Нельсон вскочил, хотел ответить что-то, но сэр Уильям опередил его, сказав жене с обычным подхихикиванием:

— Называй это, как хочешь, детка! Дело не в названии, а в факте, факт же сложился блестящим образом для Англии. Это признал даже Фердинанд, и, когда Нельсон потребовал для Гуда шесть тысяч человек, король не стал ожидать одобрения Марии-Каролины, а по собственной инициативе дал согласие. Он предпочел бы сам отправиться во главе своей лейб-гвардии, чтобы снова завоевать французские корабли — от головы до пят герой и король! Не принимайте всерьез моей жены, мистер Нельсон. Она воображает себе мир несравненно совершеннее, чем он устроен, и ее сердит, когда она видит, что не все на свете идет по образцу красоты и благородства! Дамский романтизм!

Нельсон овладел собой и вежливо поклонился сэру Уильяму.

— Я вполне понимаю ваш принцип, — сказал он, и что-то вроде налета иронии прозвучало в его голосе, — но мне кажется, я понял также и миледи. Не правда ли, миледи, вы предполагаете, что я чувствую себя польщенным одобрительными криками неаполитанцев?

Нельсон повернулся к Эмме и твердо посмотрел ей прямо в глаза. Она вскинула голову и выдержала его взгляд.

— Это так, сэр. Я так думаю!

— Благодарю вас, миледи! Я хотел бы, чтобы у всех английских женщин всегда хватало мужества говорить правду в глаза. Значит, вы считаете меня тщеславным карьеристом, жаждущим славы, независимо от того, заслужена ли эта слава или нет?

Она почувствовала странное наслаждение при мысли о возможности еще глубже обидеть его, еще сильнее рассердить.

— Если вы иначе смотрите на вещи, почему же вы не отказались от ложного ореола? — сказала она. — К чему вы приняли эту осанну черни?

Нельсон отшатнулся, словно от пощечины.

— И у меня тоже имеется немного гордости, хотя я — только простой капитан! Но я явился сюда по служебному делу его величества с приказанием своего адмирала какой бы то ни было ценой раздобыть войска для Тулона. Все зависело от готовности Неаполя. Имел ли я право поколебать веру в наши победы у того народа, который должен был дать нам солдат? Кроме того, приветствия относились не ко мне лично, а к моему флагу — флагу Англии, на победе которой основываются все надежды Италии. Имел ли я право пойти против этого? Да, если бы не верил в эту победу! Но я верю в английский флаг, миледи, как верю в Бога, и в один прекрасный день надеюсь доказать, что сегодня я не был уж так недостоин явиться представителем Георгиевского креста. Быть может, миледи, вам все-таки представится случай наломать для меня в неаполитанских садах лавровых ветвей… или кипарисовых… Это уж как хочет военное счастье!

Он начал говорить резко, сердито, а кончил в легком, почти шутливом тоне. Его взоры не отрывались от Эммы — взоры, из которых сверкало пламя.

Странное чувство пронзило ее. Как он говорил о Боге! Словно человек, который верит… А потом… потом она заметила тайную улыбку сэра Уильяма. Вкрадчивый лжец с состраданием смотрел на честного человека.

— Я верю вам, мистер Нельсон! — тепло сказала она во внезапном порыве. — Прошу у вас прощения за свои подозрения. Вы поняли бы их, если бы пожили среди итальянцев. Все здесь шпионят, сплетничают, интригуют. И до чего они тщеславны! Когда говорят, то стараются кричать и оглядываются на все стороны, чтобы их непременно слышали и засыпали похвалами.

Сэр Уильям беспокойно заерзал:

— Художественные натуры должны измеряться особой меркой. В сущности, они должны бы быть тебе симпатичны. Так как ты сама художница, то это родственные тебе натуры.

Эмма кинула на мужа торжествующий взгляд. Она была рада, что смогла уколоть своими словами того, кто за двадцать девять лет посланничества сам превратился в итальянца.

— Конечно, итальянцы родственны нам, женщинам. Они актеры, позеры. Женщины, настоящие хитрые женщины! Но именно этим-то они и несимпатичны нам. Ведь мы тоскуем по нашей противоположности — по свободной силе, на которую мы могли бы взирать снизу вверх. Мы тоскуем по силе, которой мы даже боялись бы немного. Да, мы хотим этого! Мы хотим бояться, если любим! — Эмма кивнула мужу со смехом, очень похожим на его злорадное подхихикивание. — Теперь ты знаешь, почему я боюсь тебя?

