— Записи о вашем венчании нет, — виновато глядя на Сергея, продолжил Арсеньев. — Я справлялся, когда вернулся из-за границы, обо всех обстоятельствах вашего венчания, искал доказательства. Почему ты не сказал, что вас венчал не отец Александр? Почему не сказал, что приезжал архиерей, твой дядя?

— Сейчас, кажется, речь не об том, — отрезал Сергей. — Книга. Что с ней?

— Я не нашел там записи о венчании. Нет там ваших имен. Но она была начата за несколько недель до вашего таинства, и я предположил, что возможно, был подлог, — Арсеньев отвел свой взгляд от Сергея, не в силах смотреть ему в глаза, особенно сейчас, когда он откроет ему этот тяжкую для него правду. — Надавил на дьяка, он тут же признался, что переписал книгу заново, не внося в нее ваши имена. А старую отдал, разумеется, не бесплатно, заказчику сего действа — даме под вуалями, что слезно умоляла об этом, суля ему большие деньги. Вот он и соблазнился.

— Даме под вуалями, — повторил Загорский без какой-либо интонации в голосе, словно просто констатируя факт. Потом оттолкнулся ногой от пола, и кресло снова продолжило движение, качая его вес.

— Знаете, — сказал он спустя некоторое время, пристально глядя в огонь. — Говорят, где-то в далеких жарких странах есть традиция. Когда супруг умирает, его жена должна уйти вслед за ним. Ее сжигают вместе с телом мужа на костре. Чтобы и там, в загробном мире они вечно были вместе.

Арсеньев почувствовал, как при этих жестоких словах, сказанных абсолютно равнодушным тоном, у него по спине побежали мурашки.

— К чему ты речь об том завел, Серж? — попытался улыбнуться он. Сергей отвел свой взгляд от огня и посмотрел на друга.

— Да так, вспомнилось просто, — он широко улыбнулся и поднялся с кресла. — Ну что, мои дорогие? Может приказать принести ломберный стол? Сыграем несколько партий? В вист или фараон? Я знаю, мне должно сегодня непременно повезти. Ведь не зря же меня называют баловнем судьбы, n'est-ce pas, Paul?

Сергей широко улыбался другу, хлопая его плечу, но тот прекрасно видел, как холодны его глаза, и от этого холода Арсеньеву вдруг стало не по себе.

Той же ночью, ворочаясь в постели, сбивая простыни в один комок, Загорский осознал, что мысли, постоянно будоражащие его разум, не дадут покоя усталому телу, не позволят провалиться в спасительный сон, который поможет ему забыть о тягостной для него реальности. Он встал с постели, прошелся к окну и, отодвинув занавесь, стал смотреть на звездное небо. Откуда-то издалека в этой ночной тишине доносился лай собак, видно, из деревни, с той стороны. Небо было ясное, безоблачное, потому было видно каждую звездочку.

Вот оно, это созвездие. Буква «М» из неярких звезд. Сергею вдруг стало тяжело дышать, он рванул завязки сорочки у горла. Как же он ненавидел в этот момент весь этот мир! Ненавидел всех и вся! Зачем он вернулся? Чтобы узнать, что его ждал только дед? Что, кроме него, Сергей никому и не нужен? Получается, что все, к чему он так яростно стремился, ради чего снес столько унижений и горестей, было выдумано им самим. У нее теперь своя жизнь, в которой, как выяснилось, ему нет места.

Боже, взглянуть бы на ее, коснуться еще всего лишь раз! Он запустил ладонь в волосы и застонал еле слышно. О чем он думает? Она предала его, гореть ей в аду!

Сергей вдруг замер на месте, а потом сорвался и резко подошел к фраку, в котором приехал вчера днем в Загорское. Степан его вычистил от дорожной грязи и проветрил, и сейчас тот висел на стуле. Загорский опустил руку в карман, не надеясь найти то, что так хотел получить в свои руки сейчас, то, что могло бы ему сейчас помочь. Что, если Степан принял за грязь и выкинул вон? Но нет, в потайном кармане фрака лежал небольшой сверточек, никто не посягнул на него.

