— Камень, говоришь? — хмыкнул Эдуард Петрович. — Ишь ты, глазастая. Давай-ка присядем, — он показал рукой на пустую деревянную скамейку.

Анюта, подобрав платье, уселась, а вот Седой остался стоять, нервно сцепив пальцы рук.

— Может, и не надо мне заводить этот разговор, а только не могу я больше держать на душе этот камень, который ты разглядела. Не знаю, на радость или на беду свою встретил тебя, только чувствую — это судьба. Она надо мной вдоволь потешилась и теперь в очередной раз испытание посылает…

По каким-то мало понятным Анюте причинам она вновь ощутила в душе сочувствие к этому человеку. Может быть, потому, что он вдруг, очевидно волнуясь, перешел с ней на «ты».

— Анюта, выслушайте меня, только не перебивайте. Я ведь дворянин, бывший офицер. И видно, так уж было судьбой назначено в лихую годину сражаться мне с теми, кто к власти в России пришел. Не понял я совдеповцев и после войны махнул куда подальше. Думал, осяду, заживу спокойно. Ан нет, не получилось. И небо не то, и песни другие, и женщины… все не то. А когда вдруг предложили вернуться, я согласился, поскольку выяснилось, что у советской власти ко мне претензий нет. И специалист я неплохой, отмечали меня постоянно. Но в последнее время все смешалось. Подобных мне стали арестовывать одного за другим. Видимо, чем-то опасны показались мы нынешним правителям, хотя чем — ума не приложу. Со дня на день должны были забрать и меня, но я решил не дожидаться преждевременного конца, тем более что влюбился в вас душой и телом. Я говорю это искренне, и мне бы хотелось услышать такой же искренний ответ и от вас. — Седой перевел дыхание и замолчал, ожидая ответа.

«Теперь понятно, почему он скрывал родство с Ольгой… — подумала она, — не хотел, чтобы она из-за него пострадала. Может, зря я тогда про Ольгу-то сообщила? Нет, надо быть честной до конца. Видимо, чекисты уже что-то учуяли про отношения Седого и Ольги. Получается, Климов был прав насчет Миши. Мало этих разговоров с комбригом, так еще и знакомство с Ольгой, оказавшейся под подозрением органов, — вихрем пронеслось в голове Анюты, не знавшей истинного положения вещей. — И все-таки, слава богу, он просто бывший белый офицер, а не немецкий шпион. Так и передам Климову».

Она действительно почувствовала облегчение от этой мысли. Анюта слышала, что многие из бывших раскаялись в своих заблуждениях и добросовестно служат советской власти. Когда в НКВД узнают, кто такой Эдуард Петрович, они по-другому будут смотреть на это дело, а уж она свое слово замолвит. Странно, но Анюта, у которой родители погибли в Гражданскую войну от рук белых, не ощущала ненависти к этому мужчине. Она пробовала и не могла себе представить его в роли палача, все ее естество противилось от одной мысли об этом…

— Вы не ответили на мой вопрос, — до ее сознания донесся голос Седого.

«Опять на «вы»… видно, здорово его разбирает. О чем он меня спрашивал?»

— А что я должна ответить? — вывернулась она, ответив вопросом на вопрос.

— Вы никому ничего не должны, — нетерпеливо произнес Седой. — Мне просто хотелось бы знать: вы мне верите?

«Вот те раз. Что же ответить?»

— Очень хотелось бы верить, — не сразу нашлась она.

— Хм-м, дипломатичный ответ. Тогда спрошу по-другому: я вам хоть немного не безразличен? — осторожно спросил он.

«Он еще спрашивает…»

— Да, — робко ответила Анюта.

Седой сделал шаг к девушке и порывисто взял ее руки в свои:

— Тогда слушайте. Я предлагаю вам уехать со мной. Далеко. В другую страну, — он увидел расширившиеся от удивления глаза девушки. — Не пугайтесь, выслушайте. Вы спросите, кто нас там ждет, кому мы нужны? С деньгами, с большими деньгами, мы с вами везде будем нужны. Я буду заботиться о вас так, как сорок тысяч братьев не смогут позаботиться.

«Вот это номер! Это куда он меня налаживает?»

— У меня нет братьев. И сестер тоже. А кто же нас туда пустит? Туда, где тепло, где вы собираетесь обо мне заботиться? — любопытство девушки было искренним. Но Седой усмотрел в ее тоне насмешку.

— Иронизировать изволите? Хотя, если разобраться, вы правы, это действительно непросто. Но это уже моя забота.

— А откуда мы возьмем большие деньги? — Анюта с интересом глянула на собеседника.

«Резонный вопрос. Какая она все-таки непосредственная… хотя местами бывает колючей. Ну, отвечай, откуда возьмем деньги…»

— У меня есть кое-какие сбережения… и еще имеется одна идея, которую я хотел бы с вами обсудить, — многозначительно произнес Эдуард Петрович.

Анюта неожиданно встала со скамейки. Казалось, она приняла какое-то важное решение.

— Эдуард Петрович, откровенно говоря, мне это все не очень понятно. Я… я попросту боюсь. Вы знаете, я уж лучше к себе на работу ворочусь. Только бы меня не прогнали за прогулы.

Она смешалась, увидев, с какой иронией пристально посмотрел на нее Седой.

— Что вы так на меня смотрите? — запинаясь, спросила она. «Сейчас что-то произойдет, он уже на взводе…»

— Зачем вы лукавите, Анюта? — медленно произнес Седой. — Да, да, лукавите, — продолжил он, как бы отвечая на удивленный взгляд девушки. — Ни на какую работу вам не надо, а хозяйке вашей, в сущности, наплевать на вас. И не делайте обиженное лицо, я все знаю, — последние слова прозвучали необычно резко, но Седой намеренно не сглаживал тональность.

— Но… как? Как вы узнали про меня? — пробормотала девушка.

— Это проще, чем вы думаете, — продолжал наседать отставной офицер. — Я попросил товарища навестить вашу хозяйку и еще раз попросить, чтобы она не волновалась. Тут-то все и выяснилось. Так зачем вы меня обманывали?

«Не слишком ли я строг? Как бы истерикой не закончилось…» — подумал он, увидев повлажневшие глаза Анюты.

— А вы… вы не понимаете? Серьезному, представительному мужчине понравилась молодая девчонка… симпатичному, умному, при хорошей должности. А у ней за душой что? — произошло то, чего боялся Седой: глаза девушки были полны слез, она была на грани истерики.

— Одно платье на будни и праздники? Угол у дальней родственницы, а в кармане вошь на аркане, — всхлипнув, почти выкрикнула она. Седой крепко обнял Анюту.

— Зато у нее душа есть, — он провел рукой по ее волосам. — Я все прекрасно понимаю и ни в чем вас не осуждаю, — рука мягко легла на глаза и вытерла слезы. — Ну так как, махнем на пароходе в дальние страны, где живут обезьяны?

Громко всхлипнув, Анюта согласно кивнула.

За окном пригородного поезда вдали возник легкий самолет. Он то летел параллельно поезду, то на какие-то секунды пропадал, и складывалось ощущение, что он играл с поездом в догонялки. Глебов, за несколько минут до появления самолета невидяще смотревший в рамку окна и думая о своем житье-бытье, теперь с интересом наблюдал за этим состязанием. Несколько лет назад, закончив школу, он, как и тысячи ему подобных молодых ребят и девушек, охваченных летной эйфорией, вздрагивал при первых тактах марша, начинавшегося с крылатых слов «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…». Вместе с Серегой Рублевым решили они двинуть в летчики. Но на пути Глебова оказался старый доктор-ушник, определивший у Михаила какие-то расстройства вестибулярного аппарата. Так что путь в авиацию, а заодно и в морфлот ему прикрыли, ну и Серега за компанию отказался от этой затеи. Правда, недавно опять предлагал записаться в аэроклуб «Метростроя», где у него был знакомый инструктор, но Михаил, загруженный поручениями парткома, отказался.

Самолет пропал так же внезапно, как и возник. Глебов пошарил взглядом по небу и, не найдя его, вздохнул: «Каждому свое… Не дано мне ни летать, ни плавать. Значит, надо тверже по земле ступать. Между прочим, в прямом смысле — поезд вон уже в Москву прибыл».

Пройдя от вокзала на тихую улочку, он огляделся и посмотрел на часы. Все идет по графику. Нет, по графику это на заводе, а у чекистов как? Наверное, по плану. Около него остановилась черная легковушка, кто-то изнутри открыл заднюю дверь, и мужской голос пригласил товарища Плахова сесть в машину.