— Аааай! — Издав подобный звук, я неуклюже дернулась, а потом и села на… многострадальную пятую точку, поскольку меня никто не держал. Похоже, это у меня в его присутствии входит в привычку.

Окинув обидчика разъяренным взглядом, я подпрыгнула на ноги и принялась излагать ему свою точку зрения, не стесняясь при этом в выражениях.

— Ты где была? — А спутник-то похоже не на шутку разозлился.

— Гуляла! — Вздернув подбородок, я прошествовала мимо, вернее попыталась, поскольку была ухвачена за плечо и повернута назад. — Ну, что ты ко мне привязался?

— Я спросил, — совершенно спокойно повторил собеседник, я же покосилась на него с опаской, — где ты была?

— А я ответила, — мурлыкнула я, что в моем случае означало крайнюю степень бешенства, — что гуляла!

Какое-то время мы просто стояли друг напротив друга, буравя лица глазами, а главное и не думая сдаваться. Первым не выдержал Райли. Резко повернувшись, он схватил меня за руку и потащил в лес, подальше от глаз и ушей разбойника, наблюдавшего всю сцену с крайним интересом.

— Шелли, — остановившись, эльф посмотрел мне в глаза своим обычным черным взглядом, — я не праздно интересуюсь. Посмотри, — он махнул в сторону, куда я с интересом и уставилась.

О, Боже! Ближайшие деревья были густо измазаны кровью, а на ветвях болтались… то есть я не уверена, конечно, но мне это очень не понравилось. Когда же я оглянулась на спутника и поняла, что именно он подумал, увидев все вот это, я реально растерялась. А я-то думала, что ему безразлична! Оказывается не до такой степени. Правда, степень эта выяснилась сразу после его следующей фразы.

— Никуда не уходи, позволь мне для начала вернуть свой долг!

— Долг! — Выкрикнула я. — Так вот что тебя беспокоит? Знаешь, я, кажется, уже один раз говорила, ну что ж, повторю еще раз — ты мне ничего НЕ ДОЛЖЕН! Я освобождаю тебя ото всех обязательств, можешь быть полностью свободен!

Пролетев мимо несколько ошарашенного моей вспышкой эльфа, я добежала до поляны и, схватив мешок, не оглядываясь, помчалась дальше. Решив, что и сама прекрасно дойду, тем более, что до города остался день пути, а ночью я теперь вижу ничуть не хуже, чем днем.

Слезы душили, грозя перейти в истерику. И что, спрашивается, так расстроилась? Хотя, все вполне объяснимо. Еще на Земле терпеть не могла быть чьей-то игрушкой, использовать меня — вредно для здоровья. Жаль, что это не все понимают. Тропинка тянулась вдаль, виляя, как и прежде между соснами, елями, кленами и еще кучей незнакомых деревьев (или это я не знаю их названий?), ноги совсем не устали и идти было легко. Постепенно слезы кончились, и внутри стало спокойно, только пусто, как будто потеряла что-то очень дорогое. Может быть, это была вера? Вера в исполнение пророчества…

Я никогда не была пай-девочкой. Конечно, моя история может кого-нибудь зацепить за живое, вызвать острый приступ жалости, или, не дай бог, желание пустить слезу. Сразу предупреждаю, делать этого не стоит. Нет, не потому, что я такая смелая и сильная смогла всем отомстить и навести порядок, по вполне банальной причине — я этого не люблю. Видите ли, я очень эмоциональный человек и не могу выдержать чужих слез, сразу тянет присоединиться, а этого я тем более не люблю. Вот потому и не стоит меня злить!

А насчет истории, что ж, наверное, пора ее поведать?

Родилась я, как и все, полагаю, в обычной семье не среднестатистических граждан моей великой и свободной родины. У моего отца даже машина была, правда, ею являлся старый и абсолютно ржавый москвич, подаренный видимо в форме наказания затю тестем. Под этой-то машиной он и проводил не только дни, но и ночи. Мама плюнула на увлечение мужа, если и не поддерживая, то, по крайней мере, не вставляя палки в колеса. Я тоже пыталась помогать. Конечно, отец пытался меня гонять из гаража, садил на колени и объяснял, что девочка должна интересоваться куклами, а уж никак не устройством автомобиля изнутри. На мой вполне закономерный вопрос: «Почему?», отец столь же закономерно отвечал: «Потому что это игрушка для взрослых». Я и верила, но поскольку считала себя взрослой, то по мере сил играла.

Все это я помню довольно смутно, мала была. А когда стала понимать чуть больше, было уже поздно…

Однажды теплым летним вечерком мои родители, завезя меня к бабушке, единственной, кстати, живой родственнице обоих, отправились в театр, а заодно решили после представления заехать в ресторан и отметить восемь лет совместной жизни. Как выяснилось на следующее утро, в тот вечер я видела их последний раз живыми и счастливыми. Не верьте, когда вам говорят, что если не видел любимых людей в гробу, то для тебя они все еще живы, это не правда. На похороны меня не пустили, хотя рассказать о страшной аварии все же догадались. Бабушка, которая сразу постарела и посерела, потеряв единственного сына, рожденного очень поздно, пришла с этого мероприятия на автомате, и сразу погрузилось в какое-то подобие сна, в котором и прожила до самой смерти. Она, конечно, выполняла ежедневную рутину, вроде уборки, готовки, оплаты счетов и хождения по магазинам, но со мною ее, к сожалению, не было.

Так я впервые попала на улицу. Не скажу, что адаптация к сорнякам бывшей тепличной девочки прошла гладко и без проблем, но как-то уж так получилось, что меня угораздило почти сразу влиться в банду малолетних беспризорников, с которыми я и дружу по сей день… М-да, вернее дружила, пока не… Но об этом позже!

С ними я провела в тесном контакте почти три года, то есть до десяти лет отроду, собственно именно в день моего рождения и скончалась бабушка, видимо ее сердце, наконец, нашло покой. Помню, как рыдала придя домой и обнаружив в прихожей труп последнего дорого человека. В тот день я пообещала себе, что день моего рождения отныне табу, а жить нужно не в материальном мире, а где-то там, глубоко внутри, поскольку это самая лучшая защита от боли. Именно так и поступала.

Потом был детдом, из которого меня выперли с такой вот формулировкой: «За систематическое неисполнение правил и предписаний, а также с невозможностью удержания в специализированном заведении». Кстати, несмотря на то, что в банде беспризорников я числилась, никаких противоправных действий не совершала отродясь, разве что посмеяться над прохожими на улице, или позлить милиционера с крыши сарая.

А теперь представьте, мне пятнадцать и я абсолютно одна в небольшом, но все же, достаточно населенном городе, с развитой инфраструктурой и полным отсутствием трудоустройства для подростков. Вот тогда я и поняла, что такое «тяжело». Жить мне позволили в однокомнатной квартирке, оставшейся от родителей, бабушкину же, трехкомнатную и дачу в исторически удачном месте, сдавал детский дом, регулярно (к их чести сказано) перечисляя на мое имя деньги в местное отделение сбербанка. Паспорт к тому времени я уже имела, так что особых проблем со снятием наличности не наблюдалось. А вот проблем с «прожить на полученные рублики» — сколько угодно.

Помаявшись в поисках работы все лето, а выгнали меня в конце мая, я решила не тратить зря деньги и пошла умолять школьного директора позволить поучиться у них последний годик. Как это ни странно, директор оказался сговорчивым дядечкой лет этак шестидесяти подошедшим к моей проблеме со всей серьезностью, коей она, кстати, вполне заслуживала. Если не считать, что сбегала я всегда аккурат во время начала чертвертных зачетов, то полученные мною оценки, вполне заслуживали восхищения.

В общем, 1 сентября, я, как все обычные дети страны, спешила в школу… а потом со школы… и так много дней. Короче говоря, школу я все же окончила, причем без особых проблем, в чем немаловажную роль сыграл тот самый старичок директор, звали которого Василий Васильевич Котофеич или в обиходе Вась-Вась. Кроме того, что он был моим классным руководителем, поскольку принял именно в свой класс, на глаза так сказать, так еще и вел математику, вечно любимый мною предмет. Так и получилось, что к моменту окончания школы, я стала не только любимой ученицей заслуженного учителя, но еще и довольно сносной математичкой.