Скрывая свою досаду под искусственной веселостью, сэр Уильям взял Эмму за руку и ласково погладил ее, говоря:

— Мечтательница! Разве моя жена не фантазерка, мистер Нельсон?

Эмма знала, что в этот момент она с сэром Уильямом являет картину счастливого, ничем не возмущаемого супружества. Она прочла это во взоре Нельсона. В первый момент встречи разве он не с сострадательным удивлением взглянул на нее? Двадцативосьмилетняя женщина около шестидесятитрехлетнего старца!..

Теперь он уже не будет покачивать головой, не будет считать ее легкой добычей!

Наступила короткая пауза, а затем сэр Уильям встал, чтобы показать гостю свои знаменитые помпейские сокровища. Он повел его между выставленными вазами, статуями, урнами, объясняя, рассказывая об обстоятельствах, при которых была найдена каждая вещь, восхваляя практичный ум Эммы, оказывающий ему большую помощь при раскопках в Кампанье.

Затем вошла мать Эммы с лакеем, который принес мороженое и фрукты. Эмма сразу поняла, что старушку угнетает какая-то забота. До сих пор еще бедная женщина не могла привыкнуть к блестящему положению, занятому ее дочерью в качестве жены английского посла и фаворитки неаполитанской королевы, и по самому ничтожному поводу дрожала, опасаясь за это сказочное счастье.

Эмма пошла ей навстречу.

— Что с тобой, мама? — шепотом спросила она. — Что случилось?

— Я должна поговорить с тобой! — шепнула в ответ старушка, кидая робкий взгляд в сторону обоих мужчин. — Только что, когда доставили багаж капитана… тут был матрос… Том Кидд, Эмма! Что, если он выдаст нас?

Эмма почувствовала, как бледнеет.

— Он видел тебя? Ты говорила с ним?

Мать хотела ответить, но тут подошел сэр Уильям и представил ей Нельсона в обычной шутливой манере:

— Мистер Горацио Нельсон, капитан «Агамемнона», герой дня. Миссис Кадоган, мамаша моей Эммы, перл всех хозяек! Смотрите, капитан, постарайтесь подружиться с нею! Она на стоящий министр в ведомстве хозяйства!

Нельсон почтительно поклонился, старушка смущенно ответила ему.

— Прошу вас совершенно не считаться со мной, — сказал затем капитан, и ласковая улыбка смягчила строгое выражение его лица. — Я привык к самому простому образу жизни. В скромном церковном домике моего отца нас за стол садились одиннадцать детей. А наши судовые обеды… Если мои офицеры хотят полакомиться чем-нибудь особенным, они испрашивают себе к обеду айришстью. Это самое простое кушанье на свете, и все-таки корабельный повар не умеет готовить его. Тогда приходится обращаться к Тому Кидду с его оригинальным рецептом.

Миссис Кадоган вздрогнула:

— Том Кидд?

— Мой старший боцман! Он родом с берегов Уэльса на Ирландском море. Наверное, оттуда у него и рецепт. Если этот рецепт интересует вас… он доставит сюда мой багаж…

— Ваш багаж уже доставлен! — сказала Эмма, скрывая беспокойство под легким тоном. — Мама только что сказала мне…

Ты говорила с ними, мама?

— Я и сама не видела их, — с трудом сказала женщина. — Винченцо доложил мне о них, я велела пригласить их на стакан вина в людскую, но старший боцман отказался. Им нужно было немедленно вернуться на корабль.

Нельсон рассмеялся:

— Том Кидд, как живой! У него уже давно отвращение к Неаполю. Знаете ли, ведь он хотел уговорить меня отказаться от поручения лорда Гуда! Он очень суеверен, как и все наши моряки. Он пришел ко мне страшно мрачный и почтительно доложил, что видел сон: я потеряю Джосаю, если отправлюсь в Неаполь. Моя жена поручила ему заботу о сыне, а потому его обязанность — предостеречь меня. С тех пор он не спускает с мальчика глаз. Из-за него-то он и вернулся сейчас же на «Агамемнон».

Нельсон был женат, имел сына, а теплота, с которой он об этом говорил, показывала, как привязан он к семье!.. С трудом подавила Эмма мрачное волнение, возникшее в ней.