Том твердо выдержал ее взгляд, как бы желая проникнуть в самую глубь ее души.
— Я пошел к нему, осведомился о вас…
— И когда ты не нашел меня у него, ты потребовал от него отчета. Тогда он испугался тебя и оговорил меня.
— Он плакал…
— Да, он умеет проливать слезы по заказу. Он научился этому от своего дядюшки! А ты поверил ему!.. Конечно, он был беден, был в нужде. Все его надежды были возложены на сэра Уильяма. Тот полюбил меня. Как отец? Но разве отец нападает в безудержной страсти на ничего не подозревающую девушку?
Глаза Тома широко открылись.
— В соседней комнате сидел Гренвилль и подслушивал. Когда мне удалось отбиться от старика, они постарались замять дело. Это была лишь проба моей верности… Я любила Гренвилля, верила ему. Я настолько была доверчива, что последовала его просьбе и отправилась к дядюшке просить помощи для Гренвилля. Ты понимаешь новый план? В Неаполе я была чужой, беспомощной, единственной моей защитой мог быть английский посланник. Английский посланник — сэр Уильям! Когда он стал приставать ко мне с любезностями, я написала об этом Гренвиллю. В ряде писем я молила о спасении. Наконец пришел ответ. Не хочешь ли взглянуть на него?
Эмма достала из-под платья листок бумаги и подала его Тому. Он быстро схватил листок и прочел:
«Отдайся сэру Уильяму. Гренвилль».
— Четыре слова! Теперь я поняла все! После того как я отдамся сэру Уильяму, Гренвилль должен стать его наследником. — Эмма рассмеялась. — Но теперь, теперь его наследницей стала я! Потому что теперь и я стала скверной, научилась рассчитывать. Он овладел мною лишь после того, как я стала перед алтарем леди Гамильтон… стала леди! Ты не радуешься, Том? Не желаешь мне счастья? Или ты мне не веришь? Так осуди меня! Сломай надо мною жезл [12] .
Последние фразы Эмма крикнула Тому дрожащими устами, с пылающим взглядом. Он стоял, смертельно бледный, не говоря ни слова, лишь смотрел на нее…
Но когда она хотела отвернуться от него, он упал ниц перед ней, стал целовать подол платья, разразившись рыданиями.
Она посмотрела на его поникшую голову, на вздрагивающие плечи.
— Том! Мой верный Том!
Вдруг и она склонилась к нему, обняла его, заплакала вместе с ним… заплакала о счастье маленькой Эмми!..
Эмма медленно поднялась с пола.
Надо идти, Том. Капитан Нельсон ждет сына! — сказала она и, заметив, как Том испугался, передала ему письмо Нельсона. — Он хочет этого, Том!
— Он хочет этого? Несмотря на все, что я ему говорил?
— Ах да! Твой сон! Он рассказывал об этом. В чем было дело, Том? Не можешь ли ты мне сказать?
— Сказать!.. — Мрачная тень скользнула по лицу матроса. — Дело было на море, в бурю. По мосту шел капитан Нельсон, рядом с ним — какая-то женщина, позади них — Джосая. Вдруг мальчик кинулся на отца, поднял на него руку. Нельсон обернулся… Застрелил он его, что ли?.. Джосая упал с резким криком, исчез в прибое… Но его отец пошел далее, даже не оглянулся на сына. Без помощи оставил он его тонуть, гибнуть.
— А женщина?
— Ее лицо было закрыто фатой, но ее фигура… Когда-то я видел картину…
— Она была похожа на картину, Том? На Цирцею, которую нарисовал с меня Ромни?
Он с выражением отчаяния опустил голову и ответил:
— Да, на нее!
Эмма резко рассмеялась:
— Странные у тебя сны! Знаешь ли ты, кто была Цирцея? Красавица волшебница, превращавшая всех мужчин в свиней — из-за безумной любви к ней. Значит, Нельсон полюбит меня, а я полюблю его? Это именно подсказывает тебе сон, не так ли? Я погубила, испортила всех людей, которые слишком близко подходили ко мне! Нравственного принца Уэльского, порядочного сэра Джона, сильного Ромни, честного
Гренвилля, порядочного сэра Уильяма и вдобавок еще мечтательного Тома Кидда. Мне нужно было, чтобы ты последовал за мною в Лондон, и я уверила, будто люблю тебя. Но ты стал мне в тягость, и я уговорила сэра Джона завербовать тебя насильно в матросы. Я хотела порадоваться видом твоей крови и заставила бить тебя плетьми. Я…
— Мисс Эмма! — с отчаянием крикнул Том. — Перестаньте! Перестаньте!