Сергей достал его из кармана и, аккуратно развернув, достал одну ханку. Вот оно. То, что ему так необходимо сейчас. То, что успокоит его истерзанную душу, принесет долгожданное облегчение. Он медленно положил в рот небольшую лепешку и принялся разжевывать, чувствуя, как пропитывается слюна вкусом ханки. После лег на постель и принялся ждать.

Долго не пришлось томиться в одиночестве. Вместе с очередным лунным лучом в комнату тихо проскользнула женская фигура в белой кружевной сорочке и капоте, который она тут же скинула одним движением.

— Я ждал тебя, — прошептал он.

— Я здесь, я твоя…, — прошептала она ему в губы и ласково провела языком по его шее. Дикое неудержимое желание захлестнуло его тело, и он прижал ее к себе сильнее, ласково гладя ладонями по ягодицам. В ответ раздался ее тихий счастливый смех, и он припал к ее губам.

Это был его рай. Только с ней и здесь. Его le paradis terrestre [269].

Анатоль прислонился лбом к холодному стеклу небольшого окошка кареты, стараясь успокоить собственные нервы. Его колотило, словно в ознобе, он не знал, что ждет его при этой встрече. Короткая записка от Загорского, скупая на какие-либо эмоции, в отличие от первого письма, посланного из Пятигорска, приглашала его на ужин к месье Талону. Но Анатоль решил переиграть предполагаемый сценарий и выяснить все с Загорским почти с глазу на глаз. Потому и ехал сейчас в фехтовальную студию monsieur Charles. Именно там, как он помнил, они любили встречаться своим небольшим кружком, оттачивая свое мастерство.

Как он сможет взглянуть Сержу в глаза? Серж… Одно лишь это имя вызывало у него в душе спутанный клубок чувств и эмоций: ненависть и злость, обида и вина, сожаление и раскаяние. Наверняка, Загорский уже знает о том, что Анатоль венчан с Мариной. Что он чувствует сейчас? Проклинает ли он Анатоля, как он сам проклинал друга три года назад? То чувство некоей справедливости, что он лелеял в себе все эти последние годы, куда-то испарилось в эти минуты перед встречей с Загорским, и теперь его душу глодали сожаление и вина. Он закрыл глаза и, откинувшись назад, на спинку сидения, вспомнил свое возвращение в Завидово несколько дней назад.

Анатоль приехал спустя два дня, как Марине принесли известие о том, что Сергей жив. Он, словно комета, пронесся по всему дому, спрашивая каждого из комнатных, кто встречался на его пути, где сейчас барыня. То, что они путались в своих ответах, либо вообще не могли дать его, доводило Воронина до бешенства и заставляло его сердце замирать от ужаса. «Неужели?», — птицей билась в его голове только одна мысль, но он упорно гнал ее от себя прочь.

Но Марина не вышла его встречать, не было обычного приветствия в передней Леночки, и Анатоль понимал, что та весть, что застала его на половине пути из Пензы, не может не отразиться на их будущем. На его будущем.

Он толкнул двери в половину жены, но Марины не было и там. Только Агнешка разбирала белье, откладывая часть в починку.

— Где моя жена? — спросил Анатоль, стараясь, чтобы голос звучал как можно ровнее.

— В зимовым садзе яна, — ответила Агнешка, отводя глаза в сторону, но он успел заметить, как они так и сверкнули на него.

Внезапно Анатоль почувствовал злость на няньку Марины. Старая ведьма! Не помогай она тогда Марине, не произошло бы многое. Как она смеет сейчас так вести себя, словно ровня ему, а не крепостная! Не будь Марина так привязана к ней, то он давно бы убрал ее из дома. Этот ее говор… Ребенок и так уже начинает применять в своей речи не только французские слова, но некоторые мужицкие словечки.

Марина действительно была в зимнем саду. Сидела, забравшись с ногами с плетеное кресло, словно маленькая девочка, подоткнув подол платья под ступни. Ее домашние туфли лежали на полу, рядом с креслом, на коленях — открытая книга, позабытая хозяйкой, которая, не отрывая взгляда, смотрела сквозь оконное стекло французского окна на речку внизу холма да на леса за ней. Как она похудела, с неудовольствием отметил про себя Анатоль, скулы теперь так резко обозначены. Под глазами темные тени, словно она перенесла недавно болезнь. Или горе, пришла тут же в голову мысль, больно уколов в самое сердце.