— Как это? Куда ему деться оттуда? Ищите усерднее! — злился Анатоль, и только когда совсем стемнело, разрешил остановить поиски пропажи.

Но кольцо не отыскалось и спустя несколько дней усердных поисков, когда Анатолю пришло время возвращаться на службу. Он пришел перед отъездом к этому проклятому пруду, чтобы взглянуть в мутную воду, будто смог бы тогда разглядеть свое обручальное кольцо на дне. Он стоял у самой воды и напряженно вглядывался в пруд. На ум пришло воспоминание, как его свеча погасла во время их венчания с Мариной несколько лет назад, и внезапно на него повеяло холодом в это жаркое августовское утро.

Прощаясь с супругой на крыльце усадебного дома, Анатоль вдруг прижал ее к себе, крепко обнял, пряча лицо в ее волосах. Они долго обсуждали предстоящие торжества в Москве, и было решено, что в виду Марининого нездоровья (ее по-прежнему одолевали дурнота, головокружения и слабость) она на этих празднествах присутствовать не будет. Но она все же обещала мужу приехать в столицу, чтобы вывести юную сестру Анатоля в свет.

— Я прошу тебя, найди кольцо, — просил Анатоль, сжимая ее в своих объятиях. — Осушите пруд, сделайте что угодно, но найдите его.

— Хорошо, — кивнула Марина. — Когда ты планируешь приехать за мной сюда?

— Думаю, не раньше Михайлова дня. Сама понимаешь, празднества скорее всего растянутся. Я заберу Катиш из пансиона и привезу сюда. А потом мы все вместе поедем в Петербург, — он немного помолчал, а потом проговорил. — Быть может, стоит взять Катиш на московские празднества?

— А кто будет ее patronner [427]? — встревожилась Марина. — Не думаю, что это хорошая идея. Мы ведь не знаем, готова ли она.

— Не спорь со мной, — отрезал Анатоль и отстранился от нее. — Я думаю, ее достаточно подготовили в пансионе. А патронессой сможет выступить княгиня Юсупова. Я попрошу ее. Все решено, Катиш будет моей спутницей на время этих празднеств. Ну, до свидания, моя родная, — Анатоль поцеловал сначала одну ее ладонь, затем вторую, после прижал обе к сердцу. — Храни себя и Леночку в здравии.

Марина кивнула в ответ, занятая своими мыслями. Ей весьма не по нраву пришлось решение Анатоля вывезти Катиш на московские балы, почему-то стало не по себе, как только Анатоль заявил об том.

Они тогда еще не знали, насколько поворотным в судьбе семьи Ворониных окажется это принятое наспех, плохо обдуманное решение.

После отъезда Анатоля Марина на следующий же день собралась к Зорчихе. Ее настойчиво гнали в небольшой домик на краю села страхи перед грядущим ей разрешением, а также желание заглянуть в будущее ее и ее близких. Она не смела посетить местную шептунью, пока ее супруг был в имении, потому и собралась к ней после того, тот уехал.

Марина застала ту во дворе дома, где шептунья перевязывала небольшие снопы трав, что-то тихо приговаривая, и уносила их в сени для дальнейшей сушки. Зорчиха только взглянула на барыню исподлобья, но занятия своего не прервала, показывая всем своим видом, что занята очень важным делом и не может прервать его даже ради барыни. Лишь головой мотнула в сторону скамьи у стены дома, где Марина и расположилась, чтобы дождаться, когда та закончит свое занятие.

— Не могла прерваться, барыня, — проговорила Зорчиха, когда унесла последний снопик и повесила его в сенях. — Ты уж прости мне, но дело это серьезное. В дом пойдем али тут поговорим?

Когда Марина мотнула головой, что хочет остаться здесь, в лучах ласкового августовского солнышка, Зорчиха сходила в дом, откуда вернулась с кружкой какого-то отвара, что протянула Марине.

— Пей, и про слабость ныне забудешь, — он проследила, как та допила до дна предложенное питье, пахнущее травами и медом, а потом присела рядом с ней на скамью, взяв в руки небольшую миску с прозрачной водой. — Хорошо, что дождалась, когда уедет барин. Не стоит будить в нем зверя, которого он не может укротить в своей душе. Ведаю, зачем пришла. Судьбу свою хочешь знать. Про дитя свое хочешь спросить, про здравие свое.

