить к его приходу несколько бутылок «Пауланера». Это была его любимая марка пива, которое ему специально привозили из Германии. И вот сейчас он, неторопливо шествуя по коридору, предвкушал, как отдаст должное бутылочке-другой, закусывая, по рекомендации знатоков, мягким сыром. В прежние времена он мог выпить и больше, но в последние годы начинающая пошаливать печень заставила его ограничить потребление любимого янтарного напитка. Появление в коридоре майора Хайнцтрудера с озабоченным видом не входило в планы генерала, и он слегка поморщился:

— Слушаю вас, майор. Чем вы взволнованы? Неужели вас так впечатлили соблазнительные формы наших спортсменок? Надо признать, фрау Рифеншталь искусно умеет показать как духовное содержание, так и плоть нации.

— О да, господин генерал, я знаю, как ее ценит фюрер. «Триумф воли» и сегодняшний фильм — это то, что необходимо нации. Это мобилизует духовные и физические силы народа в борьбе за Великую Германию, — отчеканил Хайнцтрудер. — Но, с вашего позволения, у меня срочная информация.

Из двух упомянутых фильмов майор видел только первый, повествующий о партийном съезде в Нюрнберге в сентябре 1934 года. А вот сегодняшний ему посмотреть не удалось, так как перед самым началом его вызвали к шифровальщику резидентуры. Он полагал, что генерал пригласит его в свой кабинет, но тот, убедившись в отсутствии лишних ушей, предложил Хайнцтрудеру доложить информацию прямо в коридоре.

— Поступило сообщение от Пильгера. Он интересуется дочерью, — майор сделал паузу.

— И это все? — Кламрот недовольно посмотрел на подчиненного.

— Нет. Он просит разрешения покинуть Россию и уйти на спокойную работу на Западе. Ссылается на возраст и здоровье, — вице-консул выжидательно замолк.

— Хм-м… а дочь, значит, хочет оставить вместо себя? — как бы рассуждая сам с собой, вопросительно произнес атташе. — Что еще?

— Он просит разрешения уйти вместе с русской девчонкой, — выпалил майор. Было понятно, что именно этот вопрос взволновал его более всего.

— А что, для вас это сюрприз? — генерал произнес эту фразу таким тоном, что Хайнцтрудер побоялся ответить честно, дабы не выглядеть дураком в глазах шефа.

— Нет, господин генерал.

Ответ прозвучал неубедительно, но Кламрот лишь слегка усмехнулся:

— Я хорошо помню наш недавний разговор, в котором вы заявили, что не собираетесь сообщать Пильгеру о смерти дочери, не так ли?

— Так точно, господин генерал.

— Ну вот вам и ответ на его первый вопрос, — удовлетворенно кивнул генерал. — А разве мы не обсуждали с вами его любовный сюжет? Вы закончили проверку?

— Да, почти… осталось кое-что, — пробормотал майор.

— Так заканчивайте и побыстрее, — Кламроту уже наскучил этот разговор. Он наперед знал, чем он закончится. Ситуация была непростой, и он, не ставя в известность Хайнцтрудера, использовал для проверки канал, к которому имел доступ только он. С девчонкой все было «чисто», но он ждал подтверждения от вице-консула.

— Я понял вас, господин генерал, — вытянулся майор. — Я так понимаю, что запрос в Берлин мы будем готовить после результатов проверки?

Кламрот вспомнил о холодном пиве, грустно покачал головой и взял собеседника за локоть, подталкивая его к выходу.

— Знаете, Ганс, — он постарался придать голосу елико возможно больше задушевности. — Я начинаю думать, что старики видят на пару шагов дальше молодежи. Ничего не поделаешь, опыт обязывает, — развел он руками. — Надеюсь, время поможет вам убедиться в правоте моих слов. Я говорю это к тому, что уже послал в Берлин депешу после нашего тогдашнего разговора. Я почему-то был уверен, что развитие событий пойдет именно в этом направлении. Поторопитесь с окончанием проверки.

Сильный толчок привел Анюту в чувство. Что-то кололо в щеку, и она попыталась избавиться от этого раздражителя, но не смогла пошевелить руками. «Что со мной?» — подумала она и медленно разлепила веки. Далеко в черных от ночи небесах весело перемигивались звезды, а величавая луна снисходительно и скупо делилась с землей светом. Воздух источал ароматы, густо настоянные на вошедшем в силу разнотравье, взопрелой после позавчерашнего ливня опавшей листве, хвое елей. Анюта попробовала посмотреть прямо перед собой. Она, наконец, стала осознавать происходящее. Голова болела и кружилась. В щеку настырно колола солома, которой она была прикрыта, над головой было оставлено небольшое отверстие, видимо, чтобы не задохнулась. Сбоку от нее неподвижно лежало что-то мягкое и теплое. Сквозь солому она увидела спину мужчины в пиджаке, сидевшего перед ней на небольшом расстоянии. Слева и справа высоко над головой темнели кроны деревьев. «Телега. Меня везут на телеге по лесной дороге. А почему же не видно лошади?» — удивилась она и тут же сообразила, что лошадь у нее за спиной, вернее, за головой. В следующее мгновение девушка почувствовала запах табачного дыма, шедшего откуда-то сзади. Курил, очевидно, возчик. «А где… где Эдуард Петрович?» — спохватилась Анюта. Она еще раз осторожно попробовала пошевелить руками и поняла, что крепко связана.

Телега тем временем выехала на большую поляну и остановилась. Мужчина, сидящий к ней спиной, соскочил на землю и зашагал куда-то в сторону, за ним, кряхтя, поспешил и возчик. Анюта прислушалась. Где-то рядом хлопнула дверь, послышались глухие мужские голоса. Голоса быстро смолкли, мужчины вернулись к телеге. Анюта быстро закрыла глаза и почувствовала, как несколько сильных мужских рук извлекли ее из сена и уложили на землю. Через несколько секунд рядом что-то тяжело шмякнулось. Через прикрытые веки она увидела бесчувственное тело Седого.

— Васятка, принеси-ка воды, — из-за спины девушки послышался мужской голос. — Надо их в чувство привесть.

Голос показался Анюте знакомым, и, преодолевая головную боль, она стала мучительно вспоминать, где его слышала. Вдали загремела цепь и закрутился ворот колодца. Невидимый Васятка шумно наполнил ведро и подошел к пленникам. Пока Анюта, лежа с закрытыми глазами, соображала, как вести себя дальше, сбоку раздался хриплый голос Седого: