А в том едва теплилась жизнь. Раны воспалились и распухли, в синее лицо было страшно взглянуть. Дышал он незаметно, и сердце билось так слабо, что Нимве, поминутно проверявшая у него пульс, каждый раз обливалась холодным потом: умер!

Вечером второго дня ей стало ясно, что если ничего не предпринять, Мафхор не переживет ближайших суток.

И она наконец решилась.

Нимве попросила мужчин перенести раненого на берег, за деревья, ближе к воде. Спутники очень удивились, но она не стала пускаться в разъяснения.

С величайшей осторожностью мага подняли, отнесли к реке, опустили на приготовленную лежанку. Положили так, чтобы не достало приливом. Парни стояли, наблюдая за действиями Нимве, разжигавшей костер. Подняв голову, она велела:

- Теперь идите. Ларра, ты останься.

Когда принцы ушли, Ларра долго молчал, потом спросил:

- Чего ты собираешься делать?

- Колдовать. Нынче ночью не ходите сюда, пока не рассветет. Ясно?

- Колдовать? Да полно.

- Я не шучу. Ясно, или нет?

- Ну, ясно, ясно. Да только…

- И вот что, Ларра. Если со мной что-нибудь случится, обещай, что не бросишь его, - она кивнула на Мафхора.

Ларра оторопел.

- Ты чего это удумала? - спросил он.

- Сказала же, буду колдовать. Может случиться так… В общем, я могу умереть, понятно? И тогда кто-то должен будет позаботиться о нем.

- Так ты чего… заместо него собираешься…

Вскочив, Нимве подошла вплотную к Ларре и схватила его за рубаху на груди.

- Поклянись, что не бросишь его! - глядя в глаза, велела она. - Поклянись мне сейчас же!

- Ну… ну, я…

- Клянись!

- Ладно. Клянусь, но…

- Скажи: "Я его не брошу!"

- Я его не брошу.

- И сделаешь все, чтобы он выжил!

- Да постараюсь! Но я ж ведь не травник, как же я буду…

- Отваров хватит на несколько дней. Потом сможешь взять те травы, которые я собрала, найдешь такие же в лесу. Справишься. - Выпустив его, Нимве вернулась к костру. Ларра не уходил, она слышала, как хрустит песок под его босыми ногами.

- Слушай, Нимве, - окликнул он.

- Ступай, Ларра.

- Да неужто этот тебе так дорог, что ты за него жизнь готова положить? - с горечью спросил он.

- Ступай. И до утра сюда не суйтесь.

- Эх, дура баба… - зашуршал песок. Стало тихо.

Нимве собрала вещи, отложила в сторону, под корни ивы, что росла на кромке берега. Из цветов и трав, собранных перед закатом, сплела два длинных ожерелья, потом, раздевшись донага, искупалась в речке. Вернулась к костру. Оделась в длинную нательную сорочку. Сняв с Мафхора одеяло, положила травяное ожерелье на его обнаженную грудь. Второе накинула себе на шею. Села возле огня и стала ждать.

Тишина. Слабый плеск воды. Кваканье лягушек, возня и шорох ночной жизни в камышах. Нимве подняла голову. Бархатное небо в россыпи звезд висело так низко - казалось, протяни руку да собирай алмазы с черной скатерти.

Нимве перебрала в памяти всё, что нужно для Обряда. Сама она никогда не участвовала в нем. Мама и бабушка делали это, когда дедушка обгорел на пожаре. "Один уйдет, один останется", - прозвучали в памяти древние, заветные слова. "Забери того, кто по правую руку, оставь того, кто по левую". В прошлый раз Мать-Земля забрала дедушку.

Нимве встала и пошла по отмели. Лягушки в камышах, почуяв ее, умолкли, но она залезла туда, ломая хрусткие стебли, на ощупь схватила холодное извивающееся тельце. Вырвала у себя несколько волос, потом выдернула пару из шевелюры Мафхора. Опутала ими брыкающуюся лягушку и посадила в рубаху, снятую с раненого, надежно завязав, чтобы жертва не сбежала. Положила наземь, в полосу света.

Ущербная луна высоко вскарабкалась по небу. Пора.

Нимве прислушалась к себе. На душе было до удивления спокойно. Странно, промелькнула мысль, я, наверное, должна бояться… Но нет. Нельзя совершать Обряд, когда боишься, Владыки могут рассердиться, покарать…

Нимве села возле Мафхора, погладила по волосам. По его лицу ходили золотые блики. Черные тени плясали на песке, разбегаясь, прячась у корней деревьев, обступивших берег.

- Если тебе суждено уйти, - прошептала Нимве, - да смилостивится над тобой твоя Владычица. Ведь твоя Владычица - Мать-Вода, так мне показалось. Я не умею молиться по-вашему. Но если ты уйдешь, пусть твой путь будет легким.

Нагнувшись, она поцеловала его губы, сухие и холодные.

- Помилуйте нас, Великие Владыки, - сказала Нимве. - И простите нам наши грехи. И… и помогите тому, кто останется. А если решите помиловать обоих, то помогите нам обоим. Пожалуйста.

Нимве встала. Подошла к огню. Слова она помнила наизусть, но медлила, глядя, как пламя лижет огненные ветки.

Закрыв глаза, она развела руки в стороны.

- Один уйдет, - прошептали губы: беззвучно, совсем беззвучно. - Один останется. Силой своей и мудростью, Мать-Земля, не покинь меня.

Вслепую, словно танцуя, она сделала несколько шагов. Открыв глаза, стоя около костра, произнесла:

- Один - по правую руку. Один - по левую. Чую, растет трава, вырастает ввысь. Огонь земной! - сорвав с груди, Нимве бросила в костер травяное ожерелье. - Огонь земной, вода озерная, будь со мной, сила горняя, сила вышняя, сила дивная - тому, кто здесь со мной, позволь жить ему!

Глубоко вздохнув, Нимве ощутила запах сгоравших в пламени трав. Запах цветов. Горьковатый аромат листьев ивы, запах воды, лизавшей берег… Внутри, в потаенных тайниках души, распахнулись незримые глаза. Ночь посветлела. Огонь у ног засиял ярко, почти ослепительно. Осветил берег, осветил деревья в глубине, человека, распростертого подле, его истончившиеся, неподвижные черты.

- Болезнь не съест, - сказала Нимве. - Хворь не высосет, в землю боль уйдет, вернется жизнью.

Свет, такой яркий, что больно глазам. Так хорошо и тепло на сердце… Веки опущены, но и сквозь них отлично видно.

- Мать-Земля, на все Твоя воля…

Белое сияние Нимве не увидела - уловила краем глаза. Там, в отдалении, у старой ивы. Белый факел, или, может, сияющий столп. Фигура, сотканная из света.

- На все Твоя воля, - Нимве пыталась разглядеть, понять, что это такое, но, когда поворачивалась, ускользало и сияние. Лишь на границе поля зрения она могла его видеть. И что-то говорило: оставь. Пусть будет так. Это Ее воля.

- Один уйдет, - сказала Нимве, вдохнув полной грудью. - Один останется. Тот, кто по правую руку - забери его боль. Оберни огнем, оберни водой, позволь ему жить, все равно он твой. Одну жизнь даруешь, другую возьмешь, как изволишь, так будет, Великая Мать! Всё твое.

Сиянье всколыхнулось, будто кто-то взмахнул руками, и Нимве почудилось: тот, кто скрыт за ним, поворачивается. Вот-вот покажет свое лицо… вот-вот…

- Всё твое… - прошептала Нимве, улыбаясь разраставшемуся свету. Он рос и рос, пока не поглотил все вокруг, не затопил и ночь, и костер, и глаза, и душу Нимве.

Кроме него, все другое она перестала видеть.

- Нимве… Ним…

Она обернулась.

Она стояла на берегу, босая, в белой рубахе. Водяные лилии рассыпали звезды цветов у самых ног: нежные, девственно-чистые.

- Нимве…

Свет из-за деревьев был белей и ярче этих лилий. Он плыл, стелился над землей, и лес вокруг замирал от его касания.

Белый призрак возник из-за деревьев, проступив сквозь ветви. Нимве протянула руки. Сияющая фигура обернулась…

Это было, как смотреть на солнце. На глазах у Нимве выступили слезы.

- Нимве, - позвал свет. - Пожалуйста, проснись.

Проснуться? Почему я должна…

Свет вдруг исчез, будто впитался в землю. Земля надвинулась, обернулась черной дырой - и Нимве кувырком полетела в разверстую глотку, задыхаясь, захлебываясь криком.

- Что? Что такое?! - воскликнули рядом. Чьи-то руки схватили ее. Вырываясь из темного бреда, Нимве дернулась, но человек не отпустил.