Разве могут призраки появляться так далеко от мест, где их бренное тело рассталось с душой? Или столь далеко от собственной могилы, где лежат останки? Хотя, видимо, душа Загорского все еще витает рядом, и он пришел к Анатолю сейчас, чтобы показать тому всю тяжесть его падения.

— Прости меня, — прошептали губы Анатоля. — Я не могу иначе, прости меня…

Он собрался с силами и медленно повернулся, чтобы лицом к лицу встретить укоряющий взгляд друга, но не увидел более никого за своей спиной. Лишь его собственный мундир висел на вешале в глубине спальни, ярко блестя в всполохах огня орденами и начищенными пуговицами.

Анатоль опустился на колени и, обращаясь куда-то в темноту ночи, начал покаянно шептать заплетающимся от выпитого языком:

— Прости меня, я предал тебя и предам еще не раз, если так будет суждено. Но ведь и ты предал меня однажды — зная о моем намерении сделать ее своей, опередил меня и украл ее у меня. Я не могу иначе — ведь моя душа у нее в руках, а я хочу ее душу взамен. Отдай мне ее, теперь тебе не нужна она более. Прости меня и отпусти ее… Прости меня… Прости.

Где-то в доме опять что-то упало с шумом, затем раздался визгливый пронзительный голос, звук удара и чье-то сдавленное рыдание. Марина оторвалась от своего рукоделия и покачала головой. С тех пор, как в Завидово приехала на каникулы Катиш, дом стоял просто верх дном. Юной барышне все было не так и не этак, она гоняла бедных комнатных девок почем зря по любому поводу и смело таскала их за волосы да раздавала пощечины и шлепки. Марину подобное поведение выводило из себя, и она прямо говорила Анатолю, что оно вовсе не подобает благовоспитанной барышне. Слуг надобно, разумеется, наказывать, но только за провинности, причем настоящие провинности, а не придуманные. Анатоль вызывал сестру к себе в кабинет и отчитывал, но через пару часов в доме опять раздавались ее возмущенные визги. Поскорей бы уж настала Масленичная неделя, и Катиш уехала бы в пансион в Москву! Марина уже более не могла выносить этой напряженной атмосферы в доме.

Она вспомнила, с каким нетерпением ждала приезда Анатоля из Москвы, куда он поехал за сестрой, чтобы привезти ту на каникулы в Завидово.

— Я совсем запамятовал, что должен был забрать ее после Крещения, как обычно, за всеми этими хлопотами, — качал он удрученно головой, когда они ехали из Петербурга в Завидово. Прошло уже три дня с той ночи, когда Марина раскрыла перед ним душу, и ей теперь казалось, что Анатоль выглядит немного потерянным, слегка смущенным. Но тем менее, между ними явно наметилось некоторое потепление, ведь весь путь в имение они проговорили, а ее рука покоилась на сгибе его локтя. Пусть они обсуждали всякие пустяки, но даже этот разговор уже не мог не радовать Марину.

После того, как Воронин уехал в Москву, пробыв в Завидово только полдня, Марина окунулась с головой в усадебные хлопоты, чтобы хоть как-то отвлечь себя от мыслей о будущем их брака и о сестре Анатоля, которую она до этого ни разу не встречала. Интересно, похожа ли она на брата? Внешне или нравом? Что меж ними общего, а в чем они различны?

Внешне — очень многое схоже, признала Марина, когда спустя несколько дней к крыльцу главного дома усадьбы подъехал возок, и Анатоль, быстро спустившись из него, помогал выйти юной девочке-подростку. По возрасту она была ближе к средней сестре Марины Софи, которой недавно исполнилось тринадцать лет. Лицом она была очень схожа с братом, что немного уменьшало ее шансы войти в круг красавиц сезона, когда придет ее время ступить в свет. Не красива, но и не дурна собой. Что ж брюнетки были нынче в моде, а у той, судя по тому, что успела заметить Марина, роскошные темные волосы. Может, это и сыграет той на руку.

Пока Марина размышляла о возможной судьбе первого сезона Катиш, Анатоль и его сестра уже успели войти в дом и, передав верхние одежды слугам, ступили в малую гостиную, где их ждала Марина, нервно потирая ладони. Катиш прошла впереди брата, гордо распрямив спину, ступая словно маленькая королева. Она прошла прямо к Марине, но не сделала реверанса, как следовало согласно правилам хорошего тона, а подала той руку да так высоко подняла, словно хотела, чтобы Марина ее поцеловала. Та сначала немного растерялась, взглянула на нее, а потом стиснула зубы и пожала Катиш ладонь на английский манер, чувствуя, как закипает ее кровь. Чему Катиш учили в этом пансионе, если она даже поздороваться не может по правилам? Или… она сделала это осознанно, стремясь унизить свою невестку?

Да, именно так и есть, отметила про себя Марина, заметив, как ее золовка скривила губы, видя, как Анатоль приветствует свою супругу поцелуем в обе щеки, а затем в лоб. Похоже, ей вовсе не по душе жена ее брата, а может, и не она сама лично, а сам факт его женитьбы на ком-либо. А может, это из-за того, что ей пришлось провести две лишние недели каникул в пансионе, а не в Завидове, как обычно?

Но вскоре Марина убедилась, что неприязненное отношение направлено именно на ее персону. Спустя несколько дней за обедом Катиш вдруг принялась расспрашивать ее об Ольховке, фамильном имении ее семьи. Марина скупо отвечала, постоянно ожидая подвоха с ее стороны. И он последовал через несколько минут разговора. Узнав о размерах имения и количестве душ, Катиш презрительно скривила губы:

— Так вы из мелкотравчатых [214]?

Анатоль было открыл рот, чтобы осадить сестру, но Марина уже успела ответить первой:

— Тем не менее, я окончила Смольный институт, где мне привили манеры, достойные юной дворянки. В вашем же пансионе, судя по всему, не уделяют урокам этикета должного внимания.

— Не сердитесь на меня, — проговорила Катиш притворно мягким голоском. — Я просто хотела узнать, было ли хоть что-то, что вы привнесли в нашу семью, кроме ваших манер и воспитанности.

Марина заметила краем глаза, как резко выпрямился Анатоль, и положила ладонь на его руку, лежащую на столе рядом с ней. Потом повернулась к нему и так же мягко сказала, обращаясь к супругу:

— Mon cher, я думаю, вашей сестре следует обратиться к доктору для осмотра. Вероятнее всего, ей нужно кровь пустить, ибо слишком уж часто она бьет ей в голову. Прошу извинить меня.

С этими словами Марина поднялась с места и, провожаемая взглядами — убийственным Катиш и смеющимся Анатоля, ушла в свой маленький кабинет. Она понимала, что это грешно, но в глубине души была довольна своим поступком — кто-то должен был поставить эту нахалку на место. И если ее брат спускал с рук многое из-за своей неограниченной любви к сестре, то Марина была не намерена потакать ее капризам и пропускать мимо ушей все ее колкости.

С того дня меж Мариной и Катиш установилась довольно воинственные отношения. И если Марина предпочитала не обращать внимания на юную золовку, зная, что это выводит ее из себя более, чем любые ответные колкости, то Катиш, похоже, старалась как можно больнее ударить словом невестку.

Один раз она пришла в кабинет Марины, где та и несколько комнатных девок шили и вязали детское приданое. Посидев пару минут для приличия, прогулявшись по кабинету, разглядывая пристально все, что там находилось, Катиш вдруг повернулась к невестке и проговорила, слишком уж невинным голоском:

— Вы такая храбрая, моя дорогая невестка, я восхищаюсь вами беспредельно.

Марина стразу же насторожилась, ожидая последующей реплики. Ее нянечка, почувствовав неладное, будто ощетинилась, готовая растерзать любого, кто посмеет обидеть ее касатку. Девки же просто замерли в страхе оттого, что должно было последовать за этими приторно мягкими словами. Они-то по опыту знали, что этот тон совсем не к добру у сестры их барина.

— Вы такая спокойная, а ведь прекрасно знаете, как и я, сколько рожениц не донашивают дитя до срока, а то и вовсе погибают в родах. Знаете, мне даже дурно становится при мысли об этом — что мне тоже когда-нибудь предстоит выносить и родить дитя, — она вдруг подошла поближе к двери и, не давая Марине и рта раскрыть, быстро проговорила. — Я на вашем месте и приданое для ребенка готовила бы уже после разрешения от бремени, а то сами знаете, бывают и мертворожденные…