— А что? Ведь ты дал Гренвиллю убедить себя в справедливости всего этого, потом стал думать и думать об этом, а в заключение это стало даже сниться тебе. Но твой сон правдив, я же лгунья. Ах, Том, твои сны… и твой Нельсон… Ведь у него имеется жена, с которой он вполне счастлив. С какой стати он влюбится в меня? Или он так испорчен, что ты боишься за него?
— Он верен и чист!
— Значит, ты боишься, что я влюблюсь в него? Леди Гамильтон — в судового капитана? Да, если бы он был богат! Ведь это самое главное для меня, не правда ли? Право, Том, если бы я не помнила, что мы вместе выросли, что когда-то ты был моим другом… Но к чему столько слов? Ступай, при веди сына Нельсона! Нам нужно спешить!
— Нам? Не значит ли это, что я могу остаться при Джосае?
— Да, капитан Нельсон сказал, что ты поклялся его жене следить за молодым человеком…
— Я клялся быть возле него в опасности и нужде! И потому… да, я должен отправиться вместе. Не бойтесь, что я встану вам поперек пути. Я знаю, между Томом Киддом и мисс Эммой отношения совершенно изменились.
— Во всяком случае, Том, никто не должен знать, что мы были знакомы прежде. Положение сэра Уильяма…
Она покраснела, запнувшись под его долгим, пытливым взглядом.
— Да, из-за этого вы и приехали сюда, на корабль. Вы боялись меня. И все-таки во все это время Том Кидд не сказал ни одного худого слова о маленькой Эмми. Даже после разговора с Гренвиллем я не делал этого! И капитан Нель знает о вас только одно хорошее!
Она вздрогнула, впилась в него взглядом:
— Капитан Нель?
— Так называем капитана Нельсона мы, матросы! «Наш Нель, — говорим мы, — храбр как лев и кроток как агнец!»
— И ты ему сказал… все?
— Он заставил меня. Это было шесть лет тому назад. Мы пришли на «Борее» из Вест-Индии, встали на якорь в Портсмуте. В Вест-Индии Нель здорово отделал тех, кто беззаконно обогащался на поставках, и все лорды адмиралтейства были на него злы. Они хотели оскорбить его, затравить, пока он не уйдет со службы. Они послали в Портсмут на его корабль с ревизией адмирала, с которым Нель был на ножах, и именно одного из тех матросских живодеров, которых так ненавидит Нель, — сэра Джона.
— Том! — вскрикнула Эмма.
— Сэра Джона Уоллет-Пайна. Он явился с высокомерной рожей, принялся шнырять по всему судну, везде находил недостатки, но высказывал свое недовольство в таких выражениях, что Нель никак не мог придраться к нему. Наконец он подошел к нам, матросам. Увидев меня, он смутился, нашел многое не в порядке, затем спросил, как меня зовут. Я промолчал, за меня ответил Нель. Сэр Джон посмотрел на меня недобрым взглядом и уронил перчатку. «Подними, боцман!» — сказал он. Я не двинулся с места. Он повторил свое приказание три раза. Я закусил губу и посмотрел ему прямо в глаза. Он обнажил саблю, занес ее над моей головой…
— Том!
— Он из тех, кто считает матроса не выше зверя!.. Впоследствии, при допросе, мне сказали, будто я отобрал и сломал его саблю. Только в самый последний момент удалось вырвать сэра Джона из моих рук… Ну да! Было много недовольных на судах, в воздухе пахло бунтом. Меня захотели наказать в пример другим и приговорили к смертной казни. Нель был единственным, кто был против казни, но голоса других пересилили. Так рассказывала мне потом барыня, жена Неля.
Он замолчал. Его лицо просветлело, и, глядя на письменный стол, он, подчиняясь внутреннему порыву, молитвенно сложил руки.
Эмма невольно последовала за его взглядом. На письменном столе стоял портрет молодой женщины с хорошеньким, ничего не выражавшим лицом.
Эмма долго смотрела на портрет.
— Это миссис Нельсон? — спросила она. — Мать Джосая?
Она была разочарована. Она представляла себе другой супругу Нельсона — прекраснее, значительнее!
