— Вы сказали свое первое условие, — голос Анны были хриплым и каким-то чужим от нервного напряжения. Подумать только — уехать из Петербурга в какую-то глухомань! Ей, когда-то одной из первых красавиц Петербурга!

— Я не собираюсь с вами разыгрывать из себя добрую родственницу. Но это не касается ваших детей. В конце концов, это мои внучатые племянницы. Поэтому я выделяю вам ежемесячное содержание на детей. Помимо этого, на собственные деньги я приставлю к вашим детям учителей, которые дадут им необходимое образование. Когда они достигнут возраста, я выведу их в свет и выделю им небольшое приданое. Как видите, я более чем великодушна, — Тем временем Софья Александровна нечаянно поймала взгляд старшей девочки и улыбнулась ей. Та растянула свои губы в ответной задорной улыбке, и женщина почувствовала неожиданный прилив нежности к этой малышке. Она перевела взгляд на притихшую племянницу и продолжила:

— Итак, мое второе условие таково: вы привезете сюда в этот дом свою дочь Марину, когда ей исполнится семь лет от роду. Я отдам ее в Смольный, как когда-то отдали на обучение вас. В институте ее научат всему, что должна знать девушка ее происхождения. К тому же там она заведет весьма полезные знакомства, которые, как я думаю, пригодятся ей в будущем. Пусть хоть одна из рода Голышевых займет место в свете по праву своей фамилии.

Отдать Марину? Анна посмотрела на дочь, возившуюся с куклой у ее ног. Это означало, что она сможет увидеть своего ребенка только в редкие дни посещений в Смольном и только в стенах института на несколько часов. А восемьсот верст — большое расстояние… Никаких каникул, никаких поездок домой. Ребенок будет расти так далеко от семьи…

Но потом, думала Анна, у меня еще есть Лизонька, а в марте появится еще один ребенок. Марина к тому же была очень активным и шумным ребенком, в отличие от спокойной Лизоньки, и очень часто доводила мать до нервных колик. Единственный, кто хоть как-то справлялся с ней, была няня, пожилая полька Агнешка, в прошлом няня Ольховского, супруга Анны.

— Да, — услышала свой голос Анна. — Я согласна. Мы выполним все ваши условия.

Таким образом, сложилось так, что почти всю свою жизнь Анна Степановна прожила в фамильном имении Ольховских столь далеко от столицы. Она вела довольно бурную светскую жизнь в рамках губернии и слыла местной законодательницей мод. Но все это было ничто по сравнению с блестящей жизнью Петербурга, и это обстоятельство весьма удручало Анну Степановну. Именно поэтому все свои нереализованные мечты она переносила на дочерей. На них у нее возлагалась надежда на возвращение в Петербург, пусть уже не первой красавицы столицы, но материпервой красавицы и первой дамы столичного света. По ее мнению, дочери вполне могли рассчитывать на удачную партию: конечно, они не могли принести богатого приданого, но их внешность — тоже была своего рода состоянием и немалым, признаться.

Особенно отличалась Марина. Остальные дочери хоть и не особо блистали красотой, но имели довольно миловидную внешность, на которую было приятно глазу смотреть. Но Марина же…

С самого первого бала после своего выпуска из института она вызывала неизменное восхищение. Стройная, с дивной фигурой, с красивым лицом, на котором сияли большие зеленые глаза, с великолепными белокурыми волосами.

— Нет, не красавица, — злобно шептались, обмахиваясь веерами, многие завистницы. — Но нельзя не признать, удивительно миловидна.

Какие надежды возлагала Анна Степановна на Марину в то время. Как надеялась, что в первый же ее сезон, она станет замужней дамой, мало того — сделает блестящую партию. Сколько достойных кавалеров так и вились вокруг нее, провинциальной почти бесприданницы. Казалось, дай хоть одному из них надежду, и все, предложение не за горами… Так нет же, словно злой рок висит над ее судьбой, — не сбылись ее чаяния и мечты, всех Марина отвадила, никто не по нраву не пришелся. Словно, королева какая…

«А все из-за этой глупой влюбленности…!» — Анна Степановна от злости сильно ткнула иголкой в полотно и невольно злобно шикнула, уколов палец. «Ничего, старая карга сменила гнев на милость, и в сентябре мы вернемся в Петербург. А как приедем, я заставлю дерзкую девчонку подчиниться и наконец-таки выполнить свой долг!»

А Марина же в это время тоже невольно мысленно вернулась в прошлое, держа в руке письмо от подруги, но так и не решаясь его вскрыть. Она боялась того, о чем может прочитать в нем, хотя осознавала, что ее страхи беспочвенны. Предстоящий сезон в Петербурге пугал и радовал ее одновременно. Как она сможет вернуться, зная, что в любой момент может столкнуться с Ним? Как сможет поощрять ухаживания другого, до боли желая, чтобы на месте очередного ухажера был Он?

«Пора, душенька, пора…» — невесело подбодрила себя девушка.— «Уже не первой молодости невеста, так и в девках остаться недолго». Не то, чтобы ее пугала подобная перспектива… Просто она прекрасно была осведомлена о планах маменьки на ее счет, знала, что именно ее удачное замужество откроет сестрам возможности составить свое счастье. А раз так, значит, она обязана принести себя на этот «жертвенный» алтарь.

С такими мыслями Марина вскрыла письмо Юленьки, своей лучшей и, признаться, единственной подруги со времен Смольного института.

«Ma chère [1]Мари,

Сколько времени прошло с момента, когда я получила твое последнее письмо, а я все никак не могу прийти в себя от радости! Неужели вы наконец возвращаетесь в Петербург? Какая благая весть для меня! Я по тебе соскучилась, Мари, просто не передать словами! Иногда мне даже приходит мысль, что лучше бы мы так и остались в том институтском времени, а значит, никогда бы не расставались. Но в то же время я понимаю, что в таком случае никогда бы не стала женой своему обожаемому Paul’ю, и эта мысль уже не кажется мне такой удачной…

Жаль, что ты так и не приняла наше с Paul’ем приглашение и пропустила прошлый сезон. Многие твои кавалеры не раз справлялись у меня о тебе….»

Марину вовсе не интересовали прежние ее обожатели, поэтому она, мысленно попросив прощения у подруги, смело пропустила этот абзац письма, зная неуемную страсть Жюли на подробное пересказывание подчас обыденных событий, и перешла к описанию подругой ее недавнего путешествия в Европу. Оно так захватило Марину, никогда не бывавшую нигде, кроме Петербурга, небольшого уездного города местной губернии да родного имения, что она едва не пропустила именно то, что так надеялась найти в письме Жюли.

«…Этот несносный шалопай, Серж Загорский даже заграницей умудрился вызвать огромнейший скандал в обществе. Как я уже писала тебе, ma chère, он был вынужден уехать с нами в путешествие из-за скандала, вызванного его la passion folle [2]к этой женщине, графине Ланской, чтобы прекратить все толки, связавшие ее и его имена. Старый князь счел это единственным выходом из сложившегося положения и выпросил у Его Императорского Величества отпуск для непутевого внука. Но, видимо, он не учел одного — что графиня, презрев всякий стыд, тоже отправится в Европу с мужем, якобы для оздоровления супруга на водах Карлсбада, где мы и встретили графскую чету. Серж опять потерял голову и стал искать общества графини. Толки об их связи донеслись до Петербурга, и забытый скандал вспыхнул с новой силой. Масла в огонь подлил тот факт, что Серж не ответил на приказ старого князя вернуться в Россию немедленно и сейчас сопровождает Ланских в их вояже во Флоренцию. Видимо, они не планируют возвращаться в Россию, так что сезон пройдет без этого знаменитого повесы. Старый князь в бешенстве, боюсь, в этот раз Серж зашел слишком далеко…»

Маринино сердце сжалось от прочитанного. «… Сезон пройдет без этого знаменитого повесы…» Значит, вот как сложилась судьба — даже мельком она не увидит Его на каком-нибудь балу или приеме.

Она вспомнила графиню Ланскую, красивую холодной статной красотой женщину. Еще до выхода в свет Марина знала, что Сергей Загорский был без памяти с юношества влюблен в девочку из соседнего имения, Наталью Ронину, потому как сама стала свидетельницей их свидания.