Зорчиха взяла руку Марины в свою и принялась задумчиво гладить ее ладонь, словно стирая что-то с нее. Потом она произнесла:

— Плохо носишь, барыня. Слабость, дурнота, головокружения одолели тебя. Смотри, какая худая стала. Все соки из тебя дитя высасывает. Трав я тебе дам, будешь снова мои настои пить. Здравие и выправится, да и тягость полегче будет.

— Что с разрешением будет моим? — спросила Марина. — Страшусь я его, как вспомню те муки, что пережила. Муж хочет в Петербурге зиму провести, там и ребенок на свет появится. А мне неспокойно, Зорчиха, ведь только ты тогда спасла меня и дочь мою, ведь доктора отказались.

— Дохтура! — фыркнула Зорчиха. — Много они знают! Вот капли тебе велели пить, да только растревожили душу твою они, чуть к греху не привели.

— Ты и это видишь? — смутилась Марина и хотела выдернуть из руки Зорчихи свою ладонь, но та не дала ей сделать это. Шептунья опустила ее в миску с водой, и Марина еле сдержала вскрик, настолько обжигающе ледяной та была. Затем Зорчиха выпустила руку барыни и стала что-то шептать над миской, а после напряженно смотрела в нее.

— Мужского пола дитя носишь в себе, барыня, — глухо сказала она. А потом вдруг резко ударила по воде, словно разбивая картину, что открылась ей. Марина тут же встревожилась.

— Что? Что ты видела? — спросила она шептунью и, когда та ничего не ответила, только головой покачала, схватила ее за руку. — Не молчи же, я знать должна!

— Зачем тебе знать? Колесо судьбы уже крутится, и тебе его не остановить. Радуйся тому, что имеешь, и не желай слишком многого. Ведь для того, чтобы что-то дать, Господь должен и забрать.

— О чем ты? — холодея, воскликнула Марина. — Что станется?

— Ну, что ты заволновалась? Напугала я тебя? Прости, — Зорчиха погладила ее успокаивающе по плечам. — Не надо бояться. У тебя все будет хорошо, ты мне веришь? Ты будешь очень-очень счастлива. А теперь забудь обо всем и домой езжай. Дурная я, что тебе наговорила лишнего.

С тяжелым сердцем уезжала Марина от шептуньи, сама не рада она уже была, что поехала к ней о судьбе своей узнать. Что ждет ее впереди? Зорчиха вела себя так странно… Неужто сбудутся предсказания старой цыганки? Потеря кольца обручального ее супругом, словно дамоклов меч висела над ней, постоянно напоминая о том, о чем Марина предпочла бы забыть.

Да еще ее сам черт дернул спросить уже в воротах о том, о чем болело ее сердце уже несколько дней. Она повернулась к Зорчихе, наблюдающей ее уход, и тихо спросила ее:

— Сбудется ли то, о чем думаю? Что сердце мое тревожит?

— Сбудется, барыня, — так же тихо ответила та. — Видела и кольца, и алтарь. Так суждено, милая. Уж не обессудь.

И зачем она только спрашивала об том? Марина смотрела на проплывающие по бокам коляски деревья, но не видела их, так задумалась о своем. К чему ей знать это? Чтобы надежду убить, что по-прежнему живет в ней, что он останется верен только ей? Но разве не она сама отпустила его, разве не сама велела жить далее, будто и не было никогда в их жизни тех нескольких дней. Разумом Марина понимала, что этой свадьбе, что так тревожит ее, суждено состояться, но ее глупое сердце упорно не желало признавать этот факт.

Она посмотрела на ясное небо, на облака, проплывающие в этой удивительной лазури. Я хочу, чтобы ты думал обо мне, милый! Хочу, чтобы не забывал. Это так эгоистично с моей стороны, но мне, чтобы жить далее розно с тобой, нужно знать, что ты помнишь…

А Сергей действительно помнил и думал о ней, несмотря на то, что сам себе пообещал выкинуть из головы мысли о былом. Но как можно заставить свой разум, который неподвластен абсолютно человеку? Он хотел не вспоминать, но то и дело какие-то мелкие, ничего не значащие для других детали заставляли его память вернуть его в прошлое.

Цветущие кусты чубушника в саду, женский звонкий смех на прогулке, звуки ноктюрнов Шопена, доносящиеся из музыкального салона, некоторые слова. Даже однажды тихий женский шепот «Сергей Кириллович…» Совсем иной голос, но его сердце каждый раз вздрагивало, ему казалось, что это она где-то тут, подле него, невидимая взгляду. Сколько ночей Сергей провел без сна, у распахнутого окна, вдыхая легкие ароматы лета и слушая деревенскую тишину, одному Богу